Рассказы

Камышовые подушки

Мажит сидел на работе в своём кабинете, когда дверь без стука распахнулась. Он только было нахмурился, но увидел стоящую на пороге жену.

— Племянницу твою, Еркежан, замуж украли! — войдя, сразу же заявила мужу Назия. — Только что в дом пришли родственники жениха просить прощения. Отец отправляет меня к ней. Я пойду?

Мажит молча кивнул. За многие годы брака он привык доверять жене. Да и куда она пойдёт, если не к многочисленной родне? Так что спрашивать ей разрешения особой надобности не было. Скорее она хотела первой сообщить ему эту радостную весть.

Племянницу Мажита по-настоящему звали Марияш. Имя Еркежан[1] по казахским обычаям дала ей Назия, не желая называть золовку собственным именем. Марияш была дочерью Шай, старшей сестры Мажита. Разница в возрасте между Назией и Марияш была небольшой — всего два года. Хотя Назия, которая к своим семнадцати годам уже пережила многое, чувствовала себя намного взрослее. Когда девушка только вышла за Мажита, она заметила, что золовка не любит заниматься домашними делами. Поняв, что та лентяйка, но не имея возможности сказать об этом прямо, она стала называть её Еркежан[2].

Теперь она на попутных ехала в дом жениха, чтобы узнать, что за люди стали их сватами, в какую семью попала Еркежан. Матери невесты не полагалось самой ехать в таких случаях. За невестой, которую украли, обычно отправляли родственниц: сестёр, тёть или старших снох. Назия поехала за золовкой совершенно одна. Остальные отказались вмешиваться в столь щепетильное дело.

Обычно, когда девушку крадут, даже с согласия, родственники приходят за ней с криками и угрозами забрать её назад.  Назия же вошла в дом жениха молча. И даже не потому, что таким был строгий наказ старших. Дело в том, что их невеста была особенной.

Еркежан с детства росла молчаливой, замкнутой. С возрастом странности её характера проявлялись всё чаще. Она могла неделями не разговаривать с людьми. Иногда уходила в степь и бродила там одна. Отвести же её к врачу никому не приходило в голову. Обычно через несколько дней она опять становилась сама собой.

Поэтому было большой удачей то, что её взяли замуж. Жених жил в другом ауле и про эти особенности невесты не знал. Назия боялась, что, если она закричит в доме, Еркежан испугается и выбежит на улицу. Тогда родня мужа не будет возражать, чтобы она забрала золовку обратно.

Однако заходить в дом сватов со спокойным лицом тоже было нельзя. Приличия требовали, чтобы Назия всем своим видом показывала недовольство. Назия сделала каменное лицо и строго спросила:

— Где она?

Испуганные родственники робко показали ей на другой конец комнаты. Там, отделённая от других шымылдырыком[3] из дешёвой ткани, со вчерашнего дня находилась Еркежан.

Назия подсела к ней и тихо стала спрашивать про то, кто жених, где она с ним познакомилась, почему не предупредила родных. Еркежан радостно отвечала снохе. Жениха звали Жумабек, он работал водителем. В их совхоз приезжал по делам, они только недавно познакомились на улице. Еркежан боялась признаться родным, что собирается выходить замуж. Думала, что они не отпустят её за совершенно незнакомого человека.

— Женеше[4], посмотри, сколько у них подушек. Наверное, они богатые, — Еркежан показала глазами на несколько подушек, разбросанных рядом.

Назия взяла одну и потрогала. Странно, но подушка была удивительно мягкой на ощупь. «Не иначе, как гусиные пёрышки», — подумала Назия. Скорее всего, семья зажиточная. Хотя обстановка в доме была скромной.

Она и не догадалась, что подушки были наполнены камышовым пухом. В тяжёлые послевоенные годы в бедной семье Жумабека не было денег на настоящие подушки.

Убедившись, что золовка пришла в этот дом по согласию, Назия покинула новых родственников. В её руках были скудные подарки от родни жениха.

 

Лепёшка под миской

 Садык воровато оглянулся. Нельзя, чтобы его заметили. Он делал это уже не в первый раз и никогда раньше не попадался. Но он знал — если его поймают, то не поздоровится. И не только ему одному.

Мать Садыка, Акпай, вымыла посуду после обеда, и, перевернув, оставила сушиться на печи. Садыка интересовала только одна миска — та, что стояла с краю. Он быстро приподнял её и увидел припрятанный для него кусок лепёшки. Теперь нужно вытащить его и спрятать за пазухой. Половина дела сделана. Осталось, не подавая виду, выйти на улицу и уйти подальше от дома. А там уже можно будет достать лепёшку и съесть её.

Садык только оказался за дверью, как его за руку схватила Шай, сводная сестра. В душе ещё теплилась надежда, что Шай ни о чём не догадывается и хочет, как обычно, наругать его за то, что он болтается без дела.

Отец Садыка скончался несколько лет назад. Позже вдова, по обычаям аменгерства[5], стала женой деверя Иманбая. Так двоюродный дядя Садыка стал его отчимом. Иногда Садык не понимал, зачем мама снова вышла замуж. Да, он знал, таковы обычаи. За женщину был уплачен калым, и она до конца жизни принадлежала роду своего мужа. Да и не могла она сама прокормить себя с детьми. Но Садыку в новой семье жилось нелегко. У Иманбая были две дочери от первой жены — Шай и Науат. Обе шумные, скандальные, они по любому поводу закатывали ссоры, не давали житья ни мачехе, ни её родным детям.

Вместе с Садыком Акпай привела за собой ещё четверых. Но выжили только он и младшая сестрёнка Каншай. Трое малышей в то же тяжёлое время погибли от голода и болезней. И бедная женщина придумала, как спасти оставшихся детей.

 Теперь Акпай оставляла после обеда небольшой кусок лепёшки под миской. Когда она сказала об этом сыну, он не сразу согласился. Да, он вечно недоедал, и небольшой кусок хлеба позволял хоть немного притупить чувство голода до вечера. Но если об этом узнают другие, то им не поздоровится. Время было голодным, и каждая крошка еды была на вес золота. Иманбай, прознав о таком поступке жены, мог выгнать её. В то время это означало верную смерть.

Младшая дочь Иманбая, Шай, была хитрой и пронырливой девочкой. Она давно что-то подозревала и следила за Садыком. Сегодня она поймала его с поличным. Шай быстро ощупала его тело и обнаружила лепёшку. Она засунула руку под рубаху Садыка и вытащила оттуда кусок.

— Вы только на него посмотрите! — закричала Шай на весь двор. — Этот негодный хлеб ворует! Да ещё эта баба ему помогает. Конечно, свои дети ей ближе.

Казалось, что Шай не перестанет орать. Грубые слова так и сыпались из её рта. Садык готов был провалиться сквозь землю от стыда. Ему было уже всё равно, что сегодня ему не удастся съесть эту несчастную лепёшку.

— Да пусти же! — Садык со злостью выдернул руку и пошёл прочь со двора. 

Шай удивлённо посмотрела ему вслед. Такого она не ожидала. Ей казалось, что Садык будет просить прощения, умолять ничего не рассказывать отцу. А он решил просто уйти.

К вечеру Садык вернулся. Он понял, что должен быть рядом с мамой, и, чтобы не ожидало их дальше, разделить её судьбу. Хотя Иманбай повёл себя неожиданно. Выслушав Шай, он не проронил ни слова. Он в первый и единственный раз молча погладил пасынка по голове. Садык так никогда и не узнал, простил ли отчим их с матерью.

 

Сон

Иманбай спешил. Минута промедления могла привести к беде. Он быстро оделся, снял со стены ружьё. Взял лопату, которая стояла в углу около двери, и вышел из дома.

Полчаса назад человек, которому можно было доверять, сообщил ему страшную новость. Кто-то написал донос на двоюродного брата Уксата. Скоро его арестуют. Иманбай знал, что будет дальше. Сначала человека задерживают по подозрению как врага народа, сажают в тюрьму, дальше суд и… Иманбай отогнал плохие мысли. Он спасёт брата.

Иманбай быстро добрался до дома родича. Там уже все спали. Иманбай рассказал, какая беда пришла в дом. Старшая жена Уксата, Жакеш, начала громко причитать. Сам же хозяин дома словно окаменел.

— Быстро собирайся, нельзя терять времени, — сказал Иманбай. — Я знаю, что нужно делать.

— Оставь меня. Ещё накличешь беду на свою голову. Здесь даже ты не сможешь помочь, — тихо ответил Уксат.

— Собирайся! — крикнул Иманбай. — Жакеш, собери нам съестное на пару дней.

— А ты, — Иманбай повернулся к младшей жене Уксата, Ханымкуль, — одевайся. Поедешь с нами.

Через несколько минут трое вышли из дома и сели на лошадей.

Как только путники скрылись из вида, перед домом Уксата остановилась чёрная машина.

По дороге Иманбай рассказал, что знает одно безлюдное место. Набрёл туда случайно, когда заблудился на охоте. Они выроют землянку и спрячут Уксата с женой. Раз в неделю Иманбай будет приезжать и привозить еду с патронами. Ружьё оставит Уксату. Правда, первое время придётся трудно. Уксата могут искать и нужно будет схорониться. За Иманбаем тоже будут следить. Несколько дней он вынужден будет не выезжать из аула.

В доме Уксата в это время шёл обыск. На вопросы НКВД-шников испуганная Жакеш не могла дать внятного ответа. Она только плакала и махала руками. Куда Уксат уйдёт среди ночи? Люди, которые пришли, стали его дожидаться.

Путники удалялись от аула. Иманбай часто оборачивался назад. Порой сквозь темноту ему слышался звук погони. Тогда он торопил коня и бил его камчой. Быстрее, быстрее…

Иманбай проснулся в холодном поту. Опять ему привиделся кошмар. Обвинения с Уксата давно сняты, он вернулся к семье. И хотя прошло уже несколько лет, раз или два в год Иманбай словно заново проживал страшные дни.   

 

Письмо из прошлого

Базарбай стоял на улице перед родительским домом. Он задумчиво вертел в руках белый конверт, не зная, что с ним делать. Прочитать — означало всё забыть и простить. Выкинуть — окончательно закрыть дверь в прошлое. Мысли его перенеслись на много лет назад.

Жизнь с детства не баловала Базарбая. Он был ещё малышом, когда погиб на фронте отец. А мама… Язык не поворачивался так называть эту женщину. Ведь спустя всего несколько месяцев после смерти мужа она сбежала с младшим деверем в далёкий Узбекистан. Теперь одинокого сироту ждала только дорога в детский дом. Никто из родственников в тяжёлое, полуголодное время не решался взять на себя заботу о чужом ребёнке. Тут бы самим прокормиться. Его судьбу на семейном совете решил Иманбай, двоюродный брат отца.

— Сын не должен отвечать за грехи матери. Базарбай останется жить среди сородичей. Уксат, ты возьмёшь мальчишку к себе, — так Иманбай велел младшему брату. Хотя у Уксата в то время было трое детей, он не посмел ослушаться главу рода.

Вот так маленьким мальчиком его усыновили Уксат и его старшая жена[6] Жакеш. Базарбай не мог жаловаться на жизнь в новой семье. Суровый по характеру отец одинаково относился ко всем: и к родным детям, и к приёмному сыну. А Жакеш, у которой не было своих детей, изливала на него всю нерастраченную любовь. Что скрывать, порой Базарбаю как сыну байбише позволялось большее, чем детям робкой токал. Но одно не давало ему покоя.

Когда в школе или на улице мальчишки начинали хвастаться отцами, ему тоже с гордостью хотелось сказать: «Мой папа герой! Он погиб на войне, защищая нашу Родину!». Но тогда друзья могли бы спросить, а где сейчас его родная мать. Вспоминать про неё Базарбаю не хотелось. Так он и жил, храня в глубине души тоску по отцу и обиду на мать.

Прошли годы. Базарбай вырос, уехал в город. Окончил техникум, устроился работать в типографию. Позже женился на хорошей девушке Камилле, обзавёлся детьми. Базарбай с семьёй часто навещал приёмных родителей. Казалось, ничто не должно потревожить его размеренную жизнь.

Как-то на одном из торжеств в ауле он краем уха услышал, как родственники говорили о его родной матери — она хочет вернуться в родные края. Вроде бы передала даже через кого-то весточку. Базарбай сделал вид, что ничего не слышал.  А потом ему пришло это письмо…

Базарбай задумчиво вертел в руках конверт. В душе боролись два человека: взрослый мужчина и маленький мальчик. Первый уговаривал прочитать письмо. Ведь с ним он мог снова обрести маму, братьев и сестёр. Ребёнок же вспоминал про совершенное родным человеком предательство. Два голоса в его душе спорили, уговаривали, настаивали на своём. Как вдруг он увидел перед собой образ Жакеш, приёмной мамы, вспомнил тепло её рук, безграничную любовь к нему. Её он никогда не предаст. Это решило всё.

Он развернулся и зашёл в дом. На земле остались лежать клочки разорванной бумаги.