Небесно-птичье

Подкинутые

Свернувшись в позу эмбриона, 

Мы ждём, мы терпеливо ждём: 

Вот примет роды дом казённый,

Вот нас оставят под дождём.

 

Пелёнки под собой марая,

Беззвучным криком заходясь,

Лежим, подкинутые раю,

Лицом к двери, ногами в грязь.

 

А кто-то что-то тащит дальше 

И грубо ходит по ногам,

Но всякий, мимо проходящий,

Надежду оставляет нам.

 

А те, которые — да в двери,

А те, которых пустят в рай,

Нам говорят: здесь всем — по вере,

Марай пелёнки — не марай.

 

И нас никто не подбирает,

Мы ни туда и ни сюда,

Мы недоношены для рая,

Мы и для ада — ерунда.

 

Но из дверей выходит некто

И нас находит на крыльце, 

И поцелуем ставит метку

На каждом вымокшем лице,

 

И лба коснувшись, смотрит нежно, 

Стоит печально под дождём…

Но мы упрямо-безутешны

И этот взгляд не узнаём.

 

 

Час девятый

В камне вылитые дни

обогнать себя спешат.

От осанны до «распни»

расстояние — душа.

 

Раскалится пьедестал,

переменится народ.

За спиною у Христа —

Мается Искариот, —

 

— Он прощупал эти дни,

он учуял: дело — швах. 

От осанны до петли

расстояние — душа.

 

А Петра задавит страх

В этой адовой ночи…

Задушите петуха,

Как же громко он кричит!

 

Тьму разлили, и фонит

обезумевший злодей.

От «лама́ савахфани́»

Не укроешься нигде…

 

Вместо неба — чёрный смог. 

Кто же правит в этот час,

раз оставил Бога — Бог,

и Господь покинул нас?

 

Час девятый, перестань!

Это уксус, не вино…

От осанны до креста

Человечество одно.

 

 

Отраженье

Белый снег и чёрные стволы.

Голо и стерильно, как в больнице.

Новые реальности малы,

Не хочу ни плакать, ни лечиться.

 

Лампа за спиной, окно без штор.

Вот стою — мишенью чёрных улиц.

Тьма слепит, в упор глядит Ничто —

Где-то я с собою разминулась.

 

Нет, там кто-то целится, молчит.

Может, обозналась — вечер, тени?..

…Не спасут врачи и палачи,

Если убивает отраженье.

 

 

***

«Ты прах и обратишься в прах»,

и чуду не бывать, покуда 

гордыней прикрывая страх,

ты носишься в толпе за чудом.

 

Я выбираю новый стиль —

чтоб разум, покидая плотность,

за беззащитностью постиг

небесно-птичью беззаботность.

 

Меня отныне не страшат

ни увяданье, ни безличье. 

Я постигаю не спеша

полётную свободу птичью.

 

Не сею и не жну. Восторг

от совершенства птичьих лёгких.

И тот, кто мне взлететь помог, 

удержит и дыханьем лёгким,

 

чтоб, сделав ставку на зеро

и проиграв свою погоню,

волшебное взяла зерно

с его невидимой ладони.

 

 

 

В сказке

Так и живём с чудесами —

яблочко кружит по блюдцу.

Смыслы проявятся сами,

стоит их только коснуться.

 

Нам удивляться не нужно —

мы замурованы в сказке,

шарик по блюдечку кружит,

всё ускоряясь к развязке.

 

Смотрим подслеповато

взглядом испуганной дичи —

что там увидишь, со дна-то,

коли живёшь в этой притче?

 

Сказка-то ложь, да намёки...

Глянешь вокруг: персонажи

учат усердно уроки,

только свои, а не наши.

 

Выпустим ль в поле клубочек,

биться с кощеем ли станем,

знает лишь сказочник точно,

чем всё закончится с нами.

 

Хоть в чудесах мы не шарим,

сказку-то сказывать скоро...

Не тормозил бы он шарик,

не разбивал бы фарфора...

 

 

 

*** 

Какой сегодня нежный снег,

Слегка танцуя, он кружится,

Касается ресниц и век,

Целует без разбора лица.

 

А что за лица! На углу

Старуха — просит при иконе,

Я, как обычно, пробегу,

А снег — останется в ладони.

 

А девушка? Сдала зачёт.

Одета в мини и не тужит.

Снег целится в воротничок

И забирается поглубже.

 

А этот господин в пальто —

Начальник, видно, непреклонный.

Авто в ремонте, но зато

На плечи падают погоны.

 

Лишь не собрать сегодня мне

Столь редкий, драгоценно-белый...

Мы не сошлись опять в цене —

И я его рисую мелом.

 

 

За надеждой

А рябины моют в лужах ноги,

И густеет грязи тёмной каша.

Но земля вечерняя, о боги,

Не грустна — наивна и бесстрашна.

 

Не набухли почки — подождите,

Будет всё чудеснее, чем прежде.

И деревья тянут руки-нити

В небо, словно люди, за надеждой.

 

Низко потолок. Сырой и сладкий

Воздух. И давно привычен насморк.

Даже если что-то не в порядке,

То, наверно, тоже не напрасно.

 

Не до звёзд… Но будто бы свеченье

Где-то между туч и крышей мира.

Нет земли прекраснее вечерней,

Если ты саму себя простила,

 

И народу в храме было мало,

И ты вышла, зонт не открывая,

И с любимой музыкой совпала

Тишины мелодия живая,

 

И невольно попадая в ноты,

Повторяя шепот у престола,

Вторила в согласии с природой:           

«Господи, скажи мне только слово».