Голос из будущего. О поэте Денисе Новикове

Не помню, с какого стихотворения началось моё знакомство с Денисом Новиковым. Но его поэтика зацепила, как сейчас говорят, своей искренностью, простым поэтическим языком. Его стихи — это разговор о времени, приметах, которые сразу узнаются поколением девяностых, угадываются и поколением двадцатых: «диск битлов», «“Беломором” дыша», «резиновый шнур телефона», «застрявшие в машинке стихи», «держава пропащая», «и в минус тридцать, от конфорок / не отводя ладоней». Хотя не все приметы, которыми изобилуют тексты Новикова, не все интертексты считываются на ходу. Может быть, именно эти неразгаданные смыслы и вызывают интерес к творчеству поэта почти двадцать лет после его смерти. Хотя массового интереса всё-таки нет.

Пока я перечитывала его стихи из книги «Река — облака», возникло предположение — не утверждение, а всего лишь предположение, — что если бы Денис Новиков дожил до наших дней, то был бы одним из самых читаемых русских поэтов. Поделившись этой мыслью на «Фейсбуке», я тут же столкнулась с сопротивлением: мол, смелое и противоречивое утверждение, но нет, и вообще стихи Новикова неинтересны, Борис Рыжий был бы более популярным. Не спорю, может, и Борис Рыжий. А может быть, кто-то другой. Но попробую объяснить, с чем связано моё предположение.

Денис Новиков родился в 1967 году в Москве, в 20 лет поступил в Литинститут, работал в отделе поэзии журнала «Огонёк». Несмотря на свою молодость, пришёл в литературу уже совершенно зрелым поэтом: его друг, поэт Сергей Гандлевский вспоминал, что впервые услышал о нём, когда тому было 14 лет, в 18 лет у Новикова случилась первая публикация стихов, а первая книга вышла, когда ему было 22 года.

В книге «Река — облака» есть одно из ранних стихотворений Дениса Новикова «Столик в баре», написанное им в 14 лет. Уже подростком он не принимал ложь («Суметь ли мне, в неверный час Разлада, / Уйти слепцом от грязи и вранья?») и чувствовал стыд за подмену русских ценностей (бар, коньяк, пачка «Кента»). Новиков — поэт (со)страдающий, поэт поколения, родившегося в СССР, пережившего развал великой державы, девяностые и встретившего новое тысячелетие. Он пришёл в литературу в её переломный период: ещё существовала система Союза писателей, но уже из подполья выходило ранее подвергавшееся гонениям поколение и принималось в литсреду новое, неформатное. Новиков же — традиционалист, он пишет силлабо-тоникой, использует в своей поэтической речи жаргонизмы, но — наравне с архаизмами. Это похоже на его внутреннюю борьбу с переменами, которые для него были болезненными.

 

Как наследный москвич

(гол мой зад, но античен мой перед),

клевету отвергаю: опричь

слёз она ничему и не верит.

 

А потому можно предположить, что сегодня он был бы одним из тех русских поэтов в эмиграции, со своей гражданской позицией, презиравший — сквозь любовь — российскую действительность и ненавидящий ложь.

 

Тот и царь, чьи коровы тучней.

Что сказать? Стало больше престижу.

Как бы этак назвать поточней,

но не грубо? — А так: НЕНАВИЖУ

 

загулявшее это хамьё,

эту псарню под вывеской «Ройял».

Так устроено сердце моё,

и не я моё сердце устроил.

 

Не эта ли эмоция на самом деле заставляла его несколько раз уезжать из России и в конечном итоге привела к тому, что умер он вдали от родины, в эмиграции?

 

«Денис незаметно для всех пропал на несколько лет, незаметно уехал в Израиль, незаметно умер. О его смерти в Москве узнали только через полтора месяца» (из интервью издателя Александра Переверзина сайту Textura, 7 июня 2018 г.^[1])

 

Незаметно — потому что в последние годы жизни он выпал из литературного пространства, перестал писать, не считал нужным делать что-то, чтобы стать заметным («Я — как дождь, я весь — железу вызов, / а пройду — ты будешь вспоминать. / …Я — как дождь, я весь — не существую, / а тебе даю существовать»). Новиков чувствовал свою ненужность человечеству и одиночество и в 20 лет («человечество верит Кобзону / и считает химерой меня»), и в 29 («я отдал свое семя как донор / и с потомством своим не знаком»), и в 31 год («Тридцать один. Ем один. Пью один»).

Этим «несуществованием» Денис Новиков близок непринятому сообществом Леониду Аронзону: ленинградский поэт был признан только после своей смерти. Новиков — тоже. Хотя при жизни у него вышло четыре книги, но последняя — «Самопал» — осталась практически незамеченной.

«Его стихи высочайшего уровня; конечно, Новиков гений. Что такое гений? Это высшая степень одарённости, которая реализовалась. Но, опять же, к сожалению, эта степень реализации не всегда может быть оценена современниками. Кроме того, Новиков испортил отношения с очень многими людьми из-за этого непризнания: ему не дали премию “Триумф”, он на это обиделся», — вспоминал в интервью журналу «Формаслов» в мае 2021 года поэт и литературный критик Олег Дозморов^[2].

Чувство одиночества и непризнания, непринятие им самим тех перемен, что произошли вокруг, и стали, вероятно, причиной тому, что Новиков замолчал.

 

Я так измучился глаголами

и речью правильной твоей.

-----------------------------------

…по не совсем характерной детали

автопортрета

можно судить, как смертельно устали

руки поэта

(из стихотворений 1999 г.)

 

Филолог Ольга Бартошевич-Жагель в своём эссе, опубликованном на портале «Горький» 30 июня 2020 года^[3], утверждает, что Новиков, любивший Россию, в конечном итоге отказался от неё, отказался от сопереживания всем и всему: «Он отказался от России — и его слово больше не становится плотью. Он перестаёт писать стихи. А они были единственным оправданием его существования».

Но — оправданием для него самого. Поскольку Денис Новиков не считал себя выдающимся поэтом: «где я вычитал это призванье / и с какого я взял потолка, / что небесно моё дарованье, / что ведома оттуда рука… / …перед вами я, папа и мама. / Пропустите урода в семью».

Поэзия Новикова — это смесь любви к родине и людям («Россия»), любования местами («Видишь, наша Родина в снегу…», «Ирландия», «Дверь откроешь: тепло из гостиной на кухню течёт…»), тоски по давно ушедшему («…из прошлой навеки, советской, / которую будем беречь / всю жизнь»), неприятие нового («смута, смута закралась в народ. / кто ОНИ, наши слуги в законе?»), с которым столкнулась страна, потому что была уже другой. Но Новиков — остался прежним, а потому: «И то, что даже пьяницы не спели, — / я должен спеть, сгорая от стыда». Отсюда и его «одиночества личная тема».

Денис Новиков был поэтом одной эпохи с Борисом Рыжим. Последний считал Новикова одним из лучших поэтов того времени. Поэт Игорь Хохлов в октябрьском номере за 2020 год журнала Prosodia^[4], размышляя о «перекличке поздних стихотворений Бориса Рыжего и Дениса Новикова», пишет о «взаимопроникновении» их творчества, о «переплетении» некоторых стихотворений. Но Денис Новиков не был похож на Бориса Рыжего: ни стихами, ни судьбой. Хотя оба родину любили, но «перекличка», на которую ссылается Хохлов, объясняется всего лишь тем, что дышали они одним воздухом, жили в одно переломное время. И если голос Бориса Рыжего обращён к этому времени, в здесь и сейчас, то голос Новикова — в будущее: голос, который услышат, узнают и поймут через десять, пятнадцать, двадцать лет. При жизни поэт так и не был услышан в полную мощь.

Как писал в предисловии к его книге «Окно в январе» Иосиф Бродский^[5], Новиков «принадлежит к тому младому и незнакомому племени, чей могучий поздний возраст придётся на начало следующего тысячелетия». На начало же следующего тысячелетия — 2004 год — пришла смерть поэта, оставив новым поколениям целый пласт истории. Бродский считал, что стихи Новикова, «привлекающие прежде всего полной автономностью их дикции, (…) совершенно безадресны. (…) Голос Новикова – голос человека в раздробленном, атомизированном обществе, где поэт более не антипод государя или власти вообще и поэтому лишён гарантии быть услышанным, не говоря — пьедестала. В этом смысле голос Новикова — голос из будущего».

Но, на мой взгляд, стихи его всё-таки вне времени. Или настолько в него погружены, что размываются границы прошлого, настоящего и будущего.

Русский поэт Денис Новиков любил свою страну, как любили её, например, Сергей Есенин и Иосиф Бродский. Но Есенина эта любовь привела сначала в кабак, потом — к суициду, Бродского — вынудила уехать. «Ни одна страна в таком совершенстве не овладела искусством уничтожать души своих подданных, как Россия...» — писал Бродский потом в своём эссе, вошедшем в книгу «Полторы комнаты». Денис Новиков же добровольно выбрал эмиграцию, потому что уже было «всё не то». Он умер в возрасте 37 лет в израильском городе Беэр-Шева, которому на тот момент было 3 700 лет. Умер спустя несколько месяцев, как покинул родную страну, и был похоронен там же, в Беэр-Шеве.

 

***

Отведи меня за руку, Боже,

В Ханаанскую землю и там

Дай понять мне морозом по коже,

Что я вышел к заветным вратам.

Остуди мою голову злую

Менингитом небесным – и зри,

Как я искренне в пыль поцелую

Ханаанские те пустыри.

(1984)