Судьба её отца

Рассказ

Оля позвонила и сказала в своей манере, не прямо:

— Поедешь на кладбище — не пугайся: там теперь ещё один холмик.

Как будто нельзя сказать о смерти отца без этого пролетарского пафоса. Просто «Умер мой папа». Нет.

Я поняла, что умер её отец. Ему семьдесят, и он давно болел раком. Я знала, когда увидела Олино имя на экране мобильного, что именно о его смерти она мне хочет сообщить.

Я сразу вспомнила его голос. И то, как он стоит боком за столом, говорит тост. Высокий, важный человек в хорошем костюме. Главный снабженец на огромном предприятии. Всегда сдержан. Всегда говорит поставленным голосом. Мужчины моего мира были совсем другими. Неотёсанными, грубыми, расхлябанными. Мой мир был совсем другим, когда двадцать четыре года назад я встретила его дочь, Иришу.

Он ушёл от жены, матери дочек, когда младшей, Ире, было пять. Жена, высокая, стройная, эксцентричная молодая женщина, которую он встретил в одной из командировок в Твери, оказалась сумасшедшей. Она регулярно лежала в психбольнице, а когда была дома, превращала жизнь родных в ад. Ира любила рассказывать, как мать заставляла её и старшую сестру Олю стоять всю ночь на коленях и просить прощения.

Он и не думал устраивать свою личную жизнь. Жил неподалёку, полностью обеспечивал жизнь дочерей и бывшей жены, баловал своих девочек. Порой слишком. Тем, чем мог, — деньгами.

Его отец прошёл войну и всю жизнь работал учителем химии в гимназии. Его мать была директором этой самой единственной в городе гимназии. Гимназии №1. В самом центре города, в тенистом, тихом сквере. Ира, его младшая дочь, училась в этой гимназии и ходила на балетные танцы. В четырнадцать лет она бросила учёбу. Жила не дома. С парнем, в квартире, где были только стены и матрац. Она окончила вечернюю школу в девятнадцать, и отец буквально запихнул её в наш техникум, заплатил, кому нужно, и принёс шикарный торт директрисе. Мы оказались в одной группе. Ира была нам, неуверенным в себе студенткам, не ровня. Выправка балерины. Спокойствие старца. В отца. Она быстро бросила учёбу, но мы успели подружиться. И продружили восемнадцать лет.

«И в сорок пять можно встретить свою любовь. Папа говорит, что он целовался с тётей Светой по подъездам».

Бросив учёбу  в девяносто девятом, она подсела на героин. Год скиталась с кем попало.

А потом  пришла сама. Просила помочь. Сказала, что хочет жить. Все плакали. Он никогда не плакал. Он сдержанно сказал: «Мы поможем». Иру отвезли в клинику. И потом он обеспечил её всем, чтобы она смогла выбраться из зависимости. И она смогла. Но что-то в ней сломалось. Непоправимо. Она стала другой. Не той гордой, степенной девочкой, которая восхитила меня. Она стала пустой. Смотрела колко.

Она будто не замечала, что джинсы ей малы, кофта не идёт. Одевалась броско, но некрасиво. Белые сапожки из кожзама на шпильке. Встречалась с разными, какими-то чужими мужчинами.

Она захотела съехать от матери. Хотя мать уже не была агрессивной, она тянулась к дочери, хотела загладить вину, помочь. Пыталась готовить, делать уборку, но всё бросала, не закончив, уходила в свою комнату, звякала дверью из мутного стекла, ложилась и что-то всё причитала слабым голосом. Ира её ненавидела. Отец снял Ире квартиру. Долго делали вместе ремонт. Обдирали обои. Выпивали. Смеялись.

«Тётя Света хитрая. Молодец. Вот как должна вести себя настоящая женщина. Сидим с ней, жалуется — голова у неё болит, спина болит, давление скачет. Заходит отец с работы, она вскакивает, как девочка, и кидается к нему: “Вовик, Вовик мой пришёл!”»

Ира устроилась оператором ПК на продуктовую базу, выписывала накладные. А он встретил свою любовь. Жизнь, кажется, наконец налаживалась. Только у Светочки, его новой жены, была больная дочь. Стали совсем старыми его отец и мать, всё чаще болели и становились беспомощными. Ему пришлось переехать к ним.

У Ирины был гепатит С. И в клинике, во время очередного дежурного визита, ей обещали помочь, достать лекарство. Дорогое. Он нашёл эти бешеные деньги. Ира делала уколы и пила водку. Курс уколов длился полгода. По его окончании там же, в той клинике, где помогли достать редкое лекарство, её обследовали и сказали, что гепатит больше не разрушает печень. Ира рассказывала спустя пару лет: «Так странно — вчера встретила в городе женщину, которая мне помогла с лекарствами, мы с ней так хорошо общались, я ей говорю: “Здравствуйте, Мария Ивановна”, — а она прошла мимо. Так странно».

В двадцать семь Ира забеременела. Узнала только на третьем месяце. Всегда так педантично предохранялась. УЗИ показало двойню.

Он купил дочери двухкомнатную квартиру, правда, на окраине. Дети родились, и им дали его отчество. И он, как отец и как дед, полностью обеспечил их.

Умерли мучительно один за другим его родители.

«Только проходят мимо нашего дома в питомник, к собачкам. Зайдут, в дверях сумки передаст, и уходят. Это всё тётя Света, это она так на него влияет».

Ира чувствовала себя очень плохо. Уставала всегда быть с детьми. Обижалась, что отец только деньги даёт и приносит покупки, но отказывается взять детей к себе на время. Когда детям было пять, у Иры диагностировали цирроз. Последний год мы с ней не виделись. Она не хотела. Тем летом она первый и единственный раз уговорила отца отправить её с детьми и сестрой на море. Всегда говорила, что ей плевать на море. Они вернулись из поездки и через две недели Ира умерла.

Детей взяла под опеку Оля, у которой было двое своих детей и развод. Через год умерла его первая жена. И у него обнаружили рак.

Я думаю, ему всю жизнь приходилось воровать, чтобы содержать близких. Обманывать, подделывать документы, «втирать очки»… Я вспоминаю его умное, спокойное лицо. Мне страшно. Ведь где-то там забота о дочерях не станет ему оправданием. Ведь это ему казалось, что он должен их баловать. А на самом деле, может, это его подачки сломали волю младшей, разрушили её жизнь. Возможно, это он во всём виноват. И мне за него очень страшно. И за себя. Мы так похожи. Я тоже пытаюсь решать за других, дать больше, чем нужно, больше, чем заслужили. Он всегда почему-то вспоминается мне именно сбоку. Мне было страшно смотреть ему прямо в лицо? Мне было страшно. Какую ношу нёс он всю жизнь.

Думал ли он, зачем всё это было? Сын интеллигентов, умный, успешный, красивый парень. Окончил университет. Устроился на крупное предприятие, быстро шёл по карьерной лестнице. Женился на ослепительной красавице. Получил большую квартиру. Зачем всё это было?

Был ли хоть кто-то ему благодарен?

Однажды, ещё в юности, я ехала на автобусе по городу. Автобус остановился напротив сквера. И я увидела его в окно: он сидел один на лавке, растрёпанный, всклокоченный, держал в руке бутылку водки и смотрел прямо перед собой невидящим взглядом.

Я тогда ещё ужасно завидовала подруге. У неё был отец. Отец, который всё прощал, позволял ей быть собой, не учиться там, где не хочется, не любить то, что не любит. Его вид тогда напугал меня. Как будто пошатнулось что-то, что казалось мне прочной опорой.

Теперь он умер. И его старшая дочь говорит о нём — «холмик».

— Одна я осталась из всей нашей семьи... Ты звони, не пропадай, ты нам не чужая, совсем не чужая…

Я не позвоню. Надеюсь, никогда мне не станет так хреново, чтоб я позвонила ей. Надеюсь, что я не поеду больше на кладбище. И не увижу холмик. Мне захотелось жить. Дальше.