Русская литература в Казахстане: 2015-2020. Возвращение джедаев

Продолжаем разговор

Последний осмысленный разговор о русской литературе Казахстана и в частности о поэзии состоялся в 2015 году на страницах декабрьского выпуска «Нового мира», посвященного, собственно, Казахстану. В статьях Евгения Абдуллаева («Алматинская аномалия»¹) и автора этих строк («Литература ad marginem»²) были предприняты попытки отрефлексировать ситуацию в русской литературе Казахстана, сложившуюся с начала 2000-х годов. Попытки в контексте этой статьи важные, потому позволю себе местами их вольно цитировать, но сфокусироваться в этот раз на иных точках. Казалось бы, за четыре года не многое должно измениться, однако при ближайшем рассмотрении становятся видны некоторые явления и процессы, которые хотелось бы зафиксировать и описать в текущем моменте. Возможно — для дальнейшей дискуссии, к которой хочется пригласить и других критиков.

Первое, что хочется отметить перед переходом собственно к авторам и текстам — ранее как бы отдельное существование казахстанского литературного сообщества с краю, ad marginem, сохраняясь концептуально (в части отсутствия прицела исключительно на русскую литературу в России), по всей видимости, становится постепенно историей. В 2016 году ОЛША (Открытая литературная школа Алматы) была удостоена Специального приза «Русской премии» за «вклад в развитие и сбережение традиций русской культуры за пределами Российской Федерации». Казахстанские авторы и литературтрегеры оказываются не только отмечаемыми в рамках премиальных процессов (что не новость, они представлены во всех практически списках с начала 2000-х), но и входят в редакционные процессы внутри «большой» русской литературы. Юрий Серебрянский стал редактором отдела прозы сетевого журнала «ЛиTerraТура»³, а Илья Одегов вошел в редакционный совет «Дружбы народов»⁴. Тем временем Сергей Ким и Антон Земель основали (опять же — сетевой) журнал «Дактиль», для которого написана эта статья, и это довольно важный факт. После смерти Ольги Марковой и закрытия журнала «Аполлинарий» в 2008 году, а также после закрытия журнала «Книголюб» (в 2014-м) издания, которое на регулярной основе публиковало бы произведения современных казахстанских литераторов, попросту не существовало. «Литературная Алма-Ата» и «Ышшо Одын» слишком уж непериодичны, а в журнале «Простор» слишком мало пространства для тех, кто не вошел в Союз писателей Казахстана еще при канувшем в Лету три десятилетия назад СССР. Главное достоинство «Дактиля» в том, что он позволяет на постоянной основе видеть один из географических срезов русской литературы, на мой взгляд, отнюдь не безынтересный.

Что до географии, то вторым центром русской и не только литературы Казахстана теперь уверенно (гораздо более уверенно, чем пять лет назад) стремится стать Астана, недавно переименованная в Нур-Султан в честь Нурсултана Назарбаева, фактически занимавшего пост главы государства с 1989 года. По иронии — основная культурная и литературная деятельность в городе-оплоте казахской автократии развернулась в стенах Назарбаев Университета. Именно там проводятся научные конференции, затрагивающие темы деколонизации в современной литературе, темы отношения русской и казахской культур в литературе Казахстана, проходят переводческие семинары и планируется к выходу новый литературный журнал, который, как я надеюсь, составит «Дактилю» интересную компанию и будет строиться на иных редакционных стандартах (вероятно, с большим уходом в научный анализ), что может дать возможность для диалога.

Возвращаясь к «Дактилю» и вышеобозначенной демаргинализации — переводческая деятельность, да и вообще отношения между казахской и русской литературой, кажется, находятся на подъеме. Переводы несоветских казахских поэтов, редкие еще пять лет назад, теперь, похоже, входят в устойчивый тренд⁵. И это лучшая иллюстрация долгожданного сближения двух поэзий, ранее существовавших почти совершенно параллельно. Происходит и пересмотр раннего переводного наследия (так, поэт Ербол Жумагулов, не очень активный в стихотворных публикациях в последние годы, занимается ныне переводом Абая, выступая с весьма мощной критикой в адрес переводов советских и послесоветских). Конечно, рано говорить о расцвете перевода и диалога культур, но сам осязаемый факт движения навстречу со стороны близких эстетически и не осовеченных авторов — вдохновляет.

При этом стоит отметить изменения в фестивальном движении в литературе Казахстана: вместо поэзии главное место в нем теперь занимает драматургия. Что отнюдь не плохо, а для казахстанской драматургии, занимавшей до того весьма маленькое и тесное поле, — даже хорошо. Помимо ряда официальных/официозных театральных действ, появляются новые экспериментальные площадки, действует фестиваль «Откровение», в октябре 2019 года прошел Post Drama Weekend⁶, казахстанские драматурги регулярно представлены на «Любимовке»⁷, свой курс совместно с ОЛША ведет Олжас Жанайдаров, а открытые читки пьес как минимум для алматинцев перестали быть чем-то необычным⁸.

Перед переходом к поэзии хочу еще добавить, что прозаическое поле, на мой взгляд, поменялось мало. За исключением довольно яркого дебюта Орал Арукеновой9, стремительного взлета Данияра Сугралинова¹⁰ и логичного развития фантастического жанра (Татьяна и Дмитрий Зимины¹¹, Максим Лагно¹², Александр Левин), который сложно привязать куда-то географически, имена на арене примерно все те же: Михаил Земсков, Юрий Серебрянский, Илья Одегов, Аделия Амраева, Заир Асим, Елена Клепикова и Ксения Рогожникова. И все, по большому счету, вокруг короткой и средней прозы и эссеистики. Большого казахстанского романа (если он возможен вообще в XXI веке) пока на горизонте не появилось.

Иная ситуация на поэтическом поле. Что, впрочем, вполне объяснимо, поэзия в принципе динамичнее и быстрее откликается на внешние изменения (как и быстрее фиксирует изменения внутренние).

 

Возвращение джедаев

 

Описываемый в статье поэтический период — период открытий, возвращений и трансформаций. Сперва — о возвращениях и трансформациях.

Как и ожидалось (см. статью «Литература ad marginem»¹³), молчание одного из самых заметных и интересных казахстанских поэтов конца 2000-х — начала 2010-х Ивана Бекетова было хоть и продолжительным, но весьма продуктивным. Стоит отметить вышедший в 2017 году цикл «Бог-должок»¹⁴:

 

С одной стороны, Бекетов возвращается к конвенциональному стихосложению, к которому не обращался, кажется, со времен «Звонка из Стамбула», написанного довольно давно, но опубликованного лишь в 2013-м¹⁵. С другой, в него проникает и становится его естественной тканью живая речь, живое косноязычие, свойственное русской речи казахстанцев (и не только, основной оборот — «брат» — характерен как для многих регионов России, где русский язык второй, так и в целом для мировой «низкой» поп-культуры, см. bro), соединенное опять же с опытом европейской (в первую очередь — французской и польской) поэзии и с живым опытом совершенно нелитературного бытия здесь и сейчас, отнюдь не экзотизируемого автором в тексте, а являющегося его органичной частью и/или истоком.

В 2017 же году в издательстве «Цирк-Олимп+ТВ» выходит книга Алексея Швабауэра «Небесные носороги», часть из предисловия к которой я позволю себе процитировать: «„Небесные носороги“ вместили в себя почти все лирические ипостаси Алексея Швабауэра. И — прекрасный парадокс — будучи собранными вместе, они не противоречат друг другу, не выглядят неестественными рядом. Реальные и фантазийные говорящие в этой книге складываются в новое „я“, в котором есть всё и все. Это немного шизофренично, но в общем нашем шизофреническом мире, в котором мы в каждой ситуации выбираем себе иную роль (слесарь, муж, жена, поэт, актриса, сотрудник жэка, я-так-мимо-крокодил) — именно это захватывает и увлекает¹⁶».

«Небесные носороги» — своего рода этапная книга, поле ее выхода в поэтике Швабауэра происходит ряд заметных сдвигов и изменений. Как и в избранной политике публикаций (полупартизанской) и самого метода письма. Я бы сравнил (очень условно, поскольку поэты работают с разными системами) нынешний метод Швабауэра с методом Вадима Банникова: большое число стихотворений, то ли связанных в единый метатекст, то ли не связанный, который автор в первую очередь выдает на персональной страничке в Фейсбуке, выстреливая затем подборками в различных изданиях. С одной стороны — здесь наблюдается тяга к псевдопримитивизму, работе с на первый взгляд бедными ассонансными рифмами и с короткой строкой, разрушающей ритмическое ожидание; будто бы перед нами неостановимый поток ломаной поэтической фиксации абсолютно всего, что входит в его сознание:

 

 

Но на поверку и рифма оказывается почти всегда весьма небанальной и картина мира, по-прежнему представляющая нам, с одной стороны, наивно-натуралистический, с другой — очень точный фотографический взгляд. Здесь будто бы соседствуют тонкая ирония и поиск красоты — в том числе красоты самого строя стиха, через его пропедалированную банальность ли, мнимую ли простоту образа:

 

 

Ольга Передеро, несколько выпавшая с начала 2010-х годов из публикационного процесса, вернулась с новой книгой и, кажется, с изменившейся поэтикой. Правда, оценить новое можно будет чуть позднее — в книгу вошел ряд текстов, ждавших публикации довольно долго, однако стоит отметить переход от стиха на грани палиндрома, с одной стороны, к более свободному дыханию, с другой — к более проявленному чувственному я, которое ранее скрывалось за палиндромами и гиперконсонансами:

 

 

— а палиндроматическая составляющая, кажется, приводит к попыткам исследовать язык. Свой, чужой, язык письма. Вообще, разговор о языке письма хоть и не основной для казахстанской поэзии, но так или иначе возникающий. Для сравнения три сравнительно недавних текста. Первый — фрагмент из небольшой поэмы Каната Омара:

 

Второй — Заира Асима:

 

***

 

Третий — Юрия Серебрянского:

Здесь хочется сделать весьма спорное предположение (приглашение к дискуссии) о том, что в казахстанской русской поэзии, как и в русской поэзии в России и в Украине, существует некоторая травма языка (см. «Я объяснил, что все мы маргиналы» В. Бадикова), но если в России и Украине она связана (по моим наблюдениям) с аннексией Крыма и «языком врага», то в Казахстане — с раздвоенностью языковой культуры, которая только-только начинает осмысляться вне поэтического поля. Отдельно тут стоить отметить Юрия Серебрянского, в текстах которого (порой весьма герметичных) вообще вопрос идентичности (русский-польский-казахский-советский-постсоветский) стоит постоянно и остро и который различными способами работает с этим в своей прозе, поэзии и в целом литературной деятельности.

 

Бэтмен навсегда

 

Если в 2015 году при анализе стихов Ануара Дуйсенбинова могли возникать сомнения в четкости языковой стратегии и выборе эстетики автора, то к прошлому году они развеялись. Опасения не подтвердились. Поэт продолжает работать время от времени с казахским языком, вплетая его ткань в русский, однако это не становится основой метода (тут стоит отметить и то, что автор занялся переводами²³). Дуйсенбинов двигается как в сторону погружения в язык (или выход на его границы с другим/другим языком), так и в сторону поэтического переживания политики, при этом, что интересно, не иронического, хотя оно и может порой таковым казаться.

 

МОДЕРНИЗАЦИЯ 2.0

Для иллюстрации взят один из самых коротких текстов, но стоит отметить, что Дуйсенбинов — поэт долгого и глубокого дыхания, черпающий одновременно и в американской, и в русской, и в казахской поэзии. И хотя, казалось бы, длинный медитативный текст мало пригоден для прослушивания, но поэзия Дуйсенбинова — невероятно звучащая — ориентирована на произнесение и слушание. В 2019 году им и музыкантом Рустемом Мырзахметовым записан альбом «Балхаш снится»²⁷ с декламацией текстов Дуйсенбинова под музыку Мырзахметова. Не берусь судить о потенциале альбома в Сети, но вживую на сцене он впечатляет. В каком-то смысле Ануар Дуйсенбинов сейчас может восприниматься и как андеграундная рок-звезда казахстанской поэзии.

 

Миру — квир

 

Одним из самых заметных событий описываемого пятилетия стал выпуск в 2018 году сборника квир-поэзии «Под одной обложкой»²⁸ (инициаторки издания — Мария Вильковиская и Руфия Дженрбекова, составительница — Мария Вильковиская, соредактор — Тиль Улен). Это весьма любопытный эксперимент, вероятно вдохновленный работой соавторок, опытом сбора и выпуска в 2016 году газеты «Ышшо одна», посвященной гендерным политикам²⁹. Под одной обложкой собраны тексты русскоязычных авторов и авторок из разных стран, так или иначе работающих с деколониальной повесткой, гендерной проблематикой, фемоптикой и/или пишущих от лица небинарного субъекта. Здесь и Галина Рымбу, и Оксана Васякина, и Дарья Серенко, и Лида Юсупова, и Константин Шавловский, и до этого, кажется, не публиковавшийся Рамиль Ниязов, и весьма острые и ироничные поэтические жесты от художницы и поэтки Зои Фальковой:

 

ТЯГЛОВАЯ СИЛА

Мне довольно сложно говорить о квир-поэзии как об отдельном литературном явлении (при достаточно устоявшемся в русском языке термине «гей-литература»), однако этот сборник — очень неплохая попытка вывести этот разговор из поля спекуляций в нечто более осязаемое и предметное. (Тут стоит напомнить, что и первый в Центральной Азии альманах гей-литературы тоже вышел в Казахстане³¹ в 2010 году.) Это опять же — новый повод для возможной дискуссии. А тем, кто интересуется фемповесткой и концептом квира в Центральной Азии, я очень рекомендую следить за деятельностью Марии Вильковиской и Руфии Дженрбековой (не только литературной, но и акционистской и критической).

 

Голоса из будущего

 

С телесностью, фемоптикой и/или попытками внести в поэзию элементы деколониальной мысли связаны так или иначе практически все новые публикации 2018–2019 годов от авторов, ранее не публиковавшихся и, соответственно, в поле внимания критики не попадавших. В первую очередь это Анастасия Белоусова, Виктория Русакова, Марьям Зиаи и уже помянутый выше Рамиль Ниязов.

 

Анастасия Белоусова:

КУКЛА

Белоусова очень плотно работает с телесностью и ее переживанием, создавая порой герметичные для читателя конструкции, которые работают вне зависимости от понимания читателем контекста (см. в подборке по сноске текст «Инсулиновый 1982»).

Виктория Русакова также работает с телесностью, переживанием женского, но в отличие от Белоусовой, работает и с прямым политическим высказыванием и чуть более тесно — с окружающей реальностью, создавая свои нарративы в том числе и из нее:

 

В схожей области порой работает и Марьям Зиаи (хотя чаще у нее можно встретить разработку библейских образов в рамках фемоптики):

Немного выбивается из ряда «новоопубликованных» Селина Тайсенгирова, поэтика которой скорее песенная, шаманская, будто основанная на заговоре. Тем не менее и здесь находится место исследованию телесного:

 

Отдельно стоит отметить ряд совсем молодых авторок, чья подборка вышла в 2019 году в альманахе «Артикуляция» с предисловием Рамиля Ниязова . При общем обращении к гражданской лирике (или, может, таков просто выбор составителя) среди текстов попадаются такие, в которых работа с образами и строкой вызывает неподдельный интерес и надежду на то, что это не просто случайные опыты, а задел на нечто большее:

 

Алиса Якуба:

Подводя итоги, повторю часть вышесказанного и то, что кажется мне важным. Наметился тренд на совместную работу над поэтическими (и не только) переводами с казахского на русский и наоборот, хочется надеяться на расширение переводческой работы, поскольку обе поэзии существуют в общем пространстве и их непересечение вызывало лишь недоумение. Традиции русской поэзии в Казахстане, несмотря на опасения критиков, не прерываются, а сами поэты включены в большую русскую литературу, да и в целом сохраняют ту культурную открытость, о которой я не раз упоминал в выходивших ранее статьях. К авторам, начавшим свой путь еще в 2000-х, подключаются совсем новые, с другим поэтическим и политическим мышлением, и это главный показатель жизни поэзии. Как и шаги в сторону разнообразия в издательском процессе. Как и разнообразие центров литературной жизни: если несколько лет назад ОЛША была чуть ли не единственным таковым центром, то сейчас можно наблюдать процесс децентрализации, пусть многие инициативы и связаны с Литшколой, однако уже не являются целиком и полностью инициированными ей или ее основателями, дух веет, где хочет. И это хорошо.

1. Алматинская аномалия
2. Литература ad marginem
3. Кто делает Лиterraтуру
4. Редакция
5. Тiлек Ырысбек. Je ne sais pas (Перевод: Юрий Серебрянский, Айман Кодар). Дактиль, №3, 2019
6. «Мы развиваем не театр, а зрителя»
7. Пьесы, особо отмеченные ридерами Любимовки-2016
8. В Алматы стартовал театральный проект «Читки»
9. Правила нефтянки
10. Все книги Данияра Сугралинова
11. Все книги Татьяны и Дмитрия Зиминых
12. Все книги Максима Лагно
13. Литература ad marginem
14. Иван Бекетов. Бог-должок. Воздух, 2017, №2-3
15. Иван Бекетов. «Кайрат» чемпион. Стихи. Знамя, № 3, 2013
16. Путём метаморфоз: новый поэт Алексей Швабауэр
17. Алексей Швабауэр. Воздух, 2018, №37
18. Из личного блога Алексея Швабауэра.
19. Ольга Передеро. СЛЕЗЫ ПРИШЛИ ПОТОПТАЛИСЬ УШЛИ ВОСВОЯСИ
20. Канат Омар. ПОСТАРЕВШИЙ ПУШКИН
21. Заир Асим. Прохладный рассвет безмолвия
22. Юрий Серебрянский. Биосеребрянский (2020)
23. Абзал Сулеймен. Пер. с казахского — Ануар Дуйсенбинов
24. Каламбур, основанный на названии одной из государственных программ Казахстана «Рухани Жангыру» (духовная модернизация, духовное обновление — каз.)
25. Мясо — мясу, нефть — президенту (каз.)
26. Ануар Дуйсенбинов. РУХАНИ КЕНГУРУ
27. Балхаш снится
28. Под одной обложкой
29. Ышшо Одын. Антипериодическое издание, выпуск 5, «Гендерные политики»
30. Казахстанские поэты, которых стоит почитать. Они пишут об ЛГБТ и феминизме
31. Публикации :: Казахстан обзавелся своим гей-альманахом — «Линки для странников»
32. Анастасия Белоусова - МЛАДЕНЕЦ ШРЁДИНГЕРА
33. Виктория Русакова - СНЯТО В ФЕВРАЛЕ
34. Марьям Зиаи - КАРАГАНДИНСКИЙ ГОРНЫЙ РАК
35. Селина Тайсенгирова - ТОЛЬКО БЫ НЕ ЧЕЛОВЕК
36. Новейшая Алмата, или не о поэзии, но об алчущих поэтках