В стране глухих

Рецензия на цикл рассказов Валерии Крутовой «Они меня любят» («Дружба народов», №9, 2019)

Про суету сует и томление духа мы слышали со слов Екклесиаста, сына Давидова, царя в Иерусалиме. Слышали и про то, что человеку от трудов его под солнцем пользы не много.

Время слушать дебютантов журнала «Дружба народов», которые вот так, безо всякого предупреждения, входят в литературу не с рассказами о бабушках-дедушках, первой любви и проведенном лете с удочкой (хотя бабушка у Крутовой тоже будет); а с историями про суету и томление тех, кто после лета, проведенного с удочкой и первой любовью, попробовал любовь вторую, и пятую, и десятую. И попробовав, вдруг опечалился, потому что всякое ее проявление обернулось для него все теми же суетой и томлением.

К сборнику рассказов «Они меня любят», будучи утомленными, лучше не приступать. Читать его необходимо в бодрости и быть готовыми ступать по тексту шажками автора, то есть как китайская девушка в деревянных башмачках, подобранных не по размеру. Письмо В. Крутовой напоминает плотную вязь — ни единого просвета между стежками-петельками.

В этой герметичной прозе нет захвата жизненного пространства, нет размашистых жирных штрихов; есть выжимка смысла из каждой заявленной фразы. Так не работал фовист Матисс, так работал пуантилист Сёра. Отсюда сборник «Они меня любят» (особенно «Так себе невеста» и «Соль») — это еще и игровое письмо, где автор занимается плетением смысла (содержания) через плетение словес (формы); жонглирует словами, филигранно расставляя их по местам, так что у читателя нет возможности перепрыгнуть на следующую фразу, не прочитав (читай: не освоив) предыдущую. Герои (они же голоса) рассказов «Так себе невеста» и «Соль» все время держат читателя за горло, угрожая ему ножиком — «только попробуй перескочи».

Постоянное чередование монолога с диалогом (где последний — часто всего лишь проекция на диалог реальный) создает ощущение глухоты, вакуума, в который заключены главные герои и из которого они не выберутся до тех пор, пока не начнут говорить. Не опосредованно, не через собственные интерпретации и переносы, а так, как разговаривают дети или взрослые люди, понимающие суть и силу слов.

— Я — Илья, твой муж.

— Я — Аня, твоя жена.

— У нас проблемы.

— Давно.

— Может, заведем ребенка?

— А это поможет?

— Нет.

— Мне не нравится твое трико с цифрой 13. С него начались наши проблемы.

— Наши проблемы начались с того момента, когда мы перестали разговаривать.

— И все-таки мы семья.

— На людях — да.

— Мне страшно.

— Мне тоже.

— Почему мы не расстанемся?

— Мне страшно.

— Мне тоже.

— Уходи ты.

— Нет, ты.

— Я не хочу, мне нужен повод.

— Я изменяю тебе с соседкой, и с секретаршей, и еще с той «нормальной» из бара, которая не курит.

— Я этого не видела.

— И что дальше?

— Будем жить как жили, пока не умрем.

— И будем ненавидеть друг друга и делать вид, что все хорошо.

— И проживем длинную несчастную жизнь.

— Зато никому ничего не придется решать.

— Но я не хочу жить длинную несчастливую жизнь.

— Тогда давай решать.

— Давай.

Однако герои «Соли» не хотят решать. Они плетут словеса, запутывая самих себя, а заодно и читателя. Пуантилизм Крутовой достигает цели — избранный метод построения текста как нельзя лучше передает атмосферу безвоздушности, безысходности, бессмысленности жизни; совместной жизни мужчины и женщины, где долгожданное предложение руки и сердца воспринимается как ненужный, запоздалый акт («Так себе невеста»). Момент, когда нужно было строить семью, упущен. Герои заматерели по одиночке, и каждый понимает, что для поедания бутербродов и просмотра фильмов нужны только бутерброды, фильмы и ты сам.

«Дверь хлопает. И мой мир превращается в идеальный, — рассуждает „Так Себе Невеста“, — я беру бутерброд без чертова яйца, наливаю чай и иду на диван».

Ритмика текстов передается глагольными предложениями, и это компенсирует их скудное событийное наполнение. В атмосфере кажущейся бессюжетности источником сюжета является рефлексия героев, она же создает иллюзорный эффект динамики. С одной стороны, не происходит ничего, с другой — текст постоянно движется вперед, не давая читателю увязнуть в болоте бессобытийности.

Герои ждут поводов, предлогов, зацепок, чтобы начать менять свою жизнь, не понимая, что между «менять» и «ожидать» проходит та самая демаркационная линия, что отделяет идеальные представления о жизни глухонемой танцовщицы по имени Яя от реального бытования ее подруги Риты. И Риту, которая слышит хлопанье дверей, а хочет, как Яя, слышать море, искренне жалеют глухие: «Ты слышишь миллионы ненужных звуков. Если бы я все это слышал, я бы сошел с ума».

Не желая выбираться из страны глухих, Илья идет к соседке за солью, держа в руках баночку, полную соли, и по дороге выбрасывает мусор из ее квартиры, при этом игнорируя мусорное ведро в собственной кухне. («Соль»). Но на кухне варит кофе «глухонемая» Аня, которую необходимо подвинуть, расшевелить, чтобы добраться до мусорного ведра.

«Какая потрясающая разница в положении позвонков. Я чувствую свою силу вдоль всей спины, до затылка. У жены моя сила остается на уровне бедер, а позвоночник обваливается, рушится от необратимости. Необходимости», — сравнивает Илья близость с женой и с секретаршей, а потом наполняет баночку с солью и идет к соседке. Одалживать соль.

Здесь «соль» — метафора Сути, Смысла, Мудрости, и потому — вынести соль из дому (из отношений, из семьи) значит лишить их смысла, жизненного тока, любви.

Сказано в Нагорной Проповеди: «Вы — соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою? Она уже ни к чему негодна, как разве выбросить ее вон на попрание людям».

Герои сборника «Они меня любят» — одиноки, несчастны, не до конца поняты собой. За исключением девочки Иры («Штопаные дети»), делающей плохие стежки на уроках шитья и хорошие — в хирургическом отделении, это уставшие от жизни, надломленные люди. Ира тоже уставшая, но «штопанье» других маленьких Ир поддерживает в ней верность призванию, а верность призванию все же лучше, чем верность мужу-садисту («Они меня любят») или навязчивой идее отправить его (мужа) на тот свет («Беда»), или верность собственному инфантилизму («Соль», «Так себе невеста»).

Успешный адвокат Михаил из рассказа «Продам хамелеона», напоминающий успешного адвоката Джуда из «Маленькой жизни» Янагихары — очевидно, подвергался физическому и психологическому насилию в детстве и, став взрослым, делает несчастной девушку Марусю, которая хочет быть несчастной, но делает вид, что не хочет.

«В моей жизни все снова оказалось на своих местах. Сахарница в овощном ящике, масло в бутылке из-под водки, спички, всыпанные в отсек для чайных ложек. А вилки? А вилки к чертовой матери, чтобы не заколоть себя однажды. Или его».

То же самое делает двадцатидевятилетняя героиня рассказа «Они меня любят» с говорящим именем Люба, которая и не могла вырасти другой. Девочка Люба топчет ножками зыбкое женское счастье и льет на него из горлышка белую обжигающую, за которую после работы в порыве, конечно, любви воспитательной, ее топчет заботливый Владик.

— Люба! Ты пила опять?! — кричит родной мой. Переживает за меня.

— Да когда мне пить? Ты посмотри, все дома чисто, ужин вот. Когда мне пить? — улыбаюсь, знаю, как сейчас хорошо мне будет. Почувствую наконец, как нужна ему. Как любит меня…

И чувствую. Чувствую! Всем телом чувствую. По лицу бьет. И пинает еще потом.

Другое дело несчастье. Его Люба оберегает яростно, с ним она церемонится с детства. Мама научила. И еще научила преданности. Вот и преданна Люба любви к душегубам и самою собой предана.

Они ее любят, любят: и добрая мама, и добрый папа, и добрый-предобрый муж Владик. Они и бьют только потому, что любят, ведь люди, когда очень любят, только и делают, что бьют.

О том же пишет и «грязный реалист» Карвер в знаменитом рассказе, давшем название целому сборнику, а если помыслить шире — целому поколению «находящихся в любви»: «О чем мы говорим, когда мы говорим о любви».

«Он меня избил как-то ночью. Таскал по гостиной за щиколотки. Все повторял: „Я тебя люблю, люблю тебя, суку“. Все таскал и таскал по гостиной. У меня голова стукалась обо все… Куда вы денете такую любовь?»

У Лимонова тема любви сводилась к понятию «делать любовь». Он делал любовь со всеми и потому все время был один, обреченный на страдания: «А мне страшно, Эдичке, вдруг душа моя не найдет здесь к кому бы прилепиться, тогда и за гробом обречена она на вечное одиночество. А это и есть ад».

Не в этом ли особенность героев Валерии Крутовой? Они никак не могут увидеть отличия между экстазом и радостью, между «деланием» любви и ее проживанием.

Была под занавес подборки такая греза: вот если бы встали они рядком, крепко взявшись за руки: и Так Себе Невеста, и Разносчик Соли, и Штопальщица Ирина, и Хозяйка Хамелеона, и сам Хамелеон, и девочка Люба, и Осиротевшая Внучка, и вдруг увидели, что в любви, как в ученичестве, важно стремление к духу, а не к одному только телу. Иначе всё — суета. А впрочем.

Не в каждом теле задерживается дух ученичества.

«Ты — мир. Я — мир. Мы — пока нет», — говорит «Так Себе Невеста». Вечная… верная собственному миру.

И хочется, и колется послать этих людей к черту — и взять с полки гастрономический сборник «Кухня народов мира» или «Незнайку на луне», чтобы не знать и не видеть, как это — быть человеком. Но литература всегда показывала и будет показывать человеку то, каким он стал, чтобы заставить его задуматься над тем, каким он может быть; каким он мог бы быть, отнесись он внимательнее и бережливее к соли.