Рассказы

Из подборки рассказов «Зелёный клин» 

 

Бабаня

Мою бабушку похоронила моя прабабушка. Меня на похороны не взяли.

— Под стол ещё пешком ходит, не понимает он ничего в смерти, нечего ему там делать, — сказала Бабаня моей маме. Я был выше стола, но в смерти действительно ничего не понимал.

Называть прабабушку Бабаней придумал я сам. Соседка по огороду часто и громко кричала: «Баб Аня-я-я-я, баб Аня-я-я», когда хотела поговорить с прабабушкой через рабицу. Вот и придумал. Прабабушке понравилось.

С кладбища Бабаня принесла кошку.

— Возле сторожки ходила мяукала. Мокрая, в глине вся. А я подумала, хорошо будет что-то живое в дом вернуть. Хотя бы этот комочек.

Бабаня никогда при мне не плакала, она просто уходила в свою комнату. Кошку я стал называть Барби — так звали соседскую собаку и какую-то популярную куклу.

— Какая ж ты Барби? Найда. Будешь Найдой, – сказала Бабаня кошке и пошла в свою комнату.

 

Барби оказалась взрослая, но, как сказала Бабаня, «нерожавшая» и, видимо, от этого очень смышлёная. Гулять по дому ей запрещалось. Дом был прабабушкин, его построил её муж, которого она тоже похоронила. Поэтому все запреты были прабабушкиными. Я же кошке ничего не запрещал и таскал её по всем комнатам. Почуяв неладное своими подёргивающимися ушами, Барби лезла под диван, потом аккуратно по стеночке пробиралась до открытого окна и шмыгала во двор.

— Найда, Найда. Найду не видел? – спрашивала Бабаня и тут же слышала со двора её громкое мяуканье. — Ах, вот ты где, ну, иди сюда, я тебе рыбки наловила.

Бабаня рыбачила на мордушку.

 

Два металлических кольца от бочки оборачивались в старый тюль. Одно кольцо меньше другого, чтобы рыба лучше путалась. На дно проволокой прикручивался груз и держалка для хлеба. Всё это подвешивалось на длинной верёвке и спускалось в канал с моста. Течение у канала было слабое. Рыба заплывала в морудшку за хлебом, а Бабаня вытаскивала её и помещала в литровую банку с водой.

— Вот ещё пару гальманчиков для моей Найды, — приговаривала она при этом.

Однажды батя сделал мне мордушку из согнутых в круг арматурин. Мордушка получилась тяжёлая, никакие течения ей были не страшны. Я пошёл на канал и забросил её прям под бьющую струю холостого сброса гидроэлектростанции, которая была на канале. Мордушка до краёв наполнилась рыбой. Когда я с гордостью показал Бабане улов, она почему-то наругала меня, а потом и моего батю.

— Хочешь, чтобы я ещё и правнука похоронила? — замахнулась она кухонным полотенцем и пошла в свою комнату.

 

Комната у Бабани находилась в середине дома, поэтому без окон.

— Как в гробу, конечно, зато самая тёплая, — говорила Бабаня.

У меня своей комнаты не было. Я спал в коридоре. Уроки делал в зале. А шкаф с моими вещами стоял в спальне родителей. На моей кровати мы с Бабаней часто играли в нарды. Кто проигрывает кон, тот слюнявит полоску бумаги, оторванную от старой газеты, и лепит её себе на лоб. Бумажки шевелились, отвлекали и мешались. Бабаня дула на мой лоб и громко смеялась. Я тоже смеялся. Под конец игры на моём лбу можно было прочитать прошлогодние новости: Бабаня никогда не проигрывала.

 

Барби родила. Она с месяц ходила с толстым брюхом, а потом окотилась прям на ковре в Бабаниной комнате.

— Ну и как я теперь это пятно отмою? — спрашивала Бабаня у кошки и гладила её по голове.

Котёнок получился всего один. Видимо, потому что это были первые роды. Барби таскала его по всем комнатам за шкирку. Кошке перестали запрещать гулять по дому, и она на радостях не знала, где остановиться.

Как-то днём Бабаня вышла из своей комнаты и позвала меня поиграть в нарды. Когда я подошёл к кровати, Бабаня уже сидела и расставляли фишки. Подбежала кошка. Она крутилась около ног. Странно мурчала и мяукала одновременно.

— А где ж твой котёнок? — спросила Бабаня, потом ахнула и поднялась с кровати. Котёнок лежал, свернувшись калачиком, и не шевелился. — Вот я дура старая, вот же дура неуклюжая. Найда, что ж я наделала? Найда, прости меня. Прости, меня дуру, Найда… — Бабаня взяла кошку на руки и отдала её мне.

Котёнка похоронили в огороде.         

 

Барби сошла с ума. Она много спала днём. Потом куда-то пропадала на несколько суток. Возвращалась вся худая и ободранная. Ходила по дому, громко мяукала, как будто звала кого-то. Снова ложилась спать. Ела плохо. Иногда её тошнило прям в доме. Бабаня молча прибиралась за ней и вздыхала.

Однажды ночью я проснулся от громкого крика. Бабаня звала мою маму. Мама зашла к ней в комнату и не до конца закрыла двери.

— Что это, Лида? Что это из меня такое течёт? — говорила Бабаня.

Мама брала какие-то тряпки, меняла воду в ведре и ещё несколько раз заходила в комнату.

— Что-то по-женски, видимо, – отвечала она, — к врачу надо с утра.

Утром, когда Бабаня ушла, я зашёл в её комнату. Рядом с небольшим пятнышком крови от родов Барби появилось новое большое пятно такого же цвета.

 

После врача Бабане стало хуже. Она больше не ходила на рыбалку. Не говорила с соседкой. Не играла со мной в нарды. Плохо ела и вообще редко выбиралась из комнаты. Часто она стонала. Из-за этого я плохо спал. Барби приходила ко мне ночью, ложилась около головы на подушку и начинала меня вылизывать, как котёнка. Тогда я спал хорошо, хоть и просыпался иногда с мокрой от кошкиной слюны головой.

Дверь в Бабанину комнату всё чаще была закрыта. Открывала дверь только мама. Каждый день после работы она брала ведро с водой и тряпку. Заходила. Выходила. Выливала воду, промывала ведро. Заходила. Выходила с другим ведром. Выливала из него что-то, ополаскивала и заносила пустое ведро обратно. Проветривала дом, долго мыла лицо и руки. Иногда она нюхала поочередно плечи и спрашивала:

– У меня от одежды ничем не пахнет?

От мамы ничем не пахло.

 

В один из дней Бабаня громко начала звать мою маму. Мама была на работе. Я делал уроки и не знал, как реагировать. Дверь Бабаниной комнаты открылась. Бабаня вышла. Голая.

— Лида, Лида… Дышать нечем, — кое-как передвигаясь, Бабаня добралась до моей кровати, легла, тихонько застонала и замолчала. Она была похожа на большого задавленного котёнка.

 

В этот раз меня взяли на похороны. Я смотрел на то, как в яму кидают по три горсти земли, и думал, что теперь у меня будет своя комната.

 

 

Шаман

Темноту Артурка представлял себе, как какого-то огромного дядьку, который подходит всё ближе и ближе. А когда подойдёт вплотную, то обнимет так сильно, что аж темно становится. Дядька этот обычно был душный и неприятный. От него Артурка покрывался липким, как старый хлеб, потом и мелкой дрожью. А если дядька обнимал ещё сильнее, то Артурку выворачивало прямо ему под ноги. И от этого Артурка сильно расстраивался. Зато одновременно с темнотой приходили с работы родители. Особенно было здорово, когда они приходили даже раньше, чем этот дядька.

— Дети, мы дома, — сказал папа с порога и почему-то не стал разуваться.

Артурка подбежал к папе с мамой и обнял обоих сразу. Тут же подбежала Каринка и стала показывать один из своих бесконечных детсадовских рисунков.

— Мама, папа, смотрите, что я нарисовала, — втискивала она альбомный лист между Артуркой и родителями.

— А чего вы так рано сегодня? — из кухни вышла абика.

— Мам, посидишь с Каринкой, ладно? Мы хотим к одному шаману съездить, на работе посоветовали, — сказала мама Артурки, которая тоже не стала разуваться.

— Это по поводу Артурки, что ли?

— Ну, решили попробовать. Заяц, одевайся скорее, нас уже в машине ждут.

 

В машине сидели две женщины. Одна большая и неуютная на переднем сидении, а другая — сзади у окошка.

— Зарин, я вперед перебралась, чтобы не придавить вас там, а ты с ребёнком прям в зад сажайся, — сказала тётя с переднего сидения так, как будто это была её собственная машина.

Артурка поздоровался и сел на заднее сидение посередине. Рядом села мама.

— Ну что? Скоро в школу пойдёшь? Хочешь в школу? — спросила тётя с заднего сидения.

— Да не особо, — пожал плечами Артурка.

— А что так? Детки по началу все в школу хотят.

— Тебе-то откуда знать? — повернула голову, как сова, тётя с переднего сидения. — Вы у этого Виктора всё сами расспрашивайте. Он молчун какой-то. Из него всё прям клещами тянуть надо.

— Думаешь, он знает что-нибудь про детские панические атаки? — спросила мама.

— Да он вообще мощный, только тянуть надо, тянуть. Прям цепляешься в него и тянешь потянешь.

— Как репку? — перебил тётю с переднего сидения Артурка.

— Ага, я в прошлый раз прям намучилась с ним, пока про машину узнавала. Но зато продала! — Тётя хохотнула и повеселела.

— Поэтому вы сейчас на нашей машине едете? — спросил Артурка.

— Артур, — строго сказал папа. Он поймал Артуркин взгляд через зеркало, а потом повернулся к тёте: —Так он и машины продавать помогает?

— Ну да, Макс! Я ж говорю, он прям универсальный. Главное, тянуть из него побольше. Сам он молчит постоянно, — тётя с переднего сидения повернулась к другой тёте и слегка толкнула её в плечо: — И с ребёнком тебе поможет, раз твой мужик сам не справляется. — Она хохотнула ещё раз.

— Похоже, морозец небольшой. Прихватило дорожку, — сказал папа и вырулил со двора.

 

Ехали долго. Больше часа. Артурка перестал следить за взрослыми разговорами. Он стал смотреть на дорогу. Зима отступала. Снег, как оторванная штукатурка, больше не скрывал чёрную, а кое-где серую от пыли землю. Травы ещё не было. Вернее, была, но не молодая весенняя, а прошлогодняя высохшая, в цвет асфальтированной дороги. А потом стемнело. Дорога превратилась из гладкой в грунтовую с каменными пупырышками. Машину слегка трясло.

— Приехали, — сказал Артуркин папа, остановившись у небольшого одноэтажного домика. — Даже раньше времени. КамАЗа до сих пор нет.

— Так Виктор прям на КамАЗе уже давно не ездит. А люди всё равно его камазистом кличут, — сказала тётя с переднего сидения.

В окошко машины постучали. Показалось лицо женщины — спокойное и какое-то грустное, с поседевшими волосами по краям.

— Вы к Виктору? — спросила женщина, когда окошко машины опустилось. — Заходите, он уже принимает. — Она открыла калитку и указала рукой в глубь двора. — Вон там у нас туалет, если кому-то приспичило, а вот там, где лампочка, вход в дом. Собак не бойтесь, они закрыты. По доскам идите. Только аккуратно: скользко сегодня.

Артурка заметил, что, как только женщина договорила, тут же залаяли собаки, захотелось в туалет, а доски, брошенные на место разбитой и покрытой грязью бетонной дорожки, заблестели тонкой наледью.

— Заяц, ты в туалет не хочешь? — спросила Артуркина мама.

— Нет, пока не хочу, — почему-то сказал Артурка и действительно перехотел.

— А мы, девочки, давайте сходим, — сказала тётя, которая сидела на переднем сидении. — Прям хорошо, что морозец сегодня, а то в прошлый раз я в этом туалете... Не при ребёнке будет сказано.

Папа взял Артурку за руку, и они пошли по доскам к входной двери.

 

Потолки в доме были очень низкие и местами почерневшие. Лампочки на потолках, тоже почерневшие, одиноко без люстр висели на проводах и были похожи на прошлогодние, не упавшие с деревьев, переспевшие до гнили груши с Артуркиной дачи. Линолеум на полу был холодный и липкий, поэтому Артурка забрался с ногами в кресло.

— Зря вы ребёнка разули, прохладно у нас, — сказала встречавшая их женщина.

— А вы Виктору кем приходитесь? — спросил Артуркин папа.

— Я жена его.

— А давно он, — Артуркин папа как-то замялся, не зная какое подобрать определение шаманству Виктора, — давно он на КамАЗе не ездит?

— Да как дар этот стал его беспокоить, так и перестал. Ему теперь нужно людям помогать. Если не помогает, то сам хворать начинает, — женщина посмотрела на дверь в прихожую, обитую старым дерматином с дырявыми заплатками. Дверь открылась. В комнату вошли Артуркина мама и две тёти. Они говорили сплошными шипящими и свистящими, как кипящие электрические чайники: «Ужссс, што, што это? Да штож, разве ж можнож так? Сплош внищщще, ужжсс». При этом пропускали часть слов, заменяя их забавными выражениями на лицах.

— И вправду хорошо, что приморозило всё. Макс, посмотри, я там нигде не заляпалась? — почему-то шёпотом спросила Артуркина мама.

— Ну что? Решили, кто первый пойдёт? — громко спросила жена Виктора.

— Зарина, вы с ребёночком идите первые, а мы уже после, — сказала тётя с заднего сидения.

 

Артурка с родителями прошёл в небольшую комнату. В углу стояла кровать, рядом с кроватью на тумбочке горела свеча. Окон в комнате не было. Напротив входной двери беззвучно работал телевизор. Шёл какой-то старый фильм про войну. Виктор показал рукой на Артурку, а потом на кровать. Артурка сел на краюшек. Виктор задёрнул шторы на двери и повернулся. Артурке он показался огромным и чересчур усатым. Он как будто занял собой сразу половину комнаты. Сама комната при этом словно уменьшилась. Артурке стало темно и душно. Виктор медленно пошёл к кровати. Чем ближе он подходил, тем темнее и душнее становилось в комнате. На Артурку надвигался тот самый дядька, тот самый душный и тёмный дядька. Немного не дойдя до Артурки, дядька стал водить около него огромными руками, что-то при этом нашёптывал и смотрел ему прямо в глаза. Артурка почти перестал дышать, он вспотел, и его стало потрясывать. Шаман немного отошёл в сторону и стал водить руками-вёслами по пламени свечи. Вёсла покрылись копотью. Виктор посмотрел на них и вышел из комнаты. Вернулся он довольно быстро с чистыми ладонями. Снова подошёл к Артурке вплотную. Артурка снова затрясся и решил, что на этот раз его точно вырвет, но тут он явно почувствовал запах клубничного варенья. Артурка внимательно посмотрел на усы Виктора. На них весело дрожали бордовые капельки. «Так он из банки его», – подумал Артурка. Огромный усатый дядька перестал быть душным. Артурку больше не трясло и не тошнило. Темнота исчезла.

— Ну всё, до вторника, — сказал Виктор Артурке и вытер усы рукавом.

Артурка поблагодарил Виктора и подошёл к родителям.

— Ну, что у него? — спросила у шамана мама Артурки.

— Головой прикасался.

— Головой? Что? Что это значит?

— Мозги не на месте были.

— Мозги? Он у нас недоношенным родился.

— Ну вот. Я мозги на место поправил.

— И что теперь?

— Голова перестанет болеть.

— Голова?.. Да она, вроде, и не болела. А вот он темноты боится.

— Так он же большой уже, пусть не боится.

Папа взял Артурку за руку и вывел его из комнаты. Минуты через три к ним вышла мама Артурки.

— Максим, ты пойдёшь на сеанс? — спросила она.

— Нет, я уже со стороны на эти сеансы насмотрелся.

— Тогда я пойду, — сказала тётя с переднего сидения и зашла в комнату к Виктору.

 

Обратно все ехали молча. На въезде в город тётя с заднего сидения посмотрела на Артурку и сказала:

— А вдруг и вправду поможет.

Артурка решил, что тётя обращается к нему, и кивнул головой.

— Поможет, поможет, он прям мощный. Говорит мне, чтоб я печень поберегла. Я-то сразу логику подобрала: завтра двадцать третье, потом — восьмое. А он-то без логики. Вообще мощный, — тётя с переднего сидения указала рукой на остановку: — Вот тут меня, Макс, останови.

Папа Артурки остановился. Тётя вышла. Когда выходила тётя с заднего сидения, Артуркина мама сказала:

— Должно помочь.

Тётя поблагодарила маму и попрощалась. В машине остались только Артурка и родители.

— И вправду, Макс, как тебе? Ты поверил, что он прям мощный шаман? — спросила мама.

 

— Поверил, Зарин? Во что я должен поверить? В то, что пожилой широкоплечий, усатый мужик решил ничего не делать по дому и для этого придумал, что ему просто жизненно необходимо лечить людей? Что жена его тоже в него уверовала из-за того, что ей надоело ежедневно упрекать мужа в лени и безделии? Что ей проще было поверить в его силу, тем более что это ещё и какие-никакие, а деньги? Что молчит он, потому что просто не умеет сам про людей всё рассказать, а может только односложно отвечать на задаваемые ему вопросы, и это нагоняет на него ещё большей туманности и шаманства? Что люди слишком доверчивы и готовы уцепиться за последний шанс, даже если он живёт в сорока километрах от их дома, и зовут его Виктор, и работает он, то есть работал, камазистом? Конечно, поверил, Зарина. Конечно, поверил. «Так он же большой уже, пусть не боится темноты» — передразнил Виктора папа. — Шаманопитан-очевидность хренов.

— Я так и поняла, что тебе высказаться надо, — мама улыбнулась и легонько потрепала папу за волосы, — а то сидишь как перегретая скороварка.

— Не, ну ты видела его двор, его дом? Это же ужас. А жена его даже защищает, типа хворает он, если людям не помогает, — папа выдохнул и замотал головой. — Больше я туда не поеду. Пусть твои подруги другого водилу ищут.

 

Артурка стоял на балконе и смотрел, как в окошках соседних домов горит свет. «Красиво, как лампочки на новогодней ёлке. Хотя какая ёлка? Завтра уже весна», – подумал Артурка. Было темно, но абсолютно не душно. И почему-то пахло клубничным вареньем.