Турнир

Пятиклассник Андрюша жил шахматами. По ночам ему снились различные комбинации, и он мог поклясться, что видел ход мыслей таинственного соперника, предотвращал наиболее опасные развития партии, считал на два, три, пять ходов вперед. Он просыпался утром даже раньше родителей, которые обычно с трудом могли его добудиться, чтобы отправить в школу. Бежал к столу, боясь позабыть великолепные расстановки, расставлял фигуры в те же позиции, что были в мировых — не меньше — чемпионатах, где он играл с гроссмейстерами во снах. Каждую свободную минуту он заполнял шахматами. С усердием ученого, нехотя, но ответственно, он садился по вечерам за книжки и изучал теорию, после чего преодолевал одну задачку за другой — из тех, что в обилии предлагались на последних страницах любого шахматного пособия.

Это все тренер, Сергей Евгеньевич. В самом начале четверти он сделал судьбоносное заявление. Через две недели должен был состояться турнир — общегородские соревнования среди детей и юниоров. Мероприятие масштабов исполинских, солиднейшее и особенно знаменательное для обладателей четвертых разрядов. Это будет уже не малозначимая игра для поощрения детей заниматься шахматами, говорил он, и там не погладят по голове за поражение. То будут уже не расхлябанные партии между собой, но игры с ребятами из других секций, постарше, поопытнее, возможно, с иными видениями, интересными тактиками и крайне мотивированными. На кону этих соревнований стоял солидный, ощутимый, как кубок, третий разряд. Вход в детско-юношеское шахматное сообщество — первый зрелый шаг к мировой короне.

Многие обитатели шахматной секции перепугались. Кто-то отказался сразу, ссылаясь на более важные дела, кто-то постеснялся и придумал более правдоподобные отговорки. Таких Сергей Евгеньевич отсеял без сожаления, так как они не были готовы к серьезному противостоянию, к борьбе. Остальные, среди которых был и Андрюша, с трепетом, с открытыми ртами, подтверждающими их чувства, выслушали тренера до конца. 

И тренер их успокоил. Предстояло сыграть девять партий по швейцарской системе. Звучало внушительно, капитально, хотя никто и не понял значения этих слов. Чтобы получить следующий разряд, сиречь третий, желанный, необходимо было набрать четыре с половиной очка из девяти возможных.

— Девять партий. Одна победа — одно очко. Ничья — половина очка. Поражение — ноль очков. Это ясно?

— Ясно! — кивали подопечные.

— Значит, сколько нужно побед и ничьих? — вдалбливал Сергей Евгеньевич, чтобы даже самому невнимательному стала понятна хотя бы задача.

— Четыре победы!..

— И одна ничья! — коллективно высчитали юные шахматисты.   

— Ну, вообще-то, можно три ничьи и три победы. Или пять ничьих и три победы — тоже вариант, — как всегда сумничала отличница из шестого класса.

Обрадовавшиеся было шахматисты взглянули на нее с недоумением, на Сергея Евгеньевича — с подозрением. У всех сдвинулись брови, вздулись венки на висках. Послышался шорох — то один из ребят вырвал лист из тетради и стал высчитывать варианты ручкой: его мозг не вмещал столько цифр и требовал выплеснуть их на бумагу. Наконец не выдержал столь тяжкого напряжения атмосферы вечный троечник и главный хулиган, кстати, самый крупный парень и самый бестолковый шахматист с грозным именем Абульмамбет. Он стукнул кулаком по столу и предложил свой вариант:

— Девять побед надо!

Он произнес это с каким-то отчаянием, с непреклонностью, будто председатель колхоза на партийном собрании, обещавший дать пятилетний план за год. Шахматисты хотели ему рукоплескать — настолько истовым получился лозунг: ни одного очка противнику! И никого не волновало, что объяснялся этот выкрик полной неспособностью Абульмамбета считать варианты, подобно заносчивой отличнице.

Сергей Евгеньевич похлопал молодца по плечу, кивнул ему с поистине отцовской улыбкой и усадил на место, как если бы успокаивал умственно отсталого. Он никак не мог взять в толк, почему Абульмамбет занимается в секции, ведь тот не мог отличить дебют от салюта, мат от блата, коня от кобылы — именно так нерадивый ученик называл сию хитрую фигуру. Он знал, что Абульмамбет иногда даже выигрывает партии, но добивается он этого исключительно за счет запугиваний и обещаний расправиться с оппонентами за школой. Только сумасшедший не боялся Абульмамбета, так что после имитации сопротивления на доске, многие со вздохами сдавались, и тогда гордый троечник записывал в свою нотационную тетрадь победу и одно очко — это он умел. Не мог тренер понять и причину, по которой Абульмамбет решился участвовать в турнире, и лишь предполагал, что тот мог перепутать соревнование по шахматам с чемпионатом по боксу. И все же заявление Абульмамбета подняло боевой дух шахматистов, и Сергей Евгеньевич получил возможность заняться с ними практикой.

***

Практика. Именно ее не хватало Андрюше. Всех своих привычных соперников, среди которых значились родители, одноклассники, сосед Баурсак —– игрок неважный, но увлеченный, Андрюша уже изучил и обыгрывал с той или иной степенью комфорта. В нестерпимо редких случаях удавалось сыграть и с самим тренером. Эти особенные партии, как шоколадные звездочки на куполообразных праздничных тортах, запоминались надолго и потом анализировались с тщанием энтомолога. Бывало, Андрюша играл и со случайными взрослыми: гости в их доме, коллеги родителей иногда попадались в эту коварную ловушку. Он садились играть с безобидным мальчиком с педантично застегнутой на все пуговицы рубашонкой, с наивными глазами и по-детски щербатой улыбкой. Поднимались же эти солидные дядьки, преподаватели и инженеры, ошеломленными и подавленными, вдребезги битыми. Но главным было то, что Андрюша всегда встречал в соперниках людей приличных и доброжелательных. Он не видал, чтобы кто-то расшибал доску о голову соперника так, чтобы последний заорал во всю глотку: «Ай! Ухи! Ухи-ухи!» Но вполне мог себе такую картину представить: стоило вспомнить Абульмамбета, готового откусить тебе нос, если не сделаешь ему поблажку, потом другую — и так, пока не решишься сдаться.

День следовал за днем, две недели нещадно поглощались временем, а Андрюша впитывал в себя шахматную теорию, как мог внедрял ее в скудную практику, готовился психологически, представляя перед собой самых страшных противников, вроде клоуна из известного фильма ужасов, бородатых злодеев из приключенческих романов и, в моменты наивысшего подъема храбрости, даже Абульмамбета в образе Дарта Вейдера, только без шлема.

***

Как и описывал Сергей Евгеньевич, на турнире все было серьезно. Во-первых, Андрюше пришлось в субботнее утро протопать десять кварталов, пока он не увидел перед собой серое казенное здание Дома детского творчества. Вокруг и внутри комплекса наблюдалось скопление людей. И это, конечно, провоцировало панику скромного шахматиста.

Не вполне успокоила нервы и встреча с тренером, который встречал ребят у входа, чтобы повести их внутрь здания, на регистрацию. Оказалось, что у любимого тренера есть еще две группы из других школ, и он так предательски уделял равное внимание всем, как будто Андрюша не был его лучшим учеником! Уже тогда хотелось убежать и бросить эту глупую затею с турниром, где, похоже, собралось полгорода детей.

В этой варварской круговерти, в толчее у входа и базарных выкриках неравнодушных болельщиков, в громких, армейских призывах регистраторов к тишине и порядку, в диком желании всех и каждого первым зайти внутрь растерялся даже непробиваемый Абульмамбет, а уж тихоне и домоседу, каким был Андрюша, это было хуже пытки.

Наконец зарегистрировались, разошлись по залам. Сергей Евгеньевич бегал от одного ученика к другому, как студент-разгильдяй, пропустивший половину семестра, на сессии носится от одного преподавателя к другому. Он проводил разъяснения, отвечал на вопросы, давал напутствия. Но Андрюша так приревновал тренера к остальным, что ни о чем не спрашивал, хотя многое ему было непонятно. Были там и шахматные часы для контроля времени, которыми Андрюша не умел пользоваться, и передвигавшиеся между столами контролеры, и сидевшие за центральным столом судьи, будто вершители судеб ждавшие, когда им сдадут отчетные листочки с записями ходов и результатом игры. Все это напоминало грозную и беспощадную годовую школьную контрольную, когда каждое неверное движение пальца может стать роковым.

В таком расстроенном состоянии духа Андрюша начал турнир. Первую партию он проиграл сопернику, очевидно более слабому. Пока Андрюша обижался на тренера, пугался всех щелчков и звуков, стеснялся поднять глаза на контролеров, он упускал важное обстоятельство. Здесь, на турнире, нужно полагаться только на себя, преодолевать робость, страхи, нужно пытаться расслабиться и играть в свое удовольствие. Но весь официоз происходящего не давал этого сделать. Зато возникла обида на такое дурацкое поражение. Андрюша даже не злился на своего соперника, делавшего слабые ходы и раз за разом ошибавшегося. Обидно было, что сам он ошибался еще чаще. Поэтому следующего соперника обозленный Андрюша разгромил в четырнадцать ходов, играя черными.

Третий оказался хитрецом. Тактика его заключалась в том, чтобы делать зеркальные ходы, повторявшие каждый ход Андрюши. Это поначалу смешило, но потом стало напрягать. Андрюша долго думал над каждый ходом, силясь соперника перехитрить. И он нашел нужную комбинацию. Соперник не смог повторить ход, иначе лишился бы фигуры. Тогда все у него пошло наперекосяк, и вскоре король его был заматован.

Со следующим Андрюша поступил благородно, хоть и надменно. Он заявил, что неизбежен мат через три хода и, естественно, усомнившийся оппонент еще долго просчитывал эти ходы, пока наконец не сдался.

Взял Андрюша и пятую партию несмотря на то, что соперник пинал его под столом, грозно хмурился и даже написал на своем личном листке угрозу, где говорилось, что Андрюшу ждет неминуемая расправа, когда тот выйдет из здания. С гаденькой, наглой улыбкой этот бугай поднялся и объявил себя побежденным, а когда Андрюша протянул ему руку, то сжал ее стальными тисками.

Так, юный шахматист взял четыре очка из пяти. Предстояло вернуться в Дом детского творчества на следующий день и сыграть еще четыре партии, только уже не с себе подобными, а, согласно швейцарской системе, с игроками посильнее. Андрюше требовалось взять пол-очка, сыграть хотя бы одну ничью, и тогда норматив будет выполнен, новый шаг к титулу гроссмейстера будет сделан.

Плохо было то, что пока он сдавал листки судье, отчитывался очень обрадованному Сергею Евгеньевичу, давешний громила наверняка поджидал его у входа. Тренер, даже если бы захотел, никак не мог проводить Андрюшу до дома, так как еще с десяток его подопечных не закончили свои партии. Андрюша почувствовал себя нестерпимо одиноко. Не привел он с собой болельщиков: родители работали и в выходные.

Удачливый игрок, но несчастнейший из детей Андрюша долго, как мог, не выходил из здания. И тогда в лице Абульмамбета, несшегося по коридору подобно шару от боулинга, явилось чудо.

— Абуль, Абуль! — позвал его Андрюша. Так как он не являлся соперником этому школьному злодею, опасаться было нечего. — Ну, как сыграл?

— Ноль очков! Ноль! — вопил Абульмамбет. Он готов был крошить все вокруг, как неистовый Халк.

— Как же так!? — совсем не удивился Андрюша, но всеми силами пытался посочувствовать школьному хулигану, надеясь задобрить его и привлечь на свою сторону. — Это нечестно! Там точно какая-то ошибка!

— Да? — удивился Абульмамбет. — Да! То-то я думаю… Что-то там было нечисто!

— А как ты сыграл, Абуль, расскажи!

Абульмамбет знал, насколько силен Андрюша в шахматах, поэтому не увидел подвоха и начал рассказывать обо всех своих партиях, приправляя подробнейшие рассказы адскими проклятиями в адрес соперников, судей и вообще всех шахматистов, а также обильными слюнопусканиями вокруг. Так, при помощи одного хулигана, но своего, школьного, Андрюше удалось миновать другого, чужака, и оттого более опасного. Когда он вышел из здания в сопровождении бесноватого, как берсеркер, Абульмамбета, тот, другой, был вынужден пропустить их с почтением и не причинил Андрюше обещанного вреда.

Видно, ради этого Каисса направила неведомые помыслы Абульмамбета на турнир — чтобы помочь истинному своему почитателю, Андрюше.     

***

Когда шахматист подходил к своему дому, во дворе его задержал сосед Баурсак, прозванный так за явное сходство с этим национальным мучным изделием. Андрюше пришлось рассказать ему, где был и чем занимался — настолько он был горд своим промежуточным результатом. Однако оказалось, что не мог он оскорбить доброго толстяка и поклонника страшнее.

— Как!? Турнир? В Швейцарии? Почему ты меня не позвал? — справедливо возмущался сосед, вот уже полгода расхваливавший талант своего приятеля каждому встречному и рекламировавший его во всех дворах от центрального стадиона до торгового центра.

— Извини, Баурсак… Там очень серьезный турнир, и нужно вести себя очень тихо… — пытался оправдаться Андрюша, чем еще больше задел друга.

— Значит, я не умею вести себя тихо!? Значит, я не серьезный!? 

— Да подожди ты, дослушай! Завтра будет финальная серия. Самая важная!

Само по себе приглашение обиженному Баурсаку не требовалось. Он лишь выслушал все подробности и велел дождаться его, прежде чем идти на турнир. Так и порешили.

***

Ту ночь Андрюша провел спокойно. Он был уверен, что уж половину очка из четырех возможных он заработает. Опыт уже получен, причем самый разнообразный: его пытались перехитрить зеркальными ходами, запугать угрозами и пинками. Но он все преодолел и был уверен, что худшее позади. Радовало и то, что он больше не будет один, и вероятность быть побитым если и сохранится, то будет не так страшна и опасна. Драться ли, убегать ли — все одно, вдвоем веселей.

Однако хоть Баурсак и отверг в праведном гневе намеки о своей несерьезности, утром он не явился. Андрюша прождал его двадцать минут, а постучать в квартиру ему не позволяли нормы приличия: было раннее воскресное утро. Тогда он бегом умчался к Дому детского творчества.

Когда он добежал, весь запыхавшийся, то узнал о засчитанном техническом поражении в первой игре — из-за неявки или опоздания. Но ни это, ни досадные взгляды тренера не пошатнули уверенности Андрюши. Он сел в ожидании, когда освободится следующий соперник.

В этот день его не пинали, не хитрили и не угрожали. С ним играли в шахматы, в те самые, что он изучал по книжкам. Напротив него сел соперник, уже получивший третий разряд, и боровшийся за второй. Если дебют был равным, то в миттельшпиле Андрюша ощутил давление, потерял на одну пешку больше, а к концу этой стадии позиция его была откровенно проигрышной. Он, что называется, проиграл «на классе». Оставалось две игры, и по-прежнему необходимо было брать пол-очка. Нужна была ничья.

Для следующей игры Андрюша перешел за другой столик, ближе к выходу, и там ожидал соперника. Тогда в проеме от приоткрытой двери он увидел улыбающееся, круглое лицо Баурсака. Без двух передних зубов, этот «серьезный человек» махал ему руками, а над ним возвышались еще пять лиц соседских пацанов со двора. И все вместе они обнулили второе давешнее возмущение Баурсака по поводу неумения вести себя тихо. Они хихикали, стукались головами и тыкали друг друга в животы, пока им не сделали строгое замечание. Тогда, к ужасу Андрюши, Баурсак указал на него кривым пальцем и гордо заявил, что пришли они поболеть за друга. И, вероятно, быть Андрюше вновь оштрафованным, если бы соперник не стукнул лихо по кнопке на часах, тем самым начав партию. 

Этот оказался под стать предыдущему. Имея равное количество фигур и пешек, но с немного более уязвимой позицией, Андрюша не выдержал и малодушно предложил ничью. Ответом ему была лишь ухмылка. Из коридора послышались раскаты хохота, и Андрюша знал, что не миновать ему издевок от ребят, которые вряд ли знали даже названия фигур. К чести Баурсака нужно добавить, что он удерживал ребят от такой дикой реакции, ровно как и свой собственный рот от рвущего приступа солидарного смеха.

В эндшпиле Андрюша имел беззащитного короля против двух пешек соперника, но он более не унижался и упорно, но тщетно искал пата до неизбежного конца.

Но и теперь Андрюша не пал духом. Не зря он столько работал. Не упустит он последней возможности заслужить третий разряд. Хоть соперники и были сильнее, а все же он ощущал в себе некую неиспользованную силу. Так было пока он не узнал, что последним его соперником на этом турнире выступит Тэн.

Еще с прошлого дня шепот и пересказы об этом человеке слышались отовсюду. Имени его никто из игроков не знал, да и не интересовались им при такой хлесткой фамилии. Тренеры высказывали уверенность, что Тэн возьмет все девять очков. Игроки молились, чтобы не попасть за один стол с этим удавом, который то медленно и ползуче душил всех подряд, а то и резким выпадом откусывал королям противников головы. Играл он с налетом безразличия, но стоило сопернику огрызнуться, как он немедленно жалел об этом, так как у Тэна всегда была припасена пара запасных острейших вариантов. Он никогда не принимал предложений ничьи и не доигрывал до конца игрового времени, сколько бы соперник ни тянул его. Он специально не ставил простецких линейных матов, умудрялся заматовать ходом пешки, а короля одного бедняги задушил изящным спертым матом конем.

Тэн не играл за новый разряд. Он вынужденно защищал свой, второй, так как долго отсутствовал в стране, а тренеры и судьи видели очевидный потенциал для завоевания им первого разряда на ближайшем турнире. Таков был его уровень.

Когда Тэн сел за стол, Андрюша лишь выпучил глаза от удивления. Казалось, перед ним сидит взрослый дядька, что подтверждалось цилиндрическими профессорскими очками, но в обличии подростка, в свою очередь доказанное круглой головой в форме тыквы. 

За плечами небитого Тэна было восемь очков из восьми. Андрюше был подписан приговор еще до равнодушного е2 — е4 со стороны Тэна. Чудно, но от осознания превосходства соперника Андрюша расслабился и, как рекомендовал тренер, когда изредка садился за доску против учеников, решил получать удовольствие от игры. Он ответил крепкой и излюбленной сицилианской защитой. Одно дело играть с наслаждением, другое — самолично лезть в петлю открытыми и рискованными дебютами против Тэна. Андрюша не был дураком.

Позиции долго оставались равными, и Тэн, который до поры играл едва ли не с закрытыми глазами, а он это мог, наконец включился. Пятнадцать минут он размышлял. Андрюша знал, что не над следующим ходом задумался чемпион, но над всей комбинацией, а то и над тотальным подавлением. Тэн вздохнул, как если бы на глазах у него задавили щенка, и сделал ход. Андрюша ответил. Через еще два хода комбинация обозначилась. Тэн поставил под удар своего ферзя! Андрюша не поверил глазам. Посмотрел на Тэна — тот безразлично записывал свой ход. Нет, на подвох было не похоже. Теперь задумался Андрюша. Вокруг стола, где играл чемпион, собрались шахматисты. Из-за двери, несмотря на толчею, в первом ряду глядел на доску Баурсак, державшийся за голову. Он готов был выскочить и самолично пожрать ферзя Тэна — за друга, за победу! Ведь он знал, что с лишним ферзем даже он одолеет Андрюшу, а такой, как Тэн, заматует самого Каспарова. Медлительность и тупоумие Андрюши, не спешившего взять этот подарок небес, разбивало его верное сердце на куски.

За пятнадцать минут Андрюша понял, что ферзя брать нельзя, если не хочешь в последующие три-четыре хода лишиться двух ладей, коня и пешки — совершенно неравнозначный обмен. Следующие пять минут он искал возможное продолжение, так как безопасных ходов гениальный Тэн не оставил. Он по глазам Андрюши видел, что план его провалился. Но, как всегда, оборона его была многослойна, так что он не переживал. И Андрюша нашел один-единственный возможный ход. В ответ на жертву мощнейшей фигуры он скромненько выдвинул на одну позицию крайнюю пешку. Настолько тонким показался ему ход в мыслях, что он не сомневался в нем ни секунды и не стал продумывать развитие событий дальше, чем на один ход. И это оригинальное решение, незатейливый ход, оказался точным. Тэн осознал глубокое комбинационное видение оппонента, встал и предложил ничью, потому что разгадать его комбинацию и найти единственно верный ход было по плечам только равному.

Помещение ахнуло единым выдохом. В проеме двери запищали. Краснощекий Андрюша успел зажмурить только один глаз, а из второго брызнула слеза. Но он запрокинул голову вверх, втянул всю мокроту вовнутрь и пожал протянутую руку.

Так чемпион уверенно подтвердил свой второй разряд, а Андрюша, после всех перипетий турнира, взял минимальное количество баллов и завоевал третий разряд по шахматам. А в соседнем зале состоялась еще одна, малая сенсация, понятная только ученикам Андрюшиной школы. Там в последней партии впервые в совершенно честной борьбе против сильно простывшего и совершенно изнуренного третьеразрядника взял единственное победное очко Абульмамбет и, к тихому ужасу тренера, поклялся не покидать шахматную секцию, пока не завоюет звание мастера.