Кто как бог

И разумные будут сиять, как светила на тверди,

и обратившие многих к правде —

как звёзды, вовеки, навсегда.
Дан 12:3

 

Каждое утро город вдыхает полной грудью. Набирает людей, как воздуха, побольше. С запасом. А к вечеру выдыхает. Люди разъезжаются по домам в окрестностях. Каждое утро эти люди не вдыхают и не выдыхают. Не умеют или забыли, как это делается.

Но всё меняется в октябре. 

Миш, нарисуй мне октябрь, пожалуйста. Таким нарисуй — золотым и свежим. Чтоб побольше воздуха – и в городе, и в людях. А в окрестностях — стога сена, завёрнутые рулетами. И вокруг них контентмейкеры из социальных сетей.

Каждое утро мы преодолеваем пробку, чтобы вынырнуть из тоннеля и угодить в кипящий страстями мини-мегаполис. Мега — потому что такого количества чувства собственной важности нет ни в одном другом городе подобного размера. А мини — потому что узко тут, тесно чаще всего.

Миш, нарисуй мне Алматы в октябре, пожалуйста. Только так, чтобы все-все увидели его воздух и душу, а чувство собственной важности зачеркни чёрным. Можешь взять мою подводку для глаз, чтобы чёрный был настоящим, а не как тот американо из горе-старбакса.

В кофейне на заправке по утрам сидит девушка. Ест сырники с малиной и пьёт энергетик. Она листает газету, слюнявит палец, и он у неё темнеет от чернил. А потом ещё шелушится, потому что она не мажет руки увлажняющим кремом. В тот момент, когда она подносит палец к губам, кажется, даже видно, как буквы с уголков статей из газеты юркают к ней в рот. А потом она этими буквами говорит. Что попало говорит, потому что так себе газету она читает. И так себе обрабатывает информацию.

Заправку вместе с кофейней построили прямо на выезде из Алматы. И удивляются, что к ним мало кто заезжает. Да неудобно! Город так торопится выдохнуть свой человеческий воздух, что не замечает ничего вокруг. Ни девушку, ни кофе из машины, ни пистолеты, вечно сломанные редкими автомобилистами. 

Миша, нарисуй уже мне транспортную развязку, только не так, как настоящую нарисовали, а хорошо прям. Чтобы все спокойно разъезжались по домам и не злились друг на друга. Не били боковые зеркала и лица. Просто когда они дерутся, я возвращаюсь домой значительно позже. А я так люблю свой дом. То есть я люблю в него возвращаться.

У дома ходит белый алабай. Уже пару недель ходит, добрый и спокойный, но соседка постоянно в чате пишет, что надо вызвать отлов. Правда, сама не делает этого, не хочет, видимо, брать ответственность. Надеется, что найдётся какой-то равнодушный гражданин, который выполнит просьбу неравнодушного. У нас все на том и выезжают. И результат всегда один: белый алабай продолжает ходить у дома.

Миш, нарисуй улицу у дома. Она в октябре прекрасна: желтеет, укрывает асфальт так рьяно, что ни один дворник не успевает раскрыть. А когда пытается, обнажённые участки асфальта покрываются мурашками. У моего сына такие же, когда я его по утрам бужу, зверски стягивая одеяло. Нарисуй одеяло, пожалуйста. И укрой моего сына. Всех нас укрой.

Когда кончается сентябрь — кончается тепло. Нету его — ни внутри, не снаружи. Мы, как муниципальные службы, могли бы и подготовиться к холодам заранее. Но октябрь внезапен, а теплые куртки до сих пор лежат на антресоли.

Достань, пожалуйста, Миш, мне теплую куртку. А лучше нарисуй.

Сегодня за заправкой открыли кальянную. А на чёрной витрине нарисовали огромного белого пса. В очках и с газетой. На газете было написано большими кривыми буквами «НОВОСТИ». Через три дня кто-то дописал «хуёвые». Только не мелом, а баллончиком. Фотография витрины разлетелась по всем местным пабликам и превратилась в мем. Потом мем попал в «Твиттер», его перепостил «Телеграм»-канал, а затем уже и «Вконтакте». Последним отреагировал «Фейсбук». Просто там все были слишком заняты хорошими новостями, а не хуёвыми.

Миш, что-то я боюсь тебя даже просить рисовать мне новости. Не рисуй, нарисуй лучше мне на лице две родинки, а лучше семь. Чтобы я соединила их в ковш, а одну из родинок назвала бы Полярной. Ты знаешь, что тогда моя родинка может стать тяжелее Солнца? Нет-нет, что ты. Я не отбираю у тебя карандаш. Рисуй сам. И выбирай путеводные родинки тоже сам. Я последую за тобой.

Преподаватель из художественной школы живёт в пятиэтажке за кальянной, которая стоит за заправкой с кофейней сбоку. Он всегда задает пятилеткам рисовать берёзу. Он сам её даже не видел никогда, хоть и растут они в горах и у домов тоже растут. Он идёт мимо, глядит под ноги или на испорченную витрину кальянной, но никогда на деревья рядом. А лучше бы на них: они шелестят воздухом, если присмотреться, то воздух и шелест перекрывает испорченную витрину. Вон даже девушка с газетой оторвалась от заглатывания чернильных букв и слушает берёзу, которую рисуют пятилетки.

А пятилетки слушают, как спорят родители за стеной.

Миш, нарисуй мне счастливого ребёнка. Пусть он ничего не рисует, пусть он просто думает. Придумывает себе октябрь, а ты смотри на него и срисовывай. Получится честнее, чем если я тебе опишу. И теплее.