Посолониться

*** 

Осталось стаять чуть и отмереть.

Отмерять суть, где от зимы до лета —

Где, сколько ни маши, а лёту нету.

Разливы Леты — переправы суть.

 

От скользкого осеннего мостка

До наста, до настила, до погоста.

Зима растила — отпустила просто.

Возьми запястья. Не то, не так.

 

Держи в своих. Не то сейчас взмахну.

За тем, за тем, и выше, и всем телом.

Уже летела, я б давно летела.

Кому-то, невзирая на войну,

Придётся здесь осесть, остаться смелым…

Опасть всем телом.

 

***

А вороны орут, будто их запирают в чулан,

А ключи на хранение отдают малограмотным рыбам.

Мне не то что впервой, но оглядываясь по сторонам,

Я опять натыкаюсь на их одобрительный выдох.

Обещание пути — такой же жестокий посыл.

Так надрывно молчит, наигравшись, игла патефона.

Будто вера в слова под ногами готовит настил

И накидывает петлю, согласно немому закону.

 

***

Впрочем, увы, подводя итог,

Выведешь грифелем просто круг.

Травы безвольно кренятся в стог,

И не разнять окоёма рук.

Птичьи не учат свою же трель,

Толку за них всякий раз кружить.

Что перемолото — печь теперь,

А пережитое не изжить.

Дерево помнит себя в цвету,

Птица лелеет в себе скворца.

Я обнимаю себя, но ту...

Ту что любила бы до конца.

 

*** 

Пли в яблочко на льдистой глубине,                        

Мочёное осенними дождями.                               

Кренится плод по замкнутой петле,                            

Отяжелевший зрелыми костями.

Холодный день. И трогательный сад                   

Всё терпит, лишь в надежде на взаимность. 

И яблоки пузатые висят                                         

Укором на библейскую невинность.                   

Иди вдыхай, а лучше прикоснись.                          

Пусть обожжёт утробным, настоящим.                

Ведь плод любой однажды канет вниз,                   

Ньютоновским чутьём живородящим.      

 

***

Строчки на переносице вычертят Рубикон

(Не одолеть, какое-там. Это не пол-Днепра),

С лёгкостью переносится только последний сон,       

Сгинуть в провале памяти, чую, давно пора.        

Вместо колесования — настойчивый стук в кадык,                

Осень развесит гроздьями яркие ярлыки.         

Следующий шаг к забвению — веток настигнет тик.         

В горле заговорённые станут пылать стихи.

 

***

Когда я был синицею воспет

Когда я был записан и прочитан

Когда я был затмение и свет

И день и ночь и барабанный ритм

Когда вдруг вечность стала неправа

Когда у губ иссякло дуновение

Я в тот же миг был обращён в слова

И это было первое мгновение

 

***

По праву трав дыханием пренебречь,

По правую ладонь — сцедить помалу.

И льётся речь. И иссякает речь.

И засыхает лужицею талой.

И сушь поправ, чтоб высохнуть до дна,

Чтоб выбрать сушь. И шелест, как молитву.

Хлебнуть сполна и выдохнуть сполна.

И захлебнуться раскалённым хрипом.

 

***

Вот сколько не уди,

А мимо поезда.

И спины их, гляди,

Как рыбьи серебрятся.

А рыбы не у дел,

В них плещется вода,

Их бок посеребрел 

И так похож на панцирь,

На гильзу, на патрон,

Брюхатый немотой.

(Так с немотой вагон

Проникнет в горло станций

До срока, чтоб молчал

Покинутый перрон.)

Но что им за печаль —

Кто там считал троянцев…

Скользите, поезда,

Плывите под откос.

Тяжёлая вода —

Бесплодная задача.

Тугая немота

Слышней, чем стук колёс

Но рыбы лишь молчат

И никогда не плачут.

 

*** 

Подзолистый — червонец недовес.

Так каждый лист и куст беру на веру.

В мозолистых затяжках всё окрест

И солью отсыпает пуще меры.

Так в небе солончак — гори ясней.

Ясней не станет, хоть посолониться.

И сверх, и больше, и в один из дней

Горящий куст приснится, но не спится.