Остановка «Звездный Лес»

Медленно текущая вниз лестница увлекала Валентину Семеновну в урбанистическую пасть метрополитена. Бесшовный гул, белый свет, металл эскалатора. Женщина завернула за уши ярко окрашенные хной волосы, поправила на себе обширное пальто цвета индиго и удовлетворенно выдохнула. Мелко семеня, деловитые фигуры торопились втянуться в вагон. Поезд дрогнул, шикнул и засосал остатки толпы.

Будучи женщиной с активной гражданской позицией, выражавшейся в исключительном знании своих прав и чужих обязанностей, Валентина Семеновна пронзила возмущенным взглядом группку скопившихся у сидений подростков, села на освободившееся место и закрепила успех взглядом повторным, уже победным. Парни потупились и поспешили отодвинуться в противоположную часть вагона. «Молодое поколение, — не уставала повторять Валентина Семеновна, — находится в состоянии упадка, и наш долг — привить им правила приличия и морали, которые у них начисто отбил западный кинематограф». Сколько бы раз она ни повторяла эту фразу, содержание не менялось и всегда пересказывалось слово в слово, после чего, как правило, следовала длинная тирада об утраченном величии советской культуры и нравственности. Вовремя ретировавшиеся подростки воспитательного процесса позорно избежали.

Валентину Семеновну этот факт нисколько не расстроил. В ее голове продолжал щелкать рабочий калькулятор, и кабинет бухгалтерии в ее сознании перенесся в подземный туннель, мерно вибрируя в такт движению поезда. Сорок лет стажа не смогли отучить ее от этой привычки. На данный момент калькулятор решал важнейшую в своей работе задачу: подсчет месячной заработной платы, исходя из общего оклада, деленного на часы работы. Тем увлекательнее было это занятие, учитывая, что шел конец мая.

Щелканье воображаемого калькулятора споткнулось о севшего напротив Валентины Семеновны господина. У господина на голове, словно кастрюля из позапрошлого века, был нахлобучен цилиндр. На нем исключительно хорошо сидел отглаженный фрак, гордо стоял накрахмаленный белый воротничок, длинные костлявые пальцы бойко постукивали по набалдашнику трости из красного дерева. Набалдашник, к слову, был серебряный, с благородно почерневшей гравировкой, трудноразличимой под рукой хозяина, усевшейся на него, подобно вороне в своем гнезде. Выглядел господин величественно. Валентина Семеновна нервно поежилась.

— Что ж это вы засматриваетесь так на нашего герцога? — подозрительно спросила сидящая справа женщина, обращаясь к Валентине Семеновне.

Та явственно ощутила, как в ее сознании жалобно застонал и скрипнул мыслительный механизм: женщина была одета в платье с кринолином. «Неужто переодетые любители какого-то нового фильма?» — с надеждой подумала растерянная бухгалтер.

К ним повернулся мужчина в жестком коричневом костюме по фасону шестидесятых годов, сидевший слева от Валентины Семеновны:

— Зря вы, княгиня, набросились на честную женщину: глядите, у нее от ваших претензий аж все лицо побелело. Со всем уважением, — и почтительно кивнул Валентине Семеновне.

— Честную женщину! Как же! — фыркнула княгиня, отворачиваясь к рекламной афише. Афиша демонстрировала некий радиоприемник «ВЭФ Супер М-557», и Валентина Семеновна припомнила, что точно такой же стоял в гостиной квартиры, где она выросла.

— Не серчайте на княгиню, — доверительным тоном обратился к ней обладатель коричневого костюма. — Ее светлость еще не привыкла к нашемскому метрополитену и разнообразию местного общества, — мужчина весело подмигнул.

— Осторожно, двери открываются! — пропел металлический голос диктора.

Княгиня вновь неодобрительно фыркнула, затем встала и направилась к выходу из вагона, первой скользнув в открывшиеся двери. За ней вышли две девушки, одетые в какие-то немыслимые комбинезоны из мерцающего золотистого материала, каких Валентина Семеновна не видела ни на улицах, ни в учебниках по истории, ни в фантастических фильмах, отрывки которых ей изредка случалось подсмотреть по телевизору, совершенно случайно. Господин, именованный княгиней герцогом, чопорно молчал, специально либо в силу своей господской привычки игнорируя разгоревшийся вокруг его персоны скандал, и лишь его орлиный нос будто бы задрался повыше.

Человек в коричневом костюме тем временем продолжал:

— Некоторым людям наш метрополитен дается особенно тяжело, но именно им, как мне думается, он необходим в первую очередь. Разочарование в собственной мнимой исключительности благотворно влияет на развитие личности человека. Уверенность в инаковости своего «Я» растлевает и отвращает от честного труда, необходимого для воспитания порядочного и самостоятельного гражданина, в чем неоднократно заверяла нас власть Советов и с чем лично я безоговорочно согласен.

Затем он внезапно охнул, словно позабыл нечто важное, и спешно затараторил:

— Я же совсем забыл вам представиться! Со всем уважением, Константин Иванович, редактор журнала юных литераторов, к вашим услугам. С кем честь имею? — вопросительно поднялись густые брови.

— В... Валентина Семеновна, — запинаясь, представилась женщина. — Бухгалтер.

— Ах, бухгалтер! — воскликнул Константин Иванович. — Какая благородная, важная профессия! — лицо его выражало такой восторг, что можно было подумать, будто всю свою жизнь Константин Иванович мечтал стать бухгалтером, но неотвратимый рок не позволял ему этого сделать. — Со всем уважением, однозначно... А вы, я смотрю, не так часто пользуетесь услугами нашего метрополитена? Не сочтите за попытку обидеть, но вид у вас весьма потерянный...

— Почему же... — принялась оправдываться Валентина Семеновна, но оборвала предложение на середине, уткнувшись взглядом в станцию за окном, плавно замедляющую свой ход. Она была ей незнакома. — Я хотела бы поинтересоваться... Какую станцию мы сейчас проезжаем?

— Я был прав! — довольно улыбнулся Константин Иванович. — Не переживайте о своей неопытности, это не грех. А проезжаем мы станцию XIX-61, Крепостная.

— Крепостная?.. — вяло протянула обессилевшая женщина.

Тут двери открылись, и в вагон зашли необычайно довольные и столь же необычайно странные люди. На мужиках (иначе охарактеризовать их Валентина Семеновна не могла) понуро висели облезлые бурые армяки, на ногах — изношенные берестянки. Тем не менее лица их выражали неимоверную радость, причину которой невозможно было найти в обычном метро. Мужики дивились на белый металл вагона, удовлетворенно шлепали губами и похлопывали друг друга по плечу.

— А, товарищи раскрепощенные! — воскликнул Константин Иванович. — Первые ласточки грядущего расцвета пролетариата! Скажите же, разве они не радуют глаз?

Валентина Семеновна отвлеченно кивнула, с усилием отводя взгляд от новоприбывших пассажиров. Чтобы не глазеть на них лишний раз, она принялась рассматривать рекламные объявления. Газетные листки были наклеены прямо на дверь вагона: «Продаются кресла с выдвижною из оных кроватью, необшитых кожею... Обращаться к...» Вздрогнув, Валентина Семеновна вперила взгляд в собственные замшевые сапоги и решила никуда более не смотреть.

Константин Иванович, по-видимому, заметил ее смятение, и ободряющим тоном заявил:

— Не волнуйтесь, это только поначалу так тяжело. Проехав здесь какое-то время, вы поймете, что все мы вышли из одного леса и в один лес вернемся, и на этом успокоитесь.

— Из одного леса? — непонимающе отозвалась Валентина Семеновна. — Что вы хотите этим сказать? Что ж мы, звери какие-то?

Она чувствовала, как к ней возвращается уверенность. Нахальное замечание соседа помогло ей стать на привычную и оттого приятную стезю осуждения и сопутствующего ему поучения окружающих. От нахлынувшего на нее бойкого чувства Валентина Семеновна выпрямилась и с вызовом взглянула в глаза своему соседу.

Константин Иванович расплылся обезоруживающей улыбкой.

— Конечно! Только не те звери, что мы привыкли видеть и подразумевать. Все мы произошли от животных куда более древних и разумных — от обитателей Звездного Леса, и сами непременно станем его постоянными жителями.

— Вы несете какую-то чушь, — жестко обрубила Валентина Семеновна. От религиозного настроя собеседника по спине у нее пробежал колючий холодок. Мысленно она пыталась определить, к какой секте его приписать, и пока что более всего склонялась к славянским либо скандинавским язычникам.

— Со всем уважением! Отнюдь! — запротестовал Константин Иванович. При этом в его зрачках играли красные задорные искорки, от вида которых становилось не по себе. — Ах, сколько же людей, пользуясь нашим метрополитеном, проносясь через все эпохи дней грядущих и минувших, не знают, откуда они едут и куда...

При всей строгой обреченности его тона чувствовалось, что Константин Иванович пребывает в прекрасном настроении, и неведение собеседницы расстраивает его куда меньше, чем он театрально изображал. Вопреки этому, а может, и благодаря, Валентина Семеновна укреплялась в мысли, что мужчина не шутит. Ей мучительно захотелось прервать разговор.

— Кажется, следующая станция — моя, — выверенным, спокойным голосом заявила Валентина Семеновна. Она решила, что выйдет на первой же попавшейся станции и, избавившись от пугающего соседа, уже оттуда разберется, куда ее занесло и как выехать до дома.

Константин Иванович удивленно вскинул брови:

— Батыйская станция? — от волнения мужчина даже слегка задохнулся. — Право же, не знал, что в такой степенной женщине копится столько экстремально боевого настроя, со всем уважением...

Валентина Семеновна нервно сглотнула. Осторожно подбирая слова, она поинтересовалась:

— А, так следующая станция — Батыйская? В честь того самого... Завоевателя?

— Именно, если вы не знаете еще кого-либо значимого по имени Батый, — отрезал Константин Иванович. — По моему мнению, тринадцатый век вообще не особенно хорош для прогулок... Для жизни — тем более, — он выпрямился и посмотрел в глаза Валентине Семеновне. — Вы же не живете там, верно?

Валентина Семеновна тяжко и глубоко вздохнула.

— Нет, не живу.

— Чудесно! — вновь развеселился ее собеседник. — Честно говоря, остальные станции тоже не особо мне нравятся. Лучше уж доехать до конца, где можно будет спокойно побродить по просторам Звездного Леса... А дни ушедшие лучше оставить тем, кто там родился, — эту фразу он сказал с особым чувством, подчеркивая тем самым глубину вложенного в слова смысла.

Поезд заскрипел, мучительно выдохнул и остановился. В вагон ввалились какие-то девушки в изодранных одеждах. У одной из них подол поневы был пропитан чем-то, подозрительно напоминающим кровь. С ними зашло несколько утомленных мужчин в кольчугах, сплетенных из плоских колец. Увидев вошедших, все еще сидящий на своем месте герцог предпочел отодвинуться на крайнее сидение, подальше от вида и запаха сражения, которые принесли с собой эти уставшие люди.

— Иностранец... — задумчиво произнес Константин Иванович, глядя на герцога.

Валентина Семеновна съежилась на своем месте. Нечто маленькое и плаксивое в ее сознании принялось рыдать, как ребенок, о том, что Валентина Семеновна устала, что она хочет домой, что она боится этих людей в странной одежде, грязи и бог знает в чем еще, боится странных разговоров своего соседа, боится отдаленного стука копыт где-то снаружи вагона...

Двери спешно захлопнулись, словно поезд сам торопился как можно скорее проехать этот участок. Взвизгнул металл, и состав помчался заметно быстрее, чем ехал до этого.

— На вас как будто лица нет! Со всем уважением...

От голоса Константина Ивановича Валентина Семеновна вздрогнула и частично вынырнула из собственных тяжелых переживаний. Женщина ощутила потребность отвлечься от всех этих ужасных, тревожащих ее людей. Ничего, способного притянуть ее внимания, вокруг не наблюдалось, лишь Константин Иванович доверительно заглядывал ей в лицо. Она внутренне сжалась, будто готовясь к прыжку со скалы в море, и сказала:

— Расскажите об этом вашем лесе.

— Со всем уважением! — приветливо воскликнул Константин Иванович. — Я счастлив, что ваш скепсис дал трещину.

Вздохнув, Валентина Семеновна приготовилась слушать.

— Нами принято считать, что текущая реальность с ее географией и временными рамками — единственно существующая материя, — начал свой рассказ Константин Иванович. — Однако любая постройка держится на фундаменте, стоящем в земле, а земля плывет в космическом вакууме, не имеющим зримых границ... Звездный Лес и есть тот самый космос, на основе которого держатся все существующие и могущие существовать мироустройства, — он со значением поднял указательный палец. — Только разница в том, что Звездный Лес на самом деле не имеет границ — ни в сознании людей, ни в фактическом своем существовании.

— Конечно, конечно, — рассеянно отозвалась Валентина Семеновна, борясь с поднимающимся изнутри желанием закричать.

— Итак, — продолжал Константин Иванович, — мы уже определились, что в основе всего лежит Лес. А в этом Лесу, как всегда было у всех миров и цивилизаций, есть свои боги...

Бухгалтер уже не замечала, как скорость тянет вагон по туннелю, а все происходящее, кроме слов ее собеседника, доносилось будто бы через полиэтиленовый мешок или толщу воды. Валентина Семеновна словно оказалась на дне бассейна, откуда звуки с поверхности доносятся слабо, существенно при этом искажаясь. Снисходительный обучающий тон мужчины в коричневом костюме окончательно подчинил ее, утопил в этом бассейне, и Валентине Семеновне оставалось только сидеть, покачиваясь в такт движению воды.

— У богов есть свои лица и своя иерархия. Там есть Змей, живущий в хвое и мхах, знающий обо всем, что происходит на поверхности теплой земли. Есть Сова, умеющая видеть сквозь звезды. Есть Лиса, знающая все тропы, и много кто еще. А во главе их пантеона стоит Звездная Ворона, которой известно все, что происходит в ее Лесу...

Валентина Семеновна завороженно смотрела в текучую черноту за окном. Пустота переливалась, возбухала и пенилась маленькими звездами. С разных сторон вагона неслись обрывки разговоров:

— Вы только подумайте, такая дикость в тридцать втором веке...

— ...ходил на ярмарку. За гривенник...

— И вусмерть! Такую дозу принял, да ладно бы, если б выпил...

— Известно, какой конец: подстрелили на дуэли!

— Э, брат, тут ты врешь: не ходили вы с отрядом на Волгу...

— Нет, эта модель уже устарела. Вот андроид моего дяди...

И шипели над всем этим рельсы, а Константин Иванович продолжал:

— Там вечно сияют звезды, не скрытые никаким смогом — большие звезды, ясные. А вопреки всякому смыслу нашего несовершенного мира через зелень пробивается солнце, как на рассвете, как в первые секунды, в которые лучи перелезают горы на востоке. Зелень от этого кажется еще ярче...

Валентине Семеновне почувствовалось, будто все звуки слились в одну мелодию скрипки. Картинка искажалась, тьма начала вливаться в вагон, и ее уровень постепенно рос. Между ног у людей проплывали хитрые звезды, и все это ощущалось, как теплый апрельский вечер, который уже частично пахнет летом, сохраняя весеннюю свежесть.

— Смотрю, вы уже верите мне, со всем уважением...

Пассажиры начали невероятным образом выгибаться, приобретая странные формы. На герцоге стали пробиваться перья. Громкий говор мужиков уже чем-то напоминал лай. Валентина Семеновна столкнулась взглядами с женщиной напротив, и та сверкнула на бухгалтера желтым змеиным глазом.

Приоткрыв рот, смотрела на все это Валентина Семеновна. Ее сосед вновь сказал что-то неразборчивое, добавил «со всем уважением» и прокаркал пару раз с выражением абсолютного веселья в голосе. Почесав висок, женщина обнаружила, что ее окрашенные в кирпично-рыжий цвет волосы теперь стали казаться плотнее и мягче.

Чернота со звездами добиралась уже до ламп в потолке вагона, и сами лампы превращались в звездные скопления. Скрипка начала брать отчаянные ноты, пассажиры загалдели все разом. Состав обуяло поголовное веселье. Валентина Семеновна и сама испытывала восторг, не понимая его причин, да и не пытаясь ничего больше понять: она слушала и что-то говорила, а поезд летел все быстрее, так что уже стал чувствоваться сильный ветер, и в вагон залетали листья... Остановился калькулятор в голове и с ним ощущение времени, все как-то вытянулось в бесконечном рывке, когда состав преодолевал последний рубеж черноты, и вода бассейна заливалась в уши и горло. Оглушительный покой накрыл собой происходящее буйство шума и отступающего света, накрыл он и пассажиров с Валентиной Семеновной.

А потом были звезды, утонувшие под темным вязким мхом, и хвоя пружинила под ее лисьими лапами.