Края тишины

***

Вода накроет ветхие ступени,

Сад молчаливый, чёрный и чужой.

И ты молчи, когда не слышно пения.

Молитвы над бедовой головой

Проносятся, но крыльев не раскроют.

Сухое слово трётся о язык.

Приходят мысли разные по двое,

Проносятся столетья, как часы.

И в небо, ударяясь, тихий шелест

От крыльев, возвращается туда,

Где прежде очень многого хотелось.

Где нынче – неподвижная вода.

 

***

Плацкарт, изрядно надоевший,

Июня пятое число.

На полках мешковаты вещи.

Тепло. Немытое стекло.

В подпитии все, снаружи – небо

Качающееся – темно.

Сосед, селёдочка без хлеба.

Опять немытое окно.

Как жизнь моя, как сонный остров,

Снаружи городок в огнях.

И церковь посреди погоста,

Не узнающая меня.

 

***

Даже здесь, где тонущий оркестр

Вырывает звук из тишины,

Паузы страшны и неуместны,

И непредсказуемо длинны.

Точно ходишь по кремлю, по кругу,

Небо над бойницами темно.

Кто теперь, теперь мы кто друг другу,

Кем молчание разрешено?

В паузах колышутся у башен

Колокольчик и бродяга сныть.

Было нашим, вслушайся – не наше.

Значит, надо взять и разделить

Небо, достающее до края

Тишины, бегущие в реке

Огоньки, но мир трещит, сгорая,

Остаётся музыка в руке.

 

***

Лето ощущается едва

В тесных стенах жёлтой Петроградки.

Натянулась в небе тетива,

Встали молчаливые оградки.

Рыбки ивы плавают в тени,

Скоро поворачивать обратно,

Тетиву, как слово натяни,

Отпусти, понятно – не понятно.

Брайлев шрифт читать босой стопой

На иных просторах и в иное

Время, где раскачивает зной

Наше небо, небо золотое.

 

***

Где хрусталь становится железом,

Синим ветром, пепельной водой,

Пролетало облако над лесом,

Над страной, над станцией худой.

Следующая станция – сорока,

Дрозд, опушка, ежевичный куст.

Лето начинается до срока,

Разбавляя синим цветом грусть,

Смешивая облако над бездной

С маленькой фигуркой, и с доски

Шахматной я невзначай исчезну.

Свет кладёт последние мазки...

 

***

Не узнаю лица деревьев в парке,

Недолюбленные стоят, сгорбленные.

Будь они плодами, сказали бы:

Гнилая середина, сморщенная кожура, кислые.

 

Когда моя бабушка обнимала деревья,

Были они высокими, гладкими,

Плодоносили облаками.

 

Возьми, прохожий, яблочко с добрых ветвей,

Помяни, вырони.

 

***

Идёт по небу скол: по голубому,

Высокому, с заоблачной каймой,

Касаясь восемнадцатого дома,

Заканчиваясь в облаке за мной.

Расколотую чашку с битым краем,

Заполненную небом и пером,

В глазах своих, как в лодочке качая,

Несёшь заросшим полем и двором.

Выруливая на проспект широкий,

Куда-то дальше – бог пойми куда.

И тычутся в меня вот эти строки,

Как в небо – бесприютно – провода.

 

***

Звук трамвая сокращается до точки,

В мареве июньском исчезая.

Вот такие выросли цветочки

В городе от края и до края –

Одуванчик жёлтый, белый, чёрный,

Как фигурки на доске почёта –

Гордо на ветру и обречённо.

Скоро скосит их огромный кто-то,

Даже не взглянув, не сожалея.

Лето, подрастут ещё другие.

Зеленеет эта эпопея,

Стебли поднимаются тугие.

Я пока ещё не одуванчик,

Головой заката не касаюсь,

Вот слова, они немного значат,

Прочитать их – всё, что нам осталось.

 

***

Мы ехали дорогой кольцевой,

Метался снег и бился в лобовое,

Лес встал одной, оставшейся стеной,

А сверху небо падало стальное.

 

На каждой ветке мёртвый спал снегирь,

Сжималось время в разные фигуры,

Резные буквы шли в конец строки,

Где цифры с настоящим развернули

 

Неслышный спор. Снег вырастал во тьму

Мелодией, где музыкант без вдоха

Ходил по кругу, и во след ему

Кивала уходящая эпоха

 

С поблекших фотографий, из-за мглы.

И жизнь своё, как память диктовала.

Снег сглаживал провалы и углы,

И время шло, из прошлого – в начало.