Рассказы

День грусти

Рассказ

 

В конце каждого месяца Катя устраивала для себя день грусти. В ноябре он выпал на воскресенье, двадцать пятого числа. Ждать еще почти неделю у Кати не хватило бы сил.

В пятницу родной и любимый восьмой «А» вытрепал все нервы. Будто решили отомстить за что-то, сговорились и долго планировали. Мальчики устроили драку в спортзале и фейерверк во дворе. Двух девочек поймали в коридоре с сигаретами. Семь человек сбежало с урока рисования. И кто-то подкинул в стол анонимную записку, в которой сообщалось, что Екатерина Алексеевна — падшая женщина. По почерку Катя быстро догадалась, кто автор: Рустам, ее любимый ученик.

 Директор и завуч были в бешенстве, целый час размазывали Катю по стенам учительской. Грозили педсоветом. Катя стойко продержалась до конца, слушала, опустив голову, и соглашалась с вопиющими фактами нарушения дисциплины. Обещала принять крайние меры и в кратчайшие сроки исправить все ошибки в воспитательном процессе. Дома проплакала полночи в подушку. Обиднее всего было от записки. Как же Рустам мог так поступить? Как они все могли?

Суббота была лишена красок и звуков. Катя пришла в школу опустошенной, потерянной и разбитой. Вела уроки вяло и сонно. Ни на кого не обращала внимания. Улыбки и звонкие голоса учеников казались ей лицемерными и ничтожными. Возраст не облегчал вины. Она имела дело с подростками. Судя по выражениям лиц, они не испытывали угрызений совести. Классный час решила не проводить.

Дню грусти быть в это воскресенье, не иначе. Так маме и сказала. Мама, Ольга Николаевна, молча согласилась, видя подавленное состояние дочери. Никакой уборки в комнате и дел по дому, никаких тетрадей, дневников и планов занятий. Абсолютно ни-че-го!

 

В воскресенье Катя спала до десяти утра. Еще час провалялась в кровати, не в силах себя поднять. Да и незачем было. Просто лежала и смотрела на потолок и люстру. Люстра немного запылилась, но это было заметно, только если присмотреться. Пыль могла подождать. В потолке изъянов не заметила. Когда Кате надоело лежать, она открыла ноутбук и включила музыку. Встала с кровати, подошла к окну, посмотрела сквозь него на осень. Сырость, серость, скупость. Отошла от окна и снова легла на кровать. Из комнаты выходить не хотелось. Комната заряжала, потому что была Катиной комнатой и все в ней было Катино: и мебель, и вещи, и порядок. На стенах плакаты любимых рок-групп. Закрытая дверь изолировала не только от внешнего мира, но даже от самого дома. Слушая музыку, Катя незаметно задремала.

Проснулась к полудню и решила позавтракать. Ольга Николаевна напекла оладьев, к моменту появления на кухне дочери варила суп на обед. Катя, заспанная и растрепанная, села за стол.

— Проснулась кое-как, — сонно сказала Катя, — не хочу даже на улицу выходить.

— Так тебя никто и не гонит, — улыбнулась Ольга Николаевна. — Сейчас чайник поставлю.

Пока грелся чайник, Катя безучастно рассматривала тарелку с оладьями. Потом взяла один и надкусила. Печь она умела, и неплохо, но не любила возиться с тестом. Слишком муторным казалось ей это занятие. И времени постоянно не хватало. Мама же пекла идеально.

Ольга Николаевна достала из холодильника смородиновое варенье, из кухонного шкафа мед. Поставила на стол. Заварила чай, налила две чашки и присела за компанию.

Завтрак прошел молча и длился недолго. Катя съела несколько оладьев, не притронувшись к меду с вареньем. Этого хватило, чтобы почувствовать себя сытой. Встала из-за стола, не допив чай.

— Сходила бы куда, — предложила по привычке Ольга Николаевна.

— Нет, не хочу, — ответила Катя и пошла обратно в комнату.

Записка по-прежнему лежала в сумке, но казалось, что ноет иглой под ногтем. Как ни старалась отвлечься, мысли все равно возвращались к ней. Падшая женщина — выражение-то какое. Сам не мог придумать. Кто-то надоумил. Или услышал где-нибудь. Если разобраться, то нет никакой разницы. Написанное по неизвестным соображениям произвело вполне объяснимый эффект. Катя достала записку, прочитала еще раз. И опять стало горько и обидно. «Что же я сделала не так?» — подумала она. Катя считала, что знает своих детей достаточно хорошо, что они уважают и доверяют ей. А она доверяет им. Теперь все доверие было перечеркнуто незамаскированным почерком. Два года кропотливой работы аннулированы одним-единственным днем.

— Ну все, хватит, — сказал Катя вслух и разорвала записку, — грустить нужно, а не отчаиваться.

В детстве она мечтала стать ветеринаром. Очень любила животных, особенно кошек и лошадей. Лошадей, понятное дело, дома не держали, а вот кошки были, целых три. Все три были измучены Катиным лечением. Что она с ними только не делала: и уколы, и перевязки, и шины, и карантин. Может, стоило прислушаться к детской мечте и не идти по стопам мамы в филологию? Катя порой задавала себе этот вопрос. Не для ответа — для размышлений. Лечила бы сейчас домашних питомцев, выписывала таблетки и ставила уколы. У животных перед людьми множество преимуществ: они как минимум не умеют писать.

Пошла учиться на филфак и успешно окончила. Пяти лет учебы показалось мало, решила писать кандидатскую диссертацию. Четвертый год как пишет. Планирует следующей весной провести защиту. Большая часть работы завершена и отредактирована, как и интерес к работе. Катя давно его утратила, сама того не заметив. Писала теперь только из упорства и стремления к цели. Перла за идею, как говорила всем, кто спрашивал. Однако близость к цели не приносила удовлетворения. Вполне возможно, что не найдется замены тому труду, которым она сейчас занимается. И заняться вдруг окажется нечем.

Определившись с музыкой на ноутбуке, Катя вновь подошла к окну, взглянула. Небо, запачканное тучами, как кляксами, не внушало доверия. Разлиться могло в любую минуту. Орех и две яблони во дворе стояли нагие и хмурые, нагоняя тоску. Одну яблоню сажала Катя, лет десять назад, еще до поступления в университет. Дерево уже засыхает, а Катя до сих пор учится. Никак не научится.

Эмиль Маратович, научный руководитель, все время подбадривает, говорит о неоспоримом прогрессе и профессиональном росте. Называет в шутку стальной девочкой. Хоть не серой мышью, и на том спасибо. Когда Катя смотрит в зеркало, иной раз удивляется тому, как стала выглядеть. Хрестоматийная училка: невзрачное лицо, едва знакомое с косметикой; огромные очки, возводящие невзрачность в культ; серые свитера и юбки, вечная коса до поясницы. Если распустить волосы и накрасить губы, Катя преображается до неузнаваемости. Но она крайне редко это делает, полагая, что никому не нужно. Только с грустью замечает иногда, что осанка с каждым годом становится хуже. Радует лишь кандидатская диссертация, которая медленно и упорно растет, закаляется и крепчает. А в зеркало можно и не смотреть.

Это ее осознанный выбор, она так захотела. И если сейчас передумать и остановиться, то получится, что выбор ошибочен и многолетние труды напрасны. Самолюбие никогда не допустит подобного.

В комнате внезапно зазвонил мобильник. Загрустившая у окна Катя вздрогнула и отвлеклась от раздумий. Подошла к столу и посмотрела на экран. Звонила Маша, старшая сестра. Этой, пожалуй, можно ответить.

— Приезжай к нам сегодня в гости, — сказала Маша веселым выходным голосом, — племяши тебя давно заждались.

Маша была совсем другая. Взбалмошная, резкая и нетерпеливая. Вышла замуж на четвертом курсе. «А чего тянуть-то?» — сказала маме и сестре. Те переглянулись и наперебой принялись отговаривать — не отговорили. Теперь у нее двое детей — Люба и Максим. Они-то и заждались, просто обожали тетю. Катя хорошо ладила с детьми, со всеми. Другое дело —подростки…

— Нет, — тихо, но уверенно ответила Катя, — сегодня я грущу.

— Понятно, — все также весело сказала Маша, — опять в домике. Ладно, пока!

И отключилась, не дождавшись ответа. Маша всегда чуть только узнавала, что хотела, сразу отключала телефон. Такая манера сестры Катю очень раздражала. Сколько ни билась, договориться так и не удалось. В верности своей натуре сестры были идентичны. Обеих невозможно было переделать.

Маша относилась к дням грусти с иронией, называла их «Катя в домике». Это стало причиной нескольких серьезных ссор. Однажды поссорились так сильно, что даже две недели не разговаривали. Пришлось вмешаться Ольге Николаевне. Дочерей она помирила, но возникшую между ними пропасть устранить не смогла. Со временем пропасть стала увеличиваться. Слишком поверхностная старшая все меньше понимала слишком замороченную младшую.

Катя застыла с телефоном в руке: совсем забыла переключить его на режим полета. Ладно сестра, мог ведь еще кто-нибудь позвонить и отвлечь своими глупостями. С неглупостями мог позвонить только Эмиль Маратович. Правда, делал это он очень редко. Помявшись, отключила совсем. День грусти как-никак, ничто не испарится и не прокиснет. Села за ноутбук, открыла папку с фотографиями старинных замков и стала просматривать.

Маша утверждает, будто она счастлива. Может, и так. Сидит дома с детьми, готовит, стирает, убирается, ждет с работы мужа. Вот и все Машино счастье. Катя ей не завидует. Завидовать нечему, когда нет времени на самореализацию и амбиции. Раньше Маша мечтала путешествовать, теперь даже не говорит об этом. Зато рядом есть близкие и любящие люди, которые вызывают радость и ответную любовь. А еще они галдят, сорят, действуют на нервы и находятся рядом с утра до вечера, хочешь ты того или нет. Такое счастье требует много сил и терпения. Быть одной удобнее и менее проблематично…

Катя вспомнила о Мише. Они были знакомы три года. Не такой уж большой срок, если разобраться. Миша пытался ухаживать, проявлял знаки внимания. Катя ему нравилась, похоже, что очень. Такими влюбленными глазами смотрел, просто горящими. Так смотрят на предмет обожания. Конечно, Кате был приятен этот взгляд, но он и коробил. Не понимала, как можно настолько не сдерживать своих чувств. Чувства для нее являлись слабостью, а неумение сдерживать их — большим недостатком. Сильный человек должен контролировать себя в любых ситуациях и не нести чуши наподобие «я тебя люблю». Миром правит разум, считала Катя. Все, что вне разума, уязвимо, поскольку не поддается анализу.

Миша работал журналистом. Бегал, суетился, ворчал. Много говорил, но реализовывал из сказанного едва ли четверть. Уволился, устроился в другое издание, не прижился и там. От этого впал в депрессию. Через месяц кое-как из нее вышел и надумал уехать в Новосибирск. Позвал Катю с собой, вернее, позвал ее замуж. Катя восприняла предложение как нечто несуразное. Во-первых, совсем не ожидала и даже в мыслях никогда не держала подобного расклада. Во-вторых, поступок Миши виделся ей нелогичным, импульсивным и бестолковым. Выйти замуж, переехать в другой город, кардинальным образом изменить жизнь — зачем и почему? А главное — с кем? С человеком, который просто симпатичен и приятен для общения.

— Как я с тобой поеду, — сказала сухо Катя, — у меня здесь работа и диссертация, а там ничего.

Да, они были знакомы три года, но ведь это не повод влюбляться. Миша был потрясен и подавлен.

— Ты холодная, как рыба, — сказал он, негодуя.

— А я и есть рыба, — ответила Катя, спокойно поправляя очки, — по гороскопу.

Она ничего не испытывала в тот момент: ни жалости, ни сомнений.

Миша уехал один. Периодически писал Кате, интересовался ее делами, рассказывал о своих. До сих пор питал какие-то надежды, правда, но тихо, без громких заявлений. Вполне приемлемо, как один из вариантов. 

Катю больше интересовал Дима. Пять лет назад он переехал в Москву. Их общение было теплым, дружеским, близким, несмотря на расстояние. Они могли неделями не писать друг другу и могли переписываться до самого утра, не замечая времени. Два одиноких сердца, чьи биения ускоряются при слове «карьера». Дима был рациональным, взвешенным и прагматичным. Кате в нем это очень нравилось. И Катя нравилась ему своей сдержанностью и целеустремленностью. Однако конкретных шагов в сторону друг друга они до сих пор не предпринимали. Только общались, иногда ближе, чем друзья.

Фотографии старинных замков закончились. Катя открыла другую папку, с фотографиями гор и горных рек. Представила себя на берегу реки. Вокруг — облаченный в снег камень и ни души. Ясное синее небо над головой. И грохот тонн воды рядом. На противоположном берегу стоит Дима и смотрит на нее. Холод не причиняет дискомфорта, напротив, бодрит и проясняет мысли. Если им обоим одновременно прыгнуть в реку, станут ли они тянуться друг к другу, несясь вниз по течению? 

Катя отлучилась из комнаты на ужин. Съела полтарелки супа и долго пила чай. Будто отогревалась. Неминуемая близость понедельника напомнила о себе настенным календарем и часами, которые висели на кухне. От этого стало грустно. Так мало времени, посвященного себе. Дела сдавливали грудь безжалостным стальным обручем необходимости. Стоит слегка остановиться и расслабиться, как тут же попадаешь в новый день, насыщенный давно надоевшей суетой. Старинные замки, запечатленные на фотографиях, когда-то были грозными, крепкими и неприступными. Когда-то, не в наши дни. До наших дней сохранились лишь жалкие руины, отголоски былого величия. А все остальное, сотворенное великими усилиями, растворилось в воздухе. Кате иногда казалось, что и она — только руины прежней себя. Ей необходимо делать серьезный вид, чтобы никто не заметил изменений. Иначе люди начнут смеяться и тыкать пальцем. Замок для начала нужно построить, чтобы потом рассыпаться в нем.

В комнате музыка играла весь день. Катя без нее не могла ничего делать, даже грустить. Даже когда музыка была не нужна, она все равно звучала. Фоном, дополнительным штрихом, окантовкой покоя. Выйдя из комнаты на ужин, Катя оставила плейлист включенным — чтобы отдаленно слышать мелодии на кухне и чтобы не вернуться потом в молчаливое, пустынное пространство. Ольга Николаевна к этому давно привыкла и не обращала внимания.

Поужинав, Катя решила скоротать вечер за каким-нибудь фильмом. Умным, трогательным, грустным — вот каким-нибудь таким. Давно ничего не смотрела — не успевала. Можно было и почитать, но книг не захотелось. Долго перебирала варианты из новинок, корчась и хмыкая. Ничего не выбрала, открыла папку с любимыми фильмами. Остановилась на «Скафандре и бабочке». Начала смотреть, не помня в который раз.

Мысли копошились в прошлом, то погружаясь, то паря над ним. Наверное, из Кати вышел бы отличный ветеринар. Заботливый, внимательный и добрый. Чувствовать животных — занимательное занятие и дано не каждому. Давать рекомендации, писать рецепты. Теперь уже поздно об этом думать всерьез. В данный момент Катя могла быть замужем и жить в Новосибирске. Закалила бы характер северными морозами. А летом весь отпуск проводила бы на юге, у моря, грелась и набиралась впечатлений. Была возможность уехать в Санкт-Петербург волонтером. Высокого дохода возможность не предполагала, зато сулила множество новых интересных знакомств и поездок. И к Диме поближе. Кате было из чего выбирать, значит, полагала она, и жизнь у нее не такая уж скучная, как может показаться. И нечего себя жалеть и хныкать. Она многого добилась и добьется большего. Просто внутренние резервы иногда истощаются и для подзарядки необходим день грусти. Чтобы в ходе размышлений понять, что выбор сделан правильный, и без него Катя никогда бы не стала собой.

Фильм прошел незаметно и закончился. Теперь оставался последний пункт — принять ванну. День грусти всегда завершался принятием ванны. Вода расслабляла, окончательно успокаивала и настраивала на привычный, рабочий лад.

Перед сном Катя проверила телефон на наличие звонков и сообщений. Звонков на удивление не оказалось. Сообщение было только одно: «Простите меня», — Рустам прислал. «Ну вот, уже неплохо», — подумала Катя. Затем установила будильник на пять утра. Завтра нужно встать пораньше и подготовиться к урокам.        

 

Вареники

Рассказ

 

— Это Яна, открывай, — пропищала трубка домофона, и Роберт едва ее не выронил.

Потолок и дверь поплыли перед глазами. Роберт уперся рукой в стену, чтобы не упасть. Яна нагрянула неожиданно и фатально, как война или неизлечимая болезнь. Куда бы ни бежал, все равно не скрыться. С нею всегда так. Роберта охватила паника. Будто жизнь его, как однажды застопорилась, так и осталась без каких-либо изменений.

Из-за угрюмого выражения лица, ранних морщин и лысины Роберт казался намного старше своего возраста. Внешность имел невзрачную, плохо следил за собой и сильно сутулился. Был холостяком с многолетним стажем и перестал уже надеяться, что когда-нибудь какая-нибудь женщина может обратить на него внимание. А потом встретил Таню. Таня полюбила его за доброту и заботливость, внешность при этом оказалась совершенно не важной. Она была младше его на шесть лет. Разница в возрасте отражалась только в зеркале, в остальном же не ощущалась. Живая, пухленькая, маленькая и веселая Таня оживила Роберта. Холостяцкая конура благодаря ей довольно быстро превратилась в уютную квартиру, в которую стало приятно возвращаться после работы. Таня хорошо готовила, мило улыбалась и согревала лаской. Даже намекала, все чаще и настойчивее, о детях. Сердце Роберта трепетало. Он стал больше уделять внимание внешнему виду и чаще бриться.

И вот внезапно возникла Яна. Три года о ней не было никаких вестей. С того самого момента, как они с Колей улетели в Новосибирск. Вернее, сначала Коля улетел, за ним через месяц Яна. Ни о чем, кроме Коли, не думала, ничего, кроме него, не видела. Даже Роберта, помогавшего собирать чемодан и отвезшего ее в аэропорт. Роберт вез ее и думал, что больше уже никогда не увидит. Это была его безумная, как наваждение, и безответная любовь. И единственная на всю жизнь, как он тогда думал. Сердце в тот момент щемило и кололо. И слезы, потом уже после отлета, текли без остановки. Яна не отвечала на сообщения. Фотографии в соцсетях не выкладывала, видимо, хранила счастье от посторонних глаз. В итоге совершенно забылась, осталась в прошлом. До сегодняшнего вечера…

Таня мирно катала на кухне вареники. Ничего не спросила, может, даже не услышала звонка домофона. На холодильнике громко бубнил телевизор. Роберт держал во взмокшей руке трубку и не решался нажать на кнопку, чтобы открыть дверь.

Дверь в подъезде открылась сама. Наверное, кто-то из жильцов вышел. Или вошел. Следовательно, и Яна вошла в подъезд, проникла, просочилась. Быстро повесив трубку и сунув ноги в тапочки, лежавшие у коврика, Роберт приник к глазку и прислушался. По лестнице кто-то быстро поднимался. Не выйти было невозможно, она бы начала стучать, кричать, звать. Поэтому Роберт вышел из квартиры, заслонив вход в нее глыбой своего тела. Зачем он это сделал? Пытался спасти свой маленький, теплый домашний мирок от вероломного посягательства тех сил, над которыми не имел власти.

Уже три года прошло, все ведь давно кончено, настраивал себя Роберт. Боялся, что при виде ее подогнутся колени, и он совсем потеряет контроль над собой. Всегда терял, когда видел. Готов был все простить и через себя переступить. И сил сопротивляться не находилось, хотя физически Роберт был очень крепким.

Каждый шаг отдавался в голове взрывом, вспышкой, ударом тока. Шаги приближались. Подниматься невысоко, на третий этаж. Роберт услышал ее тяжелое дыхание и наконец увидел. Такая же стройная, высокая, красивая. Совсем не изменилась. Ее тонкие губы безумно улыбались, большие глаза сверкали, как стеклянные.

— А вот и я! — прокричала на весь подъезд Яна и развела руки в стороны в знак приветствия.

Роберт вздрогнул от звука ее голоса и прижался спиной к двери. Яна была изрядно пьяна.

— Привет, мой милый друг, я вернулась! — крикнула она и стала преодолевать последние разделявшие их ступени.

Роберт робко шагнул навстречу и машинально обнял. Яна сильно к нему прижалась и поцеловала в щеку.

— Знаешь, я такая дура была, — прошептала на ухо, почти уже повиснув на Роберте, — такая дура. Я тебе все расскажу, все. Только давай войдем.

— Нет, подожди, — Роберт немного отстранился и замялся.

Яна с изумлением посмотрела на него. Конечно же, ожидала другой реакции. Готовилась быть поднятой на руках с веселым бормотанием о любви. Между прочим, вечной. Сколько раз он стоял на коленях и молил руки и сердца. И вот — свершилось. Она шла к нему не просто ради встречи после долгой разлуки, а с явной целью. И с явным согласием. Обещанного три года ждут. Что тут скажешь, дождался, милый и верный друг. Столько лет в очереди выстоял.

Но он стушевался, спрятал глаза и стал говорить что-то невнятное о предварительном звонке. Какой еще звонок — разозлилась Яна, она же здесь и сейчас прямо перед ним. Предупредить — что масштаб события разделить на два. Теряется весь шарм спонтанности.

 Впрочем, Роберт всегда был громоздким в действиях и тяжелым на подъем. С другой стороны, надежным и основательным. Вполне себе семейный мужик. Раньше немного задумывалась над ним в качестве варианта. В жизни Яны постоянно возникали непонятные, сомнительные, ушлые мужчины и увлекали ее в разного рода авантюры. Один даже бил. Один вовсю использовал. Из-за третьего развелась, позабыв на какое-то время о родной дочери. Это была вопиющая страсть, как потом объясняла Яна. Роберт же всегда оставался где-то позади, на периферии внимания, довольствуясь ролью перевалочной базы на случай расставания с очередным возлюбленным. Рано или поздно расставание происходило, порой сопровождалось депрессией. В эти периоды, можно назвать их переходными, Роберт приходился очень кстати, будучи милым другом. Наполняя сердце надеждой на то, что таки нагулялась, он звал Яну замуж и обещал все, что мог. Очень привязался к Юльке, Яниной дочке, и хотел стать ей достойным отчимом. Все это длилось годами, пока Яна не исчезла, и Роберт не решил начать жизнь заново, оставив прошлое в прошлом.

Она пошатывалась и сверлила его холодным взглядом. Легкий сиреневый сарафан на тонких бретельках — слишком легкий для сентября, длинные русые волосы, мокрые от дождя и растрепанные. В голове у Роберта в хаосе смятения проскользнула мысль, что так можно и простудиться. Озвучивать не стал, сейчас было не до того.

— Что, бабу нашел? — в ее интонации смешались любопытство, насмешка, злоба и презрение. — Ну, отвечай.

Яна немного отстранилась. Роберт замешкался. Начал сбивчиво говорить о том, как рад ее видеть. Спросил о делах, о жизни, о здоровье. Сказал, что совершенно не ожидал визита, оказался к нему не готов и растерялся. Жутко мямлил, едва ли не заикаясь.

— Значит нашел, — сказала Яна, сбить ее с темы не удалось. — Ты нашел бабу. И я тебе больше не нужна, да?

— Яна, ну что же ты так сразу, — Роберт посмотрел на нее, попытался взять за руку, но не получилось, — не надо так. Просто три года прошло. Это так долго…

Это так долго?! Она рассмеялась колким и язвительным смехом. Вечная любовь на то и вечная, что у нее не может быть срока годности. Ее может ограничить только жизнь. В смехе проступили истеричные нотки. Почему истеричные? Она же ехала к нему в дождь через весь город, чтобы увидеться. Долго думала о нем, скучала, о многом жалела, переосмысливала свои поступки. Хотела сделать ему сюрприз. Думала, он откроет дверь, обрадуется, увидев ее, крепко обнимет, потом всю ночь напролет они будут говорить на кухне о тех трех годах, проведенных в России, и о веселой бесшабашной бишкекской юности, в разгар которой произошло их знакомство.

— Ты же мне обещал, сколько раз, ты помнишь? — спросила Яна, имея в виду горячие клятвы Роберта в любви и том, что всегда будет ждать ее. — Сколько было клятв. А я поверила тебе. Что хотя бы ты будешь честен со мной и не обманешь.

Его щеки и уши обдало жаром. Роберту стало невероятно неудобно и стыдно за себя, ведь Яна говорила правду. Да, обещаний с его стороны было великое множество. Теперь выходило, что словам его нет цены. Не мужик он теперь. Справедливости ради стоило бы вспомнить пренебрежительное и насмешливое отношение к этим клятвам со стороны Яны, но не вспомнил. От тяжести вины и стыда ему хотелось провалиться сквозь бетон вниз, куда-нибудь к соседям, и оттуда рвануть без оглядки в слякоть осенней ночи. Или забиться в самый дальний темный угол, накрыться плотным одеялом, замереть, не дыша, и сидеть там до тех пор, пока Яна не уйдет, пусть даже вечность, пусть даже без еды и воды. 

   Будучи человеком очень добрым и мягким, Роберт жутко не любил конфликтных ситуаций и скандалов. Какова бы ни была причина, кто бы не был виноват, любой скандал изнурял его эмоционально и физически, после чего приходилось восстанавливаться и отходить, как от похмелья. Пусть лучше его выматерят, лишь бы не участвовать в ссоре. Яна прекрасно знала об этой слабости милого друга, знала, что руганью он продавливался всегда и во всем.

— И ты даже не хочешь пустить меня на порог согреться, — злобно с упреком сказала Яна, — я ведь мокрая от дождя.

Роберт совсем стушевался. Он ощущал себя ребенком, маленьким нерешительным мальчиком, которому велели срочно выбрать одно из двух сложных и неоднозначных решений патовой ситуации. Причем каждое из решений могло повлечь за собой необратимые последствия. Яна пронзала его взглядом и чувствовала возвращение своей власти над ним. Непоследовательное и жалкое сопротивление было почти сломлено.

— Милый, — послышался тихий женский голос у него за спиной, из-за незаметно приоткрывшейся двери в квартиру, — кто там с тобой?

Эти слова потрясли Роберта, словно разорвавшийся в ногах пушечный снаряд. Происходило то, чего он меньше всего хотел, но что было, судя по всему, неизбежно. Столкновение двух женщин и двух времен. Пока Роберт приходил в себя, подбирая в голове слова для ответа, дверь открылась еще шире и на лестничной площадке появилась Таня. Она была в своем домашнем махровом халате и в тапочках. Рыжие волосы завязаны резинкой в хвост. Наспех вытертые о полотенце руки слегка испачканы в муке. Они с Яной выглядели сейчас полными и хрестоматийными противоположностями друг друга. Как набившая оскомину, потрепанная жизнью жена и молодая, свежая, жизнерадостная любовница. Однако припухшее, с мешками под глазами лицо Яны было далеко от свежести и легкости бытия, а простое, с веснушками, без косметики лицо Тани было милым и не затертым повседневностью.

Девушки встретились взглядами. Таня смотрела с добродушной заинтересованностью, конечно же, ничего не подозревая. Взгляд Яны был наполнен брезгливым презрением и плохо скрываемой ревностью.

— И это она? Ты серьезно? — Яна пристально посмотрела на растерянное лицо Роберта, тот кивнул. — Что ж, в таком случае познакомь нас.

Яна улыбнулась и похлопала Роберта по плечу. Таня почувствовала что-то неладное, тревожно и нехорошо екнуло сердце при виде обращения этой незнакомки к ее почти что мужу. Холодком по коже пробежало первое подозрение. Кто она такая и почему явилась так неожиданно, без приглашения?

— Извините, девушка, а вы кто? — спросила Таня.

Яна удивленно посмотрела на эту мелкую, рыжую… и не смогла сразу придумать оскорбительного определения этой мелкой и рыжей. От заигравшего в крови алкоголя она стала ловить кураж, понимая, как некстати или же наоборот кстати заявилась сегодня сюда. От неловкости бывшего или, может, еще не до конца бывшего поклонника ей сделалось очень весело. Веселила пакостная мысль, что данным своим визитом она может испортить очень многое в жизни человека только потому, что до сих пор небезразлична ему. И находится при этом далеко не в самом лучшем расположении духа. То, что творилось в жизни Яны, заслуживало отдельного рассказа.

— А вот милый сейчас и расскажет, кто я, — сказала Яна и улыбнулась Роберту желчной и язвительной улыбкой, потом глянула на Таню: — Да что же мы стоим-то все на пороге? В конце-то концов! Я же мокрая вся, замерзла.

Она развела руками в стороны и сказала нарочито громко, чтобы даже соседи могли услышать. Чем больше свидетелей, тем интереснее получится спектакль.

Таня выжидающе посмотрела на Роберта и сделала шаг назад. Гостья шагнула в ее сторону. Они оказались совсем рядом, лицом к лицу. Яне было приятно смотреть на соперницу сверху вниз, пусть благодаря лишь превосходству в росте. Таню разница в росте нисколько не смутила, что нельзя было сказать о ситуации и непонятном бездействии Роберта.

— Яна, ну не надо, — тихо сказал он и коснулся ее плеча, — вот этого всего. Столько же времени прошло.

Сердце Тани дрожало, чувства внезапно обострились. Она ловила на лету каждый жест, каждое слово, чтобы максимально быстро вникнуть в происходящее. Неужели между этой мокрой и Робиком что-то было? Или, что еще хуже, что-то есть?

— Еще как надо, — Яна оглянулась на Роберта. — Она-то здесь явление временное, меня заменяющее.

— Как это?!  — глухо вырвалось из Таниной груди. — Что это еще такое?

Гостья от наивного негодования соперницы искренне рассмеялась, будто ее стали очень искусно и настойчиво щекотать. Хотя, с другой стороны, все было вполне логично: дурачок только дурочку и мог найти.

Обстановка стала накаляться, Роберт испугался, что все может и вовсе выйти из-под контроля. Поэтому решил пригласить гостью в квартиру во избежание лишнего шума и неприятностей.

— Ты права, конечно, — кивнул Роберт Яне, — давай войдем.

И умоляюще посмотрел на Таню, та не стала перечить и первой вошла в квартиру. За ней Яна, последним — Роберт.

С самого коридора Яна почувствовала разницу между тем жилищем, в которое она только что вошла, и тем, в котором бывала много раз раньше. Квартира значительно преобразилась и облагородилась, стала уютней. В зале не оказалось ни хлама, ни пыли. На стенах — новые обои, на окнах — чистые занавески. Мебели немного, но вся гораздо лучше прежнего старья. Книжный шкаф, письменный стол, два кресла, пару стульев и диван. На кухне все помыто и прибрано. Стол, столешница, газовая плита, стиральная машина, холодильник.

— Слушай, а ты молодец, — гостья похвалила хозяйку, — чистенько так, мило.

Тане от похвалы почему-то стало неприятно, будто ее оценивали, как уборщицу. Внутри нее копилось и нагревалось недовольство.

— А можно я у вас перекушу, а, Роб? — спросила Яна.

И, не дожидаясь ответа, прошла на кухню. Стол был уже прибран после лепки. Вареники лежали ровными рядками на кухонной доске на столешнице.

— Представьтесь уже наконец, — не сдержалась Таня.

Яна вернулась из кухни в зал и села в кресло у письменного стола, закинула ногу на ногу. Указала жестом сесть на диван. Роберт послушно сел, Таня встала в двери, опершись плечом о дверной косяк. Яна скрестила ладони и положила их на колено.

— Дело в том, что, не знаю, как там тебя зовут, — небрежно обратилась она к Тане, — мы с Робертом знаем друг друга уже очень-очень давно. И у нас друг к другу уже очень давно возникли крепкие и серьезные чувства. Особенно у него. Раньше мы не могли быть вместе. Этому была масса причин, не стану их перечислять. Но мы договорились, что однажды сойдемся. Когда придет время, и мы оба будем к этому готовы. И теперь это время пришло. Он дал мне клятву, что будет ждать меня всегда и всегда примет, потому что любит. Как-то так. Выходит, ты здесь лишняя.

Таня восприняла сказанное как шутку: настолько нелепым и неправдоподобным оно казалось. Но серьезное выражение лица Яны говорило об обратном. Роберт тоже не выглядел веселым. Он сидел на диване, согнувшись в три погибели и закрыв лицо руками. Ему все виделось катастрофой немыслимых масштабов. Сначала звонок, потом шаги на лестнице, встреча, слова, слова, слова, крах, трагедия…

Таня подошла к Роберту, попыталась посмотреть ему в глаза, он их прятал. Стал бормотать невнятное, сбиваясь и теряясь. Ему трудно было объяснить, что из сказанного гостьей правда, а что нет.

— Если ты мне не веришь, спроси у него, — предложила Яна, видя растерянное лицо соперницы и предвкушая скорую победу, — пусть он выберет, кому остаться, а кому уйти.

Таня не ожидала ничего подобного. Запланировала налепить и сварить вареников к ужину, накормить уставшего после работы мужчину, обнять, поцеловать его, но не потерять. Не передать из рук в руки, как победный кубок или трофей. Не ожидала такой гостьи и абсолютно потерянного милого, словно тот из себя вышел и покинул тело. Рокового выбора не ожидала.

— Роберт, ты не подумай, что я стерва или еще чего, — пронзительно ласково заговорила Яна, — я все осознала. Как я была неправа. Сколько боли тебе причинила. Мне очень жаль, прости меня. Но теперь я поняла, насколько ты мне дорог. Ты нужен мне, Роберт, понимаешь? Не гони меня. Мне-то и идти уже некуда. Посмотри на меня.

Этот голос, интонация, слова. Они возвратили Роберта в себя, развеяли мрак, внезапно заполнивший душу и разум. Было поздно, но лучше уж поздно, чем никогда. Он годами ждал этих ее слов, понимания, взаимности. Терпел, закрывал глаза и стискивал зубы, чтобы однажды получить осознание в качестве награды за терпение и страдание. Они должны быть вместе, им суждено.

Роберт поднял голову и посмотрел на Яну. В его заплаканных глазах мелькнула искра надежды, радости, удовольствия. Слушать Яну сейчас было приятно. К ней сильно потянуло разумом, физиологией. Они знали друг друга без малого десять лет, половину сознательной жизни. Десять лет он любил ее безответно. И вот настал момент, когда его самоотверженная и позабытая любовь нашла отклик в сердце любимой.

Яна протянула к нему руку, а он протянул свою в ответ. Оба наклонились. Между их пальцами оставалась не более полуметра до прикосновения. Достаточно было привстать, чтобы преодолеть его.

И вдруг перед Яной возникло тело в халате и заградило собой Роберта. Яна чуть отстранилась, подняла голову, чтобы еще раз обдать презрительным взглядом ту, что временно заменяла ее, и тут же получила сильную и хлесткую пощечину. Щеку окатило жаром, по губам скользнула молния боли.

Таня все время признания стояла, не шелохнувшись, в стороне. Она походила на манекен и ощущала себя частью интерьера. Ее на замечали, казалось, забыли о ее существовании, будто ее здесь и не было никогда. Она не могла пошевелиться, потому что не знала, что ей делать. Пока недовольство, клокотавшее внутри, не дошло до кондиции.

Яна провела по губам ладонью, увидела на ней влажный и липкий отпечаток крови. Затем почувствовала кровь языком во рту. Получила еще одну пощечину и пошатнулась в кресле.

— Ах ты мелкая дрянь! — закричала Яна и попыталась встать.

Но короткие руки крепко вцепились ей в волосы и ударили лицом об стену. От удара хрустнул нос, загорелось лицо, в глазах помутнело. Яна осела на пол.

— Нет! — раздался истошный крик Роберта. — Перестань! Не смей! 

Разъяренная Таня на мгновение остановилась и обернулась на крик. Роберт поднял руки, шагнул к ней, чтобы схватить, помешать, разнять, сделать хоть что-то. И фатально опоздал с этим.

Воспользовавшись секундной заминкой, Яна вскочила на ноги, схватила Таню за плечи и ударила коленом в живот. Живот прогнулся под ударом, Таню качнуло назад, она вскрикнула от боли. Гостья победно улыбнулась окровавленным ртом. И намеревалась добить соперницу коленом, но не успела сделать замах. Удар пришел откуда-то снизу, из-под халата, и прямо под ребра, в солнечное сплетение. Вдох застрял в горле, легкие сковало пронзительной болью. И Яне впервые за долгое время стало страшно.

Сильный толчок, удар о стену. Гостья повалилась на пол и уже не могла встать, ее тело лишилось сил, сама она была обескуражена и потрясена. Таня схватила ее под мышки и потащила к двери, та лишь беспомощно дергала в разные стороны ногами и звала на помощь Роберта, который медленно плелся позади.

Таня долго тащила визжащую, трепыхающуюся и измазанную собственной кровью Яну по лестнице. Держала крепко, ни на секунду не ослабляя хватки. Когда все закончилось, не могла понять, откуда в тот момент в ней взялось столько силы и почему ее настолько ослепила резко вспыхнувшая злоба. Яна была сбита с толку происходящим: никто и никогда с ней так не поступал. Она не могла представить себе подобного исхода. Даже подумать не могла.

Дотащив до двери, Таня выпихнула Яну из подъезда. От сильного толчка в спину Яна не устояла на ногах и с истошным криком упала в грязь, заляпав себе платье, лицо и волосы.

— Ищи себе другого мужика! — прозвучало в спину. И дверь захлопнулась.

Яна попыталась встать, поскользнулась и опять упала. Обессиленная и избитая, разрыдалась.

Таня с Робертом вернулись в квартиру. Роберт был бледен, как стена, и молчал.

— Ну и тряпка же ты, — сказала ему Таня и закрылась в спальне.