Унзила Мынбай

282

Рассказы

Ежедневник

Дана выскочила в длинном распахнутом пуховике, наспех накинутом поверх шорт и растянутой футболки, во двор многоэтажки. Добежала до скамейки посреди детской площадки, да так, чтобы деревья скрыли ее от семьи, которая, не ровен час, начнет ее высматривать в темноте, а чего хуже орать – в нее: «Ма-а-ам, ты где? Ма-а-ма-а-а» и «Ма-ма-сы[1]».

«Мамасы! Сколько раз говорить, что меня зовут Дана! А можно и временами – любимая! Но не мамасы! Будто я забуду, что я – мама. Ненавижу это слово! Ненавижу эти голоса! Ну сколько можно?! Мам-мам-ма-а-а-ам, достали! – ругалась про себя Дана. – И Артур задолбал! Где наша мамочка? Давай спросим у мамочки! Мамасы, подай вилку! Сука, вилка лежит в двух шагах, но я должна подать! Заодно Данию – поднять, Алана с Тимой – разнять! Достали!»

И разрыдалась в голос мама трех малышей, вот так, сидя посреди детской площадки, пока ее семья ужинала: Артур – супчиком по велению гастроэнтеролога, пацаны – макарошками, Даниюша – наверное, чем не попадя из-под стола.

«Ух, эта бесячая половая жизнь, ведь найдет, что проглотить, мелкая зараза!», – подумала Дана в перерывах между завываниями. Поревев всласть, она откинулась, наконец, на спинку скамейки и выдохнула пар изо рта. Он облаком из легкой вуали поднимался все выше и выше, пока не рассеялся в свете уличного фонаря, как и клокотавшая ненависть вместе с ним. Дана поглубже засунула руки в теплые карманы и долгие, счастливые минут пятнадцать, а может, двадцать, а может, и целую вечность, выдыхала воздух из груди, забавляясь его пируэтам, пока не заметила забытый или намеренно оставленный ежедневник рядом. Обрадовавшаяся новому увлекательному занятию на время ее шального и определенно недолгого одиночества, без зазрения совести, что уж таить, даже с налетом наглости, открыла ежедневник.

«Бокейхана, 29, 90 квм 3… Достык 13/2, 48 кв один… Керей Ж, 40 – 60 квм…», – прочла она с любопытством и подумала: «Риэлтор, должно быть, позабыл». Тем не менее страницу за страницей изучала Дана с восторгом, пока не поймала себя на мысли, что уже сто лет ничего путного не читала, кроме состава витаминов и мамские мысли своих подруг в интернете. Конечно, адреса до путного чтива вряд ли дотягивали, но было во всем этом действии что-то завораживающее: жизнь другого, взрослого человека, пускай и далекого от писательства.

«Рыскулова, 40… Ж, 30 квм… Майлина, 28, 55 квм, Ташенова, 11, Кабанбай батыра...» «Адреса, адреса, адреса, ну, дай же что-то для подпитки фантазии», – думала молодая женщина, теряя прежний запал, пока не увидела строчку, не раз обведенную синими чернилами: «Устала. Как же я устала».  Дана не поверила своим глазам: «Может, это я написала? Может, я с ума сошла?» Провела пальцами по надписи, почувствовала нажим и десятки чернильных путей вокруг буквы «У». «Устала», - произнесла Дана тихо вслух, чтобы удостовериться в прочитанном. Хозяйка ежедневника тоже устала...

Осталось лишь догадываться, отчего та женщина устала, была ли она риэлтором или искала себе квартиру, потому что ушла от мужа-тирана, а может, это были адреса ее пациентов, и она была врачом по вызову, или ростовщик, который дает деньги в займ, а потом, устав, собирает их… Когда мысли дошли до того, что хозяйка ежедневника – сообщник домушников и приглядывает за квартирами, а хозяева появляются в своих владениях без всякого распорядка, доведя до глубокой усталости несчастную воровку, Дана встала со скамейки, заметно взбодрившись духом, и пошла домой с ежедневником, посмеиваясь над безумными догадками. 

 В этой многоэтажке, да что уж там – на этой Земле, она сегодня была не одна.

Однажды вечером, помыв посуду после ужина, Дана вышла во двор и целенаправленно пошла к скамейке посреди детской площадки. Ей захотелось оставить ежедневник незнакомцу, дабы вернуть долг Вселенной. Посидела минуту-другую, посмотрела на уличный фонарь и кружащиеся в его свете снежинки, прикрыла глаза и улыбнулась.

«Наверное, опять ищут дома маму», – подумала она и пошла обратно: не спеша, растягивая каждую секунду, каждый шаг.

На следующее утро случайно присевшая на скамейку старушка прочтет на заложенной страничке ежедневника две строчки разными почерками: «Устала. Как же я устала» и «Значит, мы хоть что-то делаем». И улыбнется.

 


[1] Мамасы в переводе с казахского языка значит «мама (этих) детей»

 

Свекр

 

Каждое утро ни свет ни заря просыпается мужчина. Полежит секунду-другую и поднимается. Он не вскакивает, не опаздывает, не торопится. В его жизни все размеренно, все с неведомым для чужих глаз смыслом. Потом он умывается, обязательно бреется, хоть уже давно не ходит на службу, выпивает теплую воду и делает зарядку.

Я лишь догадываюсь о таком пробуждении. Ведь этот ритуал начала дня происходит, пока все дома спят. 

Часам к семи утра я слышу, как на кухне открывается вода, включается микроволновая печь с характерным завыванием и три-четыре щелчка газовой плиты. Эти звуки для меня как будильник. Я вскакиваю с постели, наспех скидываю растянутую футболку, надеваю скромное удлиненное платье, которое потом весь день будет мне мешать своим широким подолом, собираю на ходу густые волосы и залетаю на кухню с видом, что я совсем не спала. Ведь я этому человеку – келин[1].

Таковы обычаи, что келин должна лечь спать после всех и ранним утром будить домашних ароматом свежеиспечённого хлеба. Так вот, с последними двумя обычаями у меня не сложилось. Нет, я не сплю до обеда, но и подъем в шесть утра не осиливаю. Потому, услышав звуки ожившей кухни, я залетаю с видом, что все это время в своей спальне ковер ткала. Свекр делает вид, что так он и думал. Смущенно накрываю на стол, на ходу выхватывая у ата приготовленный им скромный завтрак. Обычно это горячая лепешка из тандырной, которую покупает свекр у узбеков, встающих на рассвете, варенье из слив и яблок, сваренное и охлажденное накануне золовкой, сливочное масло, сыр, печенье. Я тут же начинаю варить кашу или мешать творог со сметаной, а если на ужин были манты, то на завтрак жарю вчерашние манты. Да, неправильное питание, но он так любит.

В этой утренней суете у плиты краем глаза замечу цветы. Обязательно букет цветов, собранных свекром в саду и оставленных у газовой плиты. Уважение ли это, внимание ли к женщинам на этой кухне либо проявление романтической натуры за суровым взглядом не знаю, могу лишь догадываться.

Наконец, сажусь напротив свекра, наливаю в его пиалу смешанный чай (черный – для цвета, зеленый – для здоровья), а иногда заговорщицки, пока свекровь не видит, кофе. Кофе с недавних пор ему запретили.

В утренней тишине, пока весь дом спит, мы со свекром много разговариваем: о его бывшей работе на заводе и коллегах; о друге-грузине, с которым они ели однажды свинину, и друге-ремонтнике телевизоров; о старшей дочери, что ночами училась, а он ходил на базар, чтобы на последние деньги купить ей шоколад; о том, как в ту ночь по дороге обратно нашел кошелек с деньгами и, не найдя хозяина, счастливый купил продукты для всей семьи; о мебели, которую он собрал своими руками, пока жена была в отъезде, и на которой на всю длину «стенки» сделал резьбу с именем свекрови: «БАЯН»; следом и о том, как она по возвращении возмущалась этому памятнику любви: «Испортил нормальную вещь! Гости увидят, что скажут?! В следующий раз пиши на бумаге, если не вмещается в душу!»; о здоровье и гомеопатии, плавно переходя к кыпчакам[2]– прадедам и истории Казахстана.

Я затем покажу ему, как пользоваться «Инстаграмом», где наверняка есть сообщество интересующихся историей кыпчаков; создам аккаунт «Абдурахим Айтимбетов» и в графе «О себе» спрошу, о чем написать. «07.11.1950 г.р., пенсионер, г. Шымкент», - ответит, подумав, он.

И не будет там хвастливых «отец орла и трех дочурек», «вчера был гендиром, сегодня – научу тебя» или «построил десять домов с нуля».

К этому времени за столом один за другим соберутся, зевая, потягиваясь, желая доброго утра, другие члены семьи: женщина, на которой он женился сорок лет назад, тридцатипятилетний сын с ревущим внуком-трехлеткой.

Потом Абдурахим Айтимбетов, побыв в этой семейной суете минуты пять, говорит протяжную «э» и добрую фразу: «Жаксы, келин» – и встает из-за стола. «Жаксы» на казахском языке означает «хорошо», но часто на юге его используют на прощание: «До свидания».

Может, он так прощается со мной. Как знать? Но для себя я перевожу дословно: «Хорошо, келин!», что значит: «Ты молодец! Я доволен, келин!»

 

 

 

[1] Келин – невестка в переводе с казахского языка

[2] Кыпчак – племя, род у казахов

Унзила Мынбай

Унзила Мынбай — выпускница МГИМО, юрист в национальной компании «Казахтуризм», блогер в Instagram, мама троих детей.

daktil_icon

daktilmailbox@gmail.com

fb_icontg_icon