Цинковый наутилус

снег и зернист и чёрен

под переклик ворон

в орден кофейных зёрен

словно он посвящён

щиплый мороз ретивей

солнце зияет тьмой

тошно жить в негативе

с траурною каймой

кончатся аты-баты

сдастся голгофам кресть

к выслуге у меня ты

в зге антрацитной есть

сладишь неупреждённо

с парой дверных замков –

воздух из тьмы и стона

солон и растаков

выйдешь черней извёстки

выласкать мой нахрап

взропщут антиберёзки

смольные в серый крап

сужен поди не вам я –

брошу шептавым вкось –

всклянь моя кротость ламья

угольна зубья кость

первым объятьем грета

первым ожогом уст

мрак исцелишь до света

сколько бы ни был густ

мама-мама кроит поплин

маме-маме красивой сбыться –

мамин-мамин любимка-сын

перерос габарит корытца

мамин-мамин кокошник строг

мама-мама стройнее серны

наставляет мальца: сынок

ко двору ли нам жюли верны

неуёмный дурашка-вить

стань серьёзнее хоть на грамм-то

прекращай с детворой косить

под детей капитана гранта

это блажь это детский бзик

это чуди заморской вбросы

славны скрепы у нас свои

мы-то родом – великороссы

всё впиталось

врослось

впилось

всё сложилось в багаж солдатий

глядя в окнышко на авось

мама-мама ждёт сына с рати

дрогнет лист

запылит вдалях

мама-мама тревожна малость

выходи привечать на шлях

всё родимое что осталось:

к маме-маме плывёт-плывёт

дабы сердцу цвелось-гордилось

русскомирой весны оплот –

кроткий цинковый наутилус

долго

невесомо снится мне

в редкий час воскресной хрупкой лени

ты плывёшь в цветастой кимане

вне дорог и главных направлений

и добра добрей и неустан

в синей робе вытертой додыро

ветер точит лезвия катан

чтоб оборонить тебя от мира

всю плавучесть волей подсобрав

обкорнав коренья зло и куцо

я к тебе швыряюсь тоже вплавь

чтоб успеть до просыпу коснуться

взмахи плавников моих сильны

но глаза распахивая в утро

вижу подле вместо киманы

солнечную россыпь перламутра

навь и явь всё чаще вкось да врозь

не доплыть оттеля и досели

лишь цветастый ком подушки врос

в скучный горизонт моей постели

и таки да – ты пламень

я вода

окном – слюда ноябрьского сплина

вовсю кровит осклизлая калина

и волглый смог навит на провода

к тебе – оттудов – греться и скрипеть

затем хвалить нелепые пельмени

дружны в камине золото и медь

полны бокалы выдержанной хрени

и мой давно просрочен аусвайс –

все на меня натасканы ознобы

и безнадёжно пискнешь: оставайс...

и мне пора

ручным не сбыться чтобы

вдоль фонарья́

обочин

листных куч

скамеек

урн – истцов мещанских сует

я как вода – безжалостно-текуч

вода – как время – жалит и врачует

Будет день и ласковый, и кроткий.

Не таков, как рёк о нём пророк.

Добрый Бог нехитрою лебёдкой,

не спеша, запустит Рагнарёк.

Время – вспять. Откатаны вобратку,

изойдут огрехи вникуда.

Помнишь, мы поставили палатку?

И весь отпуск сеялась вода.

Лишь вначале, солнце, как целуя,

нами любовалось от души...

В эту быль с тобою вновь войду я.

Не страшась.

Как ветер в камыши.

Как вам, милая, живётся

в затхлом граде средь болот?

Вы в себе таите солнце.

(как вам это удаётся?)

Я всегда – наоборот.

Петь с толпою в панибратском

лжеединстве – не моё.

Тлеть, цеплять гвоздичку в лацкан,

забывать о зове адском,

класть ладошку на цевьё…

Наливаться год от года

Чужемыслием – тоска.

Лучше – тряская подвода

да цыганская свобода –

дробь дождинок у виска.

Кто рождён ползучим гадом,

кто забился, как сурок…

Я отбой даю парадам,

я к плакатам вечно – задом.

Продираюсь между строк.

По степям, лощинам, поймам,

катакомбам, в сон и в явь

мир ловил меня. Не пойман,

ухожу, как варвар-Конан,

честь и дух не растеряв.