Навесні як навесні

Играя в запрещённую игру,

Свет божий стал глубоким стариком:

Морщин траншеи, схроны и окопы,

И жижа лжи на сайтах яндекс.вру...

Бежишь от полоумных прямиком

На острова вебсайтов с хвости.сом,

В своих слезах не захлебнуться чтобы.

По-стариковски мир меня журит:

Не раскисай до срока, жрица слова!

В морщинах мудрость – дело стариково,

Бог слышит всё в заоблачном жюри,

А твой удел – иди и говори!

Испей зари и в корень правды зри,

И новый свет расти с первоосновы.

Замолви слово – слышится – скажи,

Что видно там, за дымовой завесой?

Во чистом поле, порыжев от ржи,

Заря по грудь за грудами железа,

Ещё снуют свинцовые стрижи,

И мир лежит над пропастью во лжи…

Но жизнь встаёт как смерти антитеза.

Выл волк, и филин люто ухал,

Темнел и лез на лоб закат.

По кругу, Господи, по кругу

Уже который раз подряд…

И звёзды пятились по-рачьи,

Сползая в минные поля.

Насильно ноги раскорячив,

Стонала голая земля.

Смердело потом и сивухой

От перепивших чужаков.

Задрали юбку. Групповуха.

Загон. Неписаный закон.

За патлы трав трясли, что силы.

Луна — не спасом на крови—

Осунулась и покосилась

От долбоправедной любви.

С востока затхлостью подуло:

Гаси мобильники! Гроза!..

Заправили в ширинки дула

И взяли напрокат глаза.

Поля облапав поухабно,

Пустили души с молотка.

Прощаясь, хмыкнули похабно:

Цыц, девочка! Живи пока.

Ушли в туман и пепел ржавый,

В края дурмана, белены,

Туда, где "братская" держава

Лежит, объевшись тишины…

Колись на пагорбі пам'яті виросте вишнє деревце.

Колись відокремиться стогін від гомону птичого.

Колись останній солдат з цієї війни повернеться,

До неньки, доньки, господнього, звичного,

І стане видно: розтріскалася поверхня ця

Земної кулі у колі прицілу оптичного...

І стане так тихо, аж чудно.

Так моторошно, що чутно:

Плаче марно втрачена

Безліч над безоднєю

Про те, як криваво

Сплачено

За право

Жити свободними...

У народній війні не буває цивільних,

Бо за спинами власні хатини й лани.

Мати, батько, кохана і діти невинні

Є заручниками війни.

Вся країна кровить з ран, яких ще не знала…

Військо кличе до себе: ставай, борони!

Бо до краю дійшло, до біди, до навали

Довбобратньої сарани.

Все було в нас – і злидні тяжкі, і жебрацтво,

Плентавсь голодомор від труни до труни...

А тепер ось дивись, вийшло боком вже «братство»

Довбобратньої сторони.

Борони, бо за шкіру залито вже сало…

Як не стати – в невільники підуть сини.

Бо до краю дійшло, до біди, до навали

Довбобратньої сарани.

p

Ми вже кляті, і м'яті, і гнуті чимало,

Але воля як спадщина із давнини.

Тисячі як один спротивом до навали

Довбобратньої сарани.

І настали часи небувалої Січи.

Лють зростає з чорнозему серед весни.

Піднялися, бо смерть не зустрінеться двічі,

А життя не задля війни.

Де вогняні стовпи з землі ростуть,

Де небо обіймає поле мінне,

Два божих слова – людяність і лють

Пливуть у вічність по порозуміння.

Коли садок вишневий – смолоскип,

А хата вщент, чорніша за вуглину,

Лють розтинає душі вшир і вглиб,

А людяність до Бога не долине,

Коли яєчня вибуху шкварчить,

І зрада "братська" гірша за отруту,

А смерть дітей віщує кожна мить,

Вірнішого, ніж бій, нема статуту.

Все має свій початок і кінець.

Де підлістю гвалтується довіра,

Коли урвався й вигорів терпець,

Захисники ведуть війну до миру.

Коли фугаси чинять землетрус,

А знищувач їм підвиває лунко,

То людяність наказує : Шикуйсь!

І божа лють відповідає: Струнко!

Весну ніхто ще досі не зборов,

У неї особливі привілеї –

І синє небо – ще раз про любов,

Бо на землі нема життя без неї.

В її плече впирається приклад,

Рвучкі вітри, притишені розмови…

На ній ще снігу білий маскхалат,

Хоч камуфляж зелений вже готовий.

Цвірінькають свинцеві горобці,

Полум'яніє жар до непритоми,

І зірка зирить в снайперській приціл,

Й літак прямує з вирію додому…

І сердце у глибокому тилу

Грудини ледь підстрибує чуттєво.

І зморшка пролягає по чолу,

А мрія ніжна, як біблійна Єва,

І руки в неї нібито лілеї…

Пульсують скроні і вирує кров,

Весну ніхто ще досі не зборов,

Вода ж бо не освятиться без неї.

Їй – вижити наказ. І без розмов.

І справа ця не терпить зволікання.

До перемоги – ось така любов,

А після – далі буде – про кохання…

Мрак заползает в щели,

И полночь без пяти.

Но свет в конце тоннеля,

И надобно дойти.

МИР – три священных знака

За солнечным кольцом.

В тоннеле – дна изнанка,

Нечистого лицо,

Согбенная эпоха,

Накренившийся век…

Что хорошо, что плохо,

Не помнит имярек.

Бахвалится – вот я, мол…

Своим бесчинствам рад.

Забыл, где Бог, где дьявол,

Попутал рай и ад.

Ложь – то поганкой ложной,

То пулею шальной,

slov.net: война безбожных

Не названа войной.

И в темени кромешной

Кишит лихая хтонь,

И праведное с грешным

Не разделил никто.

Но свет растит героев.

Шаг в вечность освящён.

Дыхание второе

И третье, и ещё…

Ниспроверженье ада,

А после – тьмы падёж.

И возгореться надо,

Иначе не дойдёшь.

Космическою пылью

Курится путь земной.

Надорванные крылья

Пылают за спиной:

Взмывает племя сильных

К весне за взмахом взмах

За жёлтое на синем

Светило в небесах.

1

Приговорённый без вины,

Затерян город средь весны.

Клыки войны обнажены,

Глаза войны воспалены.

Голодный блеск в зрачках войны.

Холодный всплеск взрывной волны.

И грудь расстрелянной страны.

2

Трёхсотый город весь в бинтах,

И дом двухсотый в двух шагах,

И правды нет в ногах, в руках,

Крах в головах, раздрай в мирах,

Но гнев пульсирует – раз так,

Смерть в воротах, но гимн во ртах,

И без вести пропавший страх.

3

И вот из-за дымов встаёт

Диск солнца, человек, народ,

Войну переходящий вброд.

За рядом ряд, за взводом взвод:

Запал, заряд, курок на взвод.

Приклад к плечу, бросок вперёд.

И тот дойдёт, кто не свернёт.

4

Ракеты чертят виражи,

И лижет пламя блиндажи,

Но хтонь лежит в руинах лжи

И в собственной крови лежит.

От натяжения дрожит

Победа на разрыве жил,

Из пепла возрождая жизнь.

Бог любовь прописал нам, от смерти найдя панацею,

И такая настала тогда на земле тишина,

Что летящий снаряд оробел на лету перед целью,

И обстрел захлебнулся, и выплюнул слово война…

Угодил тот снаряд в землю-матушку, не разорвавшись,

Затаив в себе зло вековое и кровную месть.

Там лежат в два ряда отстрелявшихся – наши и ваши.

Только вашим – погибель, а нашим – бессмертие здесь.

Когда в прыжке пространство сжалось, и время разевает пасть,

Когда надежда облажалась, вражда выкрикивает: фас!

Когда ветра колонной пятой, когда дожди шуршат – не верь,

Затишье – лишь немой глашатай ещё неслыханных потерь,

Тогда и птицам мало места, и тяжелеет неба пресс.

Тогда лишь нотами протеста трубит associated press.

Когда вот-вот душа навылет, чека из сердца вон и – влёт,

Мерцают точки огневые: ещё немного и рванёт.

И в каждом слове – детонатор, взведён курок, прочищен ствол,

На тишину молиться надо, припомнив главное родство

С землёю, первородной самой от семени первооснов,

С любимой, сыном, дочкой, мамой и родословной главных слов.

Закат по линии ост-веста разграничительной чертой.

И мало заповедям места в библейской прописи святой,

Знобит материки и страны, и свет вот-вот сойдёт на нет,

Из жерла противостояний восходит выживший рассвет.

И вот, по первой зыби хлипкой, по островкам нетвёрдых нот,

Вступает нежность первой скрипкой, любовь в огне находит брод,

Струна поёт, скрипач при деле, смычок отчаян, свет в очах...

Мир зазвучит, как мы хотели. А значит – пушки замолчат.