Сказки про Маленькое Лихо и Доброго Башмачника

Маленькое Лихо

Маленькое косматое Лихо сидело на пеньке и горько плакало. А поскольку все у Лиха было слишком и чересчур, рыдания его были такими громкими, что верхушки елок дрожали и осыпали землю градом из еловых шишек. Слезы из огромных разноцветных глаз Лиха тоже лились слишком сильно. Настолько сильно, что затопили всю лесную опушку. Звери и птицы впопыхах покидали дупла, норы и разносили весть о плачущем Лихе по всей округе.

Болотная Кикимора и старый Леший пришли утешить маленькое Лихо, чтобы оно своим плачем окончательно не разрушило лесной порядок.

— Ну и чего ревем? — спросила тетка Кикимора, заботливо вытирая рваной тинистой юбкой распухший нос чумазого от слез ребенка.

— Не хотят другие дети со мной играть! Везде я лишнее!

— Почему не хотят? — затряс мшистой бородой дедушка Леший. — Что говорят?

— Зайцы говорят, что я слишком быстро бегаю — неинтересно им со мной в салочки играть. Мыши говорят, что я слишком тихо сижу — никогда меня в прятки не находят. Для дятла я слишком меткое, для бельчат — слишком юркое. Все от меня отворачиваются.

— Так ты к людям сходи, — рассмеялась Кикимора. — Их детям все нипочем! Они тебя сами и загоняют, и закружат, и запоют.

— Только левый глаз кушаком перевяжи! — сообразил Леший. — А то все ваши игры бедой закончатся.

Была у маленького Лиха особенность, которая отличала его от всей лесной и болотной нечисти: умело Лихо своим левым глазом беду и тоску насылать. Глянет оно случайно на кого-нибудь левым черным глазом — и вот уже этот кто-то не идет, а спотыкается, не плывет, а утопает. А внутри у несчастного такая грусть поселяется, такая лень, что хоть сейчас ложись и умирай.

Правый глаз работал иначе. Правым белым глазом Лихо могло развеселить самого сердитого ворчуна. Глянет добрым глазом маленькое Лихо на страшную грозовую тучу — и та тут же оборачивается пушистым белым облачком, глянет на голодного волка — и тот завиляет хвостом, как послушная собака (еще и вылижет с головы до пят).

Одна незадача: слишком юным было Лихо и слишком неопытным. Не умело как следует своими глазами управлять. Поэтому старый Леший снял свой кушак из ужиной шкуры и перевязал им левый глаз маленького Лиха. А тетка Кикимора строго-настрого приказала волшебный пояс с глаза не снимать — не хотела она снова с людьми ссориться.

Вышло маленькое Лихо из леса и видит перед собой цветущий луг. А на лугу детворы полным-полно: бегают, резвятся, песенки поют. Неподалеку старушка на травке сидит, корову пасет да за детворой присматривает.

Вышло Лихо к детям, головой трясет, космы белые нечесаные теребит — волнуется. Потом как свистнет — у девчонок аж косынки с голов послетали. Корова старушкина так испугалась нечеловеческого свиста, что ускакала в неизвестном направлении быстрее гнедой кобылы.

Дети обрадовались такому чудно́му приятелю, обступили маленькое Лихо, рассматривают. Кто за рубаху холщовую тянет, кто невиданной белизны путаные волосы трогает — не могут понять, кого перед собой видят. Только старушка, хоть и почти слепая была, сразу поняла, кто к ним из лесу вышел. Стоит в сторонке, головой качает да приговаривает: «Не буди Лихо, пока оно тихо. А уж раз проснулось — то и нас коснулось».

Подошла старушка к детворе и спрашивает у чудища:

— Уж не ты ли это, Лишенько?

— Я, бабушка, — тихо отвечает Лихо и таращит свой правый добрый глаз на старушку — очень уж хочет ей понравиться.

Только старушка сослепу того не видит и продолжает:

— А что же ты, Лишенько, мою Буренку напугало? Где мне ее теперь искать?

— Да я мигом ее сыщу, — только и успело ответить Лихо, как сорвалось с места и засверкало босыми пятками.

Дети всей гурьбой бросились за Лихом, но уже за дальним стогом попадали на траву, не в силах дальше бежать. Не успела детвора отдышаться, как Лихо уже воротилось вместе с коровой. Смотрят дети — глазам не верят! Идет корова за Лихом без привязи, как будто приклеенная. Мычит, улыбается, хвостом себя по бокам хлещет — мух отгоняет.

Подбежала к Буренке старушка, обнимает, вымя ощупывает — не повредилось ли. Только вымя не только целехонько, но и твердое от молока, как будто и не доили корову утром вовсе.

— Ну Лихо, ну диво, — приговаривает старушка. — Порадовало так порадовало!

— А можно мне с детьми поиграть? — осмелело вдруг маленькое Лихо и пуще прежнего свой чудодейственный белый глаз на старушку таращит.

— А чего ж нельзя — можно. Только смотри, ребят моих не обижай!

— А я и не собираюсь. Мне вон дедушка Леший злой глаз волшебным кушаком перевязал. Теперь я беды не наделаю! — Лихо сдвинуло белые космы с левой половины лица и показало детворе ужиную повязку.

Подоспевшая ватага деревенских детей вдруг прекратила галдеть. Смотрят на Лихо, не могут отвести глаз от белого мутного шарика под правой бровью. А правый глаз Лиха то заметил и давай вокруг своей оси кружиться. И чем быстрее он кружится, тем веселее и беззаботнее делаются дети.

А глаз не унимается: из мутно-белого сделался почти прозрачным и засиял изнутри. Видят то дети, хохочут. За руки схватились, повели хоровод вокруг Лиха. Прыгают, танцуют да песню напевают:

Насторожилось Лихо: какой-то обидной показалась ему эта песенка. А из белого глаза золотые искры посыпались. Завизжали от восторга дети: никогда они такого салюта прежде не видели. Разбежались в разные стороны, кувыркаются, на головах стоят и только громче свою дразнилку распевают:

Слушает маленькое Лихо детский хохот, обдумывает слова песенки и расстраивается. Никогда оно себя красавцем не считало, но и безобразным совсем себе не кажется. Подумаешь, расчески голова с рождения не знала, подумаешь, глаза навыкате, зато какие! Выпучился правый глаз со всей силы, чуть из глазницы не выпадает, и давай вверх-вниз скакать. А золотые искры внутри глаза сменились на алое пламя. Ярче закатного солнца загорелся добрый глаз.

Тут дети совсем разум потеряли: рожицы корчат, кривляются, дразнят маленькое Лихо:

Разозлилось Лихо, ногами затопало, волчком вокруг себя закрутилось. А правый глаз из белого вдруг стал полностью красным, а потом бордовым, а в конце и совсем почернел. Кружится Лихо, страшным голосом кричит и черным глазом на детей зыркает.

Один за другим стали смолкать дети и на траву падать.

Услышала старушка, что прекратились детские песни, подбежала к Лиху, чтобы узнать, что с детьми, и понять ничего не может. Стоит Лихо одно среди чиста поля, а дети вокруг него будто неживые лежат.

Присела старушка на колени, детские ручки-ножки теребит. Только не слушаются ручки, падают, как коровьи хвосты. Пробует малышей на ножки поднять — а те мягче травы гнутся.

Поняла вдруг старушка, что здесь только что произошло. Падает в ноги Лиху, исцелить детей просит. Только Лихо и знать не знает, что ему теперь делать и как ребятам радость жизни вернуть.

Расплакалось Лихо. Не уберегла от беды дедова ужиная повязка. Черный глаз нашел, как силу свою и под кушаком проявить. Сняло Лихо повязку с левого глаза, сунуло в карман рубахи за ненадобностью, стоит, сопли на кулак мотает.

Но старушка доброй была. Пожалела она глупое маленькое Лихо. Достала из туеска круглую глиняную чашку, надоила в нее до краев Буренкиного молока и протянула Лиху. Только Лихо, прежде чем первый глоток сделать, взглянуло в чашку с молоком как в зеркало, и впервые увидело собственное отражение: носик маленький, ротик тоненький, а глаза… как две луны: огромные, блестящие. Всматривается в свое отражение Лихо и веселеет. А как Лихо веселеть стало, так и правый глаз снова побелел.

Сообразило тут маленькое Лихо, что ему делать и как детей обратно в чувства привести. Достало из кармана дедов кушак, завязало потуже черный глаз, а правым белым давай крутить что было мочи и в молоко смотреться. И чем больше Лихо в молоко смотрело по-доброму, тем сильнее и веселее само становилось. В конце концов молоко в чашке аж закипело от силы и радости, что в него маленькое Лихо своим белым глазом передало.

Взяла чашку с добрым молоком старушка и пошла с нею детей обходить. К кому подойдет, тому молоком губы смочит и глазки умоет. И тут же дети один за другим стали глаза открывать и так по-доброму улыбаться, что у старушки не осталось никаких сомнений в их исцелении.

А маленькое Лихо впервые осознало свою огромную силу, которую не сможет удержать ни одна даже самая волшебная повязка. А что одноглазое оно — это люди все выдумали, так как с тех самых пор Лиха в той деревне больше никто не видел.

Добрый Башмачник

В одном городе жил и работал Добрый Башмачник. Никому он не мог отказать в просьбе. А просили у него частенько то каблуки подбить, то чуть подошву подлатать, то к празднику новые туфли справить. А поскольку Башмачник был не только добрым, но еще и умелым, любая работа получалась у него отлично: набойки редко стирались, заплатки на ботинках стояли насмерть, а туфли почти не снашивались. Со временем все жители города, забыв о других мастерах, стали обращаться только к Доброму Башмачнику и попросту завалили его мелкой работой. Любой другой мастер на месте нашего Башмачника жил бы да радовался: работа сама идет в руки, клиенты не нарадуются, да и с деньгами, как следствие, проблем нет. Но наш мастер был не таков! Ему хотелось творить! Он так любил башмачное дело и владел им в совершенстве, что ему хотелось воплощать в жизнь свои самые интересные и сложные идеи. Ему хотелось шить необычные сапоги, каких до этого не видывал свет, мастерить новые модели ботинок вместо того, чтобы чинить и чистить старые калоши. Мало-помалу он начал скучать от мелкой рутинной работы (вроде починки и подбивки) и поэтому уставать. А где усталость, там и раздражение. Где раздражение, там и злость. Добрый Башмачник сначала перестал улыбаться своим клиентам, потом начал тихонько брюзжать оттого, что ему приходится заниматься такой ерундой, а затем и вовсе стал бранить горожан, что они неаккуратно носят свою обувь и отвлекают его своими бесконечными просьбами от настоящей работы. Но горожане все прощали Доброму Башмачнику за его мастерство и талант и продолжали стучаться в окошко его мастерской снова и снова. И снова и снова Добрый Башмачник выходил из себя, стук в окошко отвлекал его от творческого процесса.

«А подниму-ка я для них цену! Глядишь, аккуратнее будут носить свою обувь, и у меня, наконец, появится время для творчества», — подумал Добрый Башмачник, когда в самый ответственный момент пробивки ювелирных размеров петелек на шелковых туфлях его отвлекли ради ремонта сношенных почти до дыр детских сандалий.

— Три золотых! — торжественно произнес Добрый Башмачник, надеясь напугать ценой заботливую мамашу.

— Еще вчера это стоило два серебряных… — растерянно забормотала мамаша и собралась было уходить, как внезапно, все обдумав, вернулась обратно. — Ну три так три! У другого мастера за эти деньги я купила бы сынишке новую пару, но вы — человек надежный, вы так их почините, что никакие новые сандалии с этими и тягаться не смогут! Я согласна! — И заботливая мамаша протянула мастеру три золотых монеты.

«Э, нет! — подумал Добрый Башмачник. — Так дело не пойдет! Эдак они все согласятся с самой невероятной ценой и в покое меня не оставят. Надо бы придумать что-то еще, чтобы их хоть на время отвадить от моей мастерской. Надо бы мне попробовать говорить им “нет” и попросту не брать скучную и однотипную работу!»

Так он решил в будущем и действовать: браться только за то, что хочется, и отказывать в той работе, которая ему не мила. Но с первым же клиентом Добрый Башмачник понял, что и этот путь для него не идеален.

— Мне бы починить мои рыбацкие сапоги! — улыбаясь во все свои двенадцать золотых зубов, произнес старый моряк.

— Нет! — торжественно отфутболил его Добрый Башмачник. — Я не стану их чинить!

— Нет так нет! Как скажете, капитан! Вам виднее! — театрально приложив руку к воображаемой морской фуражке, отрапортовал старый моряк. — Я и сам понимал, что их давно уже пора заменить на новые, но все экономил. Видать, пришла пора раскошелиться. Полный вперед! Даешь новые сапоги!

И опешившему от неожиданности Доброму Башмачнику ничего не оставалось, как принять очередной скучнейший заказ на самые обычные рыбацкие сапоги.

«А что если мне немного схитрить? — не унимался в своих размышлениях мастер. — А что если мне брать их простецкие заказы и делать их по-своему? Так, как хочется только мне… Пробовать новые материалы… Применять неизбитые цветовые и отделочные решения… Вот оно! Это именно то, что сможет мне вернуть прежний вкус к моей профессии!»

И уже с этими рыбацкими сапогами мастер принялся творить что-то, по меркам городских жителей, невообразимое: он сделал их не черными, как то было принято, а ярко-красными; настрочил на высокие голенища мягкие молнии так, что при желании сапоги можно было сделать у́же или шире, перетянуть их так или иначе; а во внутреннюю часть сапога вшил шелковую подкладку с узором из алых роз и парой карманов — для пущей сложности конструкции. Готовое изделие выглядело великолепно: красные сапоги-ботфорты с многочисленными вертикальными молниями и горизонтальными ремешками, острыми мысами и высокими каблуками, но было совершенно не похоже на то, чего ожидал заказчик. Добрый Башмачник же, наконец, был страшно доволен своей работой. То, что получилось, выглядело ярко, оригинально и очень новаторски. Он с нетерпением ждал старого моряка, чтобы отдать заказ.

— Это что? — спросил старый моряк, развернув бумажный сверток с готовым изделием.

— Это ваш заказ! Рыбацкие сапоги! — сияя от счастья и удовольствия, произнес Добрый Башмачник.

— Да вы, верно, шутите, юнга! Это же обувка скорей для кабацкой любезницы, чем для старого морского волка! Меня коллеги по борту ну никак не поймут!

— А вы попробуйте! И если через три дня вы решите, что такие сапоги вам не подходят, я со спокойным сердцем верну вам деньги!

Через три дня старый моряк снова появился на пороге мастерской Доброго Башмачника, чтобы вернуть сапоги их автору.

— Не обессудь, дружище, но я никак не могу их себе оставить. У них, конечно, отличная мягкая кожа, и этот шелковый подклад, благодаря которому ноги всегда в сухости и чистоте, и эти розы… Эх, эти розы мне напомнили одну мою портовую подругу юности… Такую же розу я набил себе на плече в память о ней… И эти карманы для снастей… И эти молнии такие гибкие, они так незаметно обвивали мои старые, больные ноги, что я их почти не чувствовал. И каблуки! Как ты здорово придумал с каблуками, это же отличные якоря, с которыми не страшно ходить по самому скользкому илу… Но этот цвет… Да и фасон в целом… Они чуть не сорвали нам рыбалку. Мои друзья рыбаки так громко надо мной хохотали, что распугали всю рыбу. И теперь я с моими сапогами стал главным героем корабельных шуток и анекдотов. А я старый морской волк! Я должен держать в страхе молодых моряков, а не быть объектом глупых насмешек. Поэтому забирай свои сапоги, денег я за них обратно не возьму — со своей работой ты справился превосходно. У себя я их оставить тоже не могу, боюсь, жена не поверит, что это мои, и выгонит из дома. Видать, так и помру я в своих старых и рваных, но таких родных рыбацких сапогах!

— Ну и ходи в своем рванье! — крикнул раздосадованный мастер, захлопывая окошко мастерской. — И сапоги свои забери, они мне тоже теперь ни к чему!

И Добрый Башмачник бросил вдогонку уходящему рыбаку красный высокий сапог. Но рыбак ничего не услышал и даже не обернулся: ему было так неудобно перед Башмачником, что он торопился скорее убраться восвояси. А совсем еще новенький сапог — из самой мягкой кожи, с потайными карманами — так и остался лежать в канаве.

Оставшись один, мастер так и сяк размышлял о случившемся. Ведь он очень здорово все придумал: делать свое дело, выполняя пожелания других. Скорее всего, в этот раз не получилось, потому что старый моряк был человеком пожилым, со сложившимися вкусами и ожиданиями. А вот если взять заказ от кого-то помоложе, то ему, Башмачнику, точно удастся и себе угодить, и пожелание покупателя исполнить как следует. Ждать пришлось совсем недолго. В окошко постучались, и сквозь просвет ставней удалось разглядеть премиленькое женское личико.

— Господин Башмачник, не могли бы вы починить каблучок на моих любимых туфельках? Вы знаете, я люблю, чтобы повыше… но эти, которые повыше, они такие неустойчивые… Я только и делаю, что их ломаю…

— Нет! — победно произнес Добрый Башмачник.

— Нет? Но отчего же?

— Мы сошьем вам новые туфли! Они будут и высокими, и устойчивыми одновременно. Хотите?

— Конечно, хочу! Конечно, хочу! — запрыгала от радости и захлопала в ладоши Девица. — Я так давно ожидаю предложения руки и сердца от любимого, что, надеюсь, мои прелестные новые туфельки скорее подтолкнут его к решительным действиям.

— Можете в этом даже не сомневаться! Только сделаю я туфельки на свой манер. А если через три дня носки вы поймете, что они вам не подходят, я полностью верну вам деньги!

— Ну вы и шутник! — кокетничала Девица. — Кто же добровольно вернет творение такого мастера?! Вы, верно, напрашиваетесь на комплименты!

Девица весело подмигнула Башмачнику и удалилась. И в мастерской снова закипела работа. Дамские туфли! Вот где простор для творческого размаха! Вот где можно не стесняться в выразительных средствах. Молоденькие барышни всегда были главными ценительницами работы Башмачника, потому он совершенно не сомневался в успехе этой затеи. Распалить чувства возлюбленного? Легко! Тончайшая розовая парча в сочетании с нежнейшим страусовым пером непременно будут ласкать взор. Сделать туфельки повыше и поустойчивее? Нет ничего проще! Высокая танкетка из легчайшего пробкового дерева от мыска до пяточки (похожая по задумке на копытце) будет возвышать хозяйку над землей без риска в очередной раз сломать каблук. А чтобы ножка Девицы чувствовала себя комфортно, стельку стоит набить лебяжьим пухом и обтянуть гладким хлопком (по подобию перинки). Ну и, конечно же, вышивка! Причудливый золотой узор на парче завершит изысканный образ этой роскошной и в то же время практичной пары обуви.

В назначенный день Добрый Башмачник решил сам отнести такой милый его сердцу заказ. Он хотел увидеть лицо Девицы, когда она впервые примерит новые туфельки и сделает в них хотя бы несколько шагов. Постучав в дверь, мастер озарился своей самой солнечной улыбкой в предвкушении реакции заказчицы. Она выпорхнула на порог, торопливо подняла крышку коробки и чуть не запищала от восторга.

— Какая красота! Лучшего я и ожидать не могла!

— Вам стоит для начала их примерить. И помните: у вас есть три дня, чтобы оценить обновку по достоинству или вернуть свои деньги.

— Уверена, они мне не понадобятся! Туфли — чудо как хороши! И эта… как вы говорите… танкетка… Смотрится необычно, конечно, но зато я прочно стою на земле всей своей ножкой. Большое вам спасибо!

Девица поцеловала Башмачника в щеку и скользнула в дом, прижимая к груди заветную картонную коробку. Мастер торжественно зашагал в сторону дома, наслаждаясь мыслями о том, как он здорово все придумал.

Вечером того же дня в дверь его мастерской постучали. Стучали громко и нетерпеливо. «И кого это принесло в такой час?» — подумал Башмачник и отворил дверь. На пороге стояла совершенно заплаканная Девица и держала в руках коробку с новыми туфельками.

— Немедленно заберите их обратно! И верните мне деньги, нет… время, нет… усилия! Ах! Вы уже ничего мне не сможете вернуть! Все пропало!

— Что пропало? — ничего не понимая, попытался выяснить мастер.

— Вся моя жизнь теперь пропала! Все мечты и ожидания! И это все ваши дурацкие туфли!

— Но они же вам понравились! Что случилось? Туфли оказались не впору? Вам в них было неудобно?

— Еще как удобно! В этом-то все и дело! Как только я их надела, тут же забыла, что я вообще обута — такие они комфортные и невесомые. Я провела в них весь день и даже к вечеру, когда пришла пора нам с любимым встречаться, мои ножки не устали. Я решила остаться в новых туфлях и во время вечернего свидания в парке, и там… там… — и Дамочка снова разрыдалась.

— Вот, держите! — Добрый Башмачник подал Девице стакан воды.

Выпив воды и немного успокоившись, она продолжала свой сбивчивый рассказ:

— И там мой милый, любовь всей моей жизни, решил сделать мне предложение руки и сердца!

— Я вас поздравляю… Ну а туфли-то тут при чем?

— А при том! Любимый достал колечко, присел на одно колено прямо у моих ног, а я, желая усилить эффект, чуть приподняла подол своего платья. Я хотела невзначай продемонстрировать свои новые туфельки и утвердить любимого в его намерениях. Но не тут-то было! Увидев эту самую… как вы ее называете… танкетку, мой милый аж отпрыгнул от меня подальше. «Копыта! — кричал он на весь город, удирая. — У нее вместо ног копыта!»

И девица снова горько и протяжно заныла.

— Ну, не стоит так убиваться! Завтра утром вы придете к нему и покажете свои туфельки при свете дня. Ваш возлюбленный все поймет и изменит свое поспешное решение.

— Ах, если бы! Он запретил своим близким даже на порог меня пускать. И уже весь город говорит, что я ведьма, а вместо ног у меня копыта. Поэтому заберите свои проклятые туфли, чтобы мне больше ничто не напоминало об этом ужасном дне!

Девица, продолжая рыдать, оставила коробку с роскошными туфлями в мастерской. А сама бросилась прочь из принесшего ей столько страданий дома. Добрый Башмачник, схватив туфли, пустился было за ней, но потом остановился, чертыхнулся и запустил туфлю со всей силы куда-то в ночь, проклиная глупую неблагодарную девчонку и ее женишка. Туфелька хоть и была легкой, но улетела довольно далеко, в кукурузное поле, и там, мягко приземлившись на свою пробковую танкетку, так и осталась стоять между созревающих початков.

«Я больше ничего не буду для них делать!» — твердо решил в эту ночь мучимый бессонницей Башмачник. — Раз они не способны оценить моих трудов, пусть просят других шить им туфли и сапоги. А я уйду лучше в лес, где ни одна душа меня не сможет больше отвлечь от любимого дела». Он собрал все самое необходимое для дальнейшей жизни и работы в лесу, погрузил на телегу и еще до рассвета двинулся в путь.

Солнце было уже высоко, когда телега Башмачника, запряженная единственной лошадью, уехала далеко за пределы города. Мастер держал путь к лесу и думал о том, как уже очень скоро он скроется от людских глаз в старой заброшенной хижине давно покинувшего землю лесника и, наконец, заживет так, как ему хочется. «Никаких тебе драных подметок, никаких тебе стертых каблуков — только тишина и свобода творчества!» — мечтал Добрый Башмачник, правя повозкой и почти не глядя по сторонам. Как вдруг с берега реки, мимо которой пролегал путь к лесу, послышался мальчишеский хохот и улюлюканье. Деревенские мальчишки, еще издали заприметив повозку Башмачника, готовились осыпать одинокого путника детскими дразнилками и шутками. А поскольку более яркого события, чем встреча с городским башмачником, у них в этот день не предвиделось, мальчишки просто не могли себе позволить упустить момент и не повеселиться на славу. Они выскочили на дорогу, догнали телегу и в один голос принялись напевать:

И таким забавным казалась эта незамысловатая песенка, и такое в этот момент было лицо у Доброго Башмачника, что ребятня повторяла и повторяла ее бесчисленное количество раз. Мальчишки, как назойливые мухи, окружили неторопливо бредущую лошадь с телегой и множеством тоненьких голосков доводили мастера до белого каления. Сначала он пытался их просто не слушать и даже подгонял кобылу, но мальчишки не отставали и не унимались:

И в этот момент Башмачник не смог себя сдержать. Разом нахлынули все события последних дней и все мысли, от которых он так поспешно уезжал в лес. Он с яростью сорвал кожаный ботинок со своей правой ноги и швырнул им прямо в мальчишек с криком:

— Вот вам башмак, получите! Можете еще и второй прихватить! Вам таких башмаков в жизни не носить! Ловите подарочек от Доброго Башмачника!

И он еще сильнее хлестнул свою кобылу и погнал телегу в лес изо всех сил. А мальчишки так и остались стоять у берега реки, открыв от неожиданности рты. Они никак не хотели обидеть городского мастера и уж тем более даже не мечтали получить от него такой щедрый подарок.

Избушка лесника стояла в самой глуши леса, и добраться до нее можно было, только очень хорошо зная дорогу. Эта мысль согревала Доброго Башмачника и обещала сказочную перспективу тишины, покоя и полной свободы от рутинной работы и надоедливых клиентов. Домишко, конечно, был совсем ветхим и очень маленьким: он состоял из одной комнатки, которая для лесника служила и спальней, и столовой. Да и много ли места нужно было человеку, от рассвета до заката бродившему по лесу и следившего здесь за порядком. Башмачника наличие всего лишь одной комнаты тоже не расстроило, но, правда, по другой причине. «Меньше дров придется готовить к зиме, меньше времени придется тратить на хождение из комнаты в комнату — все больше времени останется на любимое дело!» — рассуждал Башмачник, разгружая повозку и занося инструменты, материалы да свои немногочисленные вещи в дом лесника. Единственный раз он пожалел о своих пусть не новых, но с таким усердием сделанных ботинках, когда носил вещи в дом и постоянно натыкался то на сук, то на сосновые иголки. «Сделаю лучше!» — радостно и вдохновенно подумал он и в тот же день сел за работу.

Дни в лесу текли приятно и незаметно. Каждое утро Добрый Башмачник просыпался, умывался собранной заранее дождевой водой, заваривал себе крепкий сладкий чай, завтракал размоченным сухарем и принимался за работу. Иногда он прерывался, чтобы пройтись, размяться, поразмышлять над новым эскизом, а заодно собрать лесных ягод или грибов к ужину. Именно о такой жизни и мечтал Башмачник в суете города, между бесконечной рутинной работой и навязчивыми посетителями. И все бы ничего, если бы не ограниченность запасов, которые Башмачнику удалось собрать с собой в дорогу. Сахар и крупа кончались, но, что самое печальное, заканчивались и запасы кожи, шелка, клея и гвоздей, так необходимых ему для работы. И если по поводу еды мастер как-то не переживал, то мысль о том, что ему не из чего будет пошить новую пару туфель, не уходила из головы и требовала от Башмачника немедленного решения. «А что если мне делать обувь совсем маленькой? Это значительно сократит расход материала и потребует от меня дополнительных усилий, а значит со временем только повысит мое мастерство!» — заключил мастер и в очередной раз порадовался тому, как же это здорово он все придумал.

Тем временем дни в лесу стали заметно короче, а вечера наступали раньше привычного. Время от времени Башмачнику даже приходилось разводить очаг уже не только для того, чтобы приготовить себе обед, но и для того, чтобы попросту согреться. Мастеру за лето удалось разжиться кое-какими запасами дикого меда, сушеных ягод, грибов и орехов, поэтому из домика можно было почти совсем не выходить и не выпускать с таким трудом обретаемое тепло. Работа текла по-прежнему продуктивно, только ботиночки и сапожки стали заметно меньше, такими, что не подошли бы на ножку даже самому маленькому ребенку. Башмачник часто думал о том, что единственное, по чему он скучает, вспоминая своих клиентов, так это по их счастливым лицам, довольным результатами его работы. «Эх, а ведь всю эту красоту даже и примерить не на кого! — порою думал мастер, но потом сам обрывал себя: — Да эти люди все равно неспособны оценить по достоинству мои творения: то им молния не там, то им мысок узковат». И тут же успокаивался и возвращался к мысли о том, что он все сделал правильно, покинув город и поселившись в лесу.

Так, за работой, и прошли долгие дождливые месяцы. Наступила зима. Еды у Башмачника оставалось все меньше, нитки и кожа заканчивались, да и здоровье время от времени стало подводить. То ли от голода, то ли от холода, настроение работать у Башмачника все чаще стало пропадать. Сутками он мог не подниматься с кровати, думая лишь о том, что скорее бы пережить еще один длинный и холодный день. Бриться он перестал (так ему теперь казалось теплее), умываться тоже. Со временем Башмачник превратился в косматое чудовище, каким только зверей в лесу пугать. И все это только ради того, чтобы сэкономить силы и пережить зиму, потому что мысль вернуться в город, в свой родной дом, отметалась тут же, не успев появиться. «Никогда я не вернусь обратно! Чудесно проживу и без них. Вот только зима скорей бы закончилась…» — едва не в бреду бормотал сквозь болезнь, холод и ночь Добрый Башмачник. А потом у него закончились спички… И так бы и замерз насмерть наш мастер, если бы однажды ночью дверь домика лесника легонько не скрипнула.

Сквозь сон и горячку Добрый Башмачник услышал маленькие быстрые шажки по деревянному полу. Света в доме не было, и он едва мог разглядеть мохнатое серое туловище и черные маленькие, с булавочную головку глазки. Маленькое тельце скользнуло вверх по ножке кровати, пробежало прямо по одеялу и остановилось у самой подушки. Маленький носик бесконечно принюхивался, а шелковые усики щекотали Башмачнику нос и щеки.

«Крыса! — мелькнуло в голове у больного мастера. — Видать, я окончательно помираю, раз они уже близко. Эти падаль за километр чуют». У Башмачника не было сил, даже чтобы сбросить крысу с кровати, потому он обреченно закрыл глаза и приготовился к худшему. Каково же было его удивление, когда, снова открыв глаза с первыми лучами солнца, он обнаружил крысу по-прежнему в своей постели, а точнее, у самой своей груди. Крыса, словно кошка, свернулась калачиком и, как могла, грела остаток ночи замерзающего больного.

— Ты еще здесь? — из последних сил выдохнул Башмачник. — Ждешь, пока сам помру?

— Что ты! — внезапно пропищала в ответ крыса. — Я так боялась, что этой ночью ты умрешь и я так и не смогу тебя как следует отблагодарить!

— Совсем свихнулся, — буркнул мастер, — с крысой говорю!

— А ты не ругайся, а лучше послушай! Я несколько сотен верст пробежала от города, пока не нашла тебя здесь. Уже было потеряла запах твоих сапог и ботинок, а я этот аромат ни с чем не спутаю.

Добрый Башмачник из последних сил приподнялся на кровати, протер глаза и внимательно уставился на крысу.

— Ведь я обязана тебе жизнью! — продолжала крыса. — И не только я, но и все мои восемь крысят. Ведь если бы не рыбацкий красный сапог, выброшенный тобою в канаву, меня бы задушила соседская кошка! Я весь город оббегала, и отовсюду она меня доставала. И только в твоем сапоге, пропитанном бараньим жиром и парафином, я смогла не только от нее укрыться, но и вырастить свое потомство. Теперь я твоя должница! Проси, что хочешь, все, что смогу, для тебя сделаю!

— Вот те раз! — хмыкнул Башмачник. — Такого поворота я ну никак не ожидал! Мой сапог — дом для крысы, ну это же натуральный анекдот!

— Ну теперь-то мы давно перебрались в брошенный тобою дом. Но ты не переживай, мы хорошо за ним приглядываем!

— Она теперь еще и в доме моем поселилась. Ну крыса — и все тут! — не унимался Башмачник. — В доме моем, говоришь, живешь? А принеси-ка мне из моего городского дома спичек коробок, да свечек парочку, да горстку сахарку, — глядишь, зиму-то и перезимую.

— Все для тебя, мастер, сделаю, только дождись меня, не помирай! А то я этого себе не прощу. Мы, крысы, — народ, может, и не самый приятный, но зато благодарный. До конца своих дней добрые дела помним! — махнула хвостом крыса и скрылась за дверью.

Не прошло и пары дней, как на пороге промерзшего до половиц дома появилось все, о чем просил мастер: спички, свечи, сахар и даже небольшой кусочек хлеба и мешочек крупы. Весело помахивая девятью хвостами-веревочками, встав на задние лапки, крыса и крысята снова и снова благодарили Башмачника и обещались наведываться чаще.

— Ну и друзей я себе завел, — потешался над собой мастер, довольный все же разведенным очагом и горячей похлебкой.

Уже на следующее утро жизнь не казалась такой безнадежной, а ночи такими длинными. Башмачник даже попытался сесть за работу, но сил на целую, пусть и очень маленькую, пару обуви совсем не было. Так и остался без пары маленький атласный сапожок с опушкой из бороздки павлиньего пера и золотой вышивкой.

И снова захандрил Добрый Башмачник. И даже подумал, что с крысой ему было как-то веселее. «И когда она снова прибежит — одному небу известно. Да и по такому морозу из города в лес разве набегаешься?! — вздохнул мастер и снова улегся в кровать. — И к чему мне теперь столько обуви, если носить ее совсем некому?!» И снова свеча в окошке домика лесника загоралась все реже, а настроение у обитателя лесного жилища становилось все хуже. И вот он уже опять был готов отправиться к праотцам, когда в окошко избушки кто-то постучал. То же серое тельце, те же маленькие глазки… «Неужели крыса решила вернуться? Но почему через окно?» — размышлял Добрый Башмачник, отворяя ставни лесной избушки. Секунда — и в окно впорхнуло упитанное серое существо с маленькой головкой и куцым хвостом. Серая полевая куропатка, похоже, заблудилась в лесу в поисках пищи и тепла и прилетела на свет угасающего очага.

— Ну что ты, горемычная, есть, наверное, хочешь? — обрадованный случайной гостьей, замурлыкал мастер, поглаживая куропатку по маленькой замерзающей головке.

— Я летела тебя поблагодарить, Добрый Башмачник, но не рассчитала силы и чуть было не замерзла в лесу. И ты второй раз спас меня!

— И эта туда же! — рассмеялся ничему уже не удивлявшийся мастер. — А первый раз — когда, скажи на милость?

— В первый раз, когда подарил мне и моим птенцам свою чудесную туфлю на пробковой подошве. Ее пуховая стелька не давала остывать моим яйцам, когда я летала за едой, высокая подошва уберегла яйца от мышей и змей, а запах духов, которым пропитана парча туфельки, не давала песцам учуять запах легкой наживы. Только благодаря тебе и твоей туфельке я вывела и вырастила птенцов. И вот теперь, когда они от меня не зависят, я смогла разыскать тебя, чтобы предложить любую посильную помощь!

— Вот это мне подарок от тоски, вот это спасибо! — обрадовался Башмачник. — А оставайся у меня жить! У меня тепло, крупы нам на двоих хватит, а придет весна — лети куда пожелаешь, я тебя удерживать не буду!

— Я с радостью останусь у тебя до весны, тем более что мне нужно подлечить отмороженную за ночь лапку, — и куропатка вытянула из-под брюшка безжизненную обледеневшую лапку.

— Боюсь, твою ножку уже не спасти, — сочувственно произнес мастер, — пальчики вон совсем не шевелятся… Чем бы ее тебе намазать? Давай, что ли, барсучьим жиром… Вот так, а теперь засовывай ее сюда! Как для тебя пошито! — и Добрый Башмачник надел на обмороженную куропаткину лапку тот самый атласный сапожок с золотой вышивкой, который как будто нарочно остался без пары.

— Спасибо, добрый человек, уже в третий раз ты выручаешь меня из беды. Теперь я вечная твоя должница!

— Ну, вечная – не вечная, а до весны точно! — хмыкнул мастер и уже размечтался, сколько миниатюрных туфелек, башмачков и сапожек сможет пошить на покалеченную куропаткину лапку.

Так они и стали жить вместе. Башмачник занимался любимым делом, куропатка терпеливо выносила замеры и примерки, изредка вылетая из дома в город, чтобы попросить у крыс, по-прежнему стерегущих дом Доброго Башмачника, спичек, клея или лоскутков для новых туфелек.

Горожане же вовсе не забыли о Добром Башмачнике и всем сердцем мечтали вернуть его обратно в город. Они даже были готовы смириться с его эксцентричным взглядом на материалы и фасоны, так как ни в какую не хотели мириться с халтурой и небрежностью башмачников из соседних городов. Где только горожане ни искали беглеца, у кого только ни спрашивали — никто не знал, где и почему скрывается от людей лучший обувной мастер, какого они только видывали. Горожане приглядывали за домом Башмачника в надежде, что он однажды появится на пороге, распахнет окошко своей мастерской и будет весь день что-то строчить, прибивать и обтесывать.

Шли месяцы, но дом мастера только ветшал, а надежда на его возвращение постепенно угасала.

Однажды в самом начале весны жители города заметили, как к дому Башмачника стала прилетать необычная птица. А необычным в птице было то, что на одну ее лапку был надет сапожок.

— Никогда такого не было в природе, чтобы птица обувь носила! — рассуждала торговка.

— Да еще и какую! Такую редкий человек себе позволить может! — поддерживала мать семейства.

— И ладно позволить — сделать! Это каким нужно быть мастером, чтобы на мизинец туфли шить! — не унималась торговка.

— Поди, где-то наш Башмачник пристроился зверям обувь шить! — заливалась со смеху мать семейства.

Шутки шутками, а весть про обутую птицу облетела весь город. И уже к следующему визиту необыкновенной гостьи в Башмачников дом горожане подготовились как следует: в дымоход, через который куропатка попадала в дом, поместили сеть, и как только птица впорхнула в трубу, она тут же оказалась в ловушке. Убивать ее, конечно, не собирались. На серую головку надели только колпачок для соколиной охоты, а к пряжке нового лакового сапожка примотали шелковую нить. А когда сняли с головы колпачок и выпустили куропатку из сети, ниточка, привязанная к пряжке, стала разматывать клубочек, указывая горожанам дорогу к лесу.

Долго ли летела испуганная куропатка, коротко ли, только вдруг уже у самой деревни, где когда-то Добрый Башмачник бранился с мальчишками, почувствовала, что что-то мешает ей свободно лететь и как будто притягивает к земле. Обернулась куропатка и чуть не обомлела, увидев, что за ней тянется длинный шелковый след до самого города. Но не растерялась птица, прямо на ходу сбросила сапожок с крохотной лапки и полетела к Башмачнику каяться в случившемся.

Выслушал мастер рассказ испуганной птицы и пригорюнился:

— И здесь от них покоя мне нет! И чем же я так перед судьбой провинился?

— Извини, добрый человек, что так подвела тебя. Теперь мне никак нельзя здесь с тобой оставаться. Да и весна уж за окном, пора мне восвояси.

— А как же мои ботинки? — возмутился Башмачник. — Для кого мне их теперь делать?

— Извини, но нам, птицам, они совсем ни к чему. Нам без них привычнее. Не умеем мы их носить. Вон чуть до беды тебя не довела…

— Ладно, что уж теперь. Лети с миром, ты мне и так сильно помогла. Пора бы мне самому подумать, как жить дальше…

Добрый Башмачник распахнул окно, куропатка махнула на прощание крылом и скрылась за верхушками деревьев.

Весна уже набирала силу, снег уже кое-где подтаивал, а солнце заманчиво играло своими едва теплыми лучами. «Пора бы мне развеяться и все как следует обдумать, — решил Башмачник и впервые за долгое время выбрался из дома. — Здесь останусь: найдут меня городские — жизни не дадут, а назад вернусь — изведут и подавно!»

Целый день проходил мастер по лесу, пытаясь разобраться в своих мыслях и желаниях, пока не стало смеркаться. А когда на небе появилась луна, а от земли снова повеяло холодом, понял мастер, что заблудился. Он понимал также, что слишком далеко ушел от домика лесника и теперь ни за что не найдет дорогу обратно. Мастер попытался на ощупь пробираться сквозь кусты и деревья, но только сильнее уставал и замерзал. Тогда он присел под дерево, согнулся в три погибели и впервые за все время тихонько заплакал. И так ему было жалко себя, своего времени, своих трудов, да и просто своей жизни, которая вот-вот может закончиться от холода или лесного зверя, что он, наконец, задумался, так ли плохо ему было в том городе, с теми людьми. Так ли важно было, какого цвета будут сапоги, когда благодарная улыбка стоит в тысячу раз дороже. И так ему стало хорошо на душе от этих мыслей, так тепло, что он начал засыпать, полный решимости все в своей жизни изменить и вернуться к людям, как только и если проснется…

И он проснулся. Первое, что он увидел, открыв глаза, была пара отлично сделанных ботинок. Он знал лишь одного мастера, который столь совершенно владел ремеслом, что мог сотворить такое. И этим мастером был он сам. И ботинки были его ботинками! Теми самыми ботинками, которыми он разгонял толпу назойливых деревенских мальчишек. Башмачник открыл глаза пошире, огляделся по сторонам и увидел толпу тех самых ребят, что прошлым летом дразнили его у дороги. Только сейчас они не смеялись, а испуганно смотрели на едва живого косматого бродягу, лежащего на стоге сена в деревенском коровнике.

— Живой! — сказал обутый в ботинки Башмачника старик. — Значит жить будет!

— А откуда у вас мои ботинки? — единственное, что на это смог ответить старику чуть живой мастер.

— Твои, говоришь? Тогда твои ботинки тебе этим утром жизнь спасли! Скажи им спасибо! Я благодаря твоим ботинкам всю зиму в лес за хворостом да корой ходил. А вот сегодня вместо хвороста тебя принес, — улыбнулся в седые усы деревенский старик.

— Да это тебе, дедушка, спасибо! Тебя мне сами ангелы послали!

— Вот они, эти ангелы, — и дед легонько стукнул по затылку деревенского мальчугана, — это им я всю зиму игрушки из коры да хвороста мастерю!

И целая стайка «ангелов» захохотала на все двенадцать ангельских голосков. И Добрый Башмачник расхохотался вместе с ними, стыдно ему стало, что в детей ботинками бросался, и весело от мысли, что все это уже в прошлом. Теперь он чувствовал себя должником и перед этим стариком, и перед этими мальчишками. И все, что он мог для них сделать, — это нашить целую кучу обуви на любой вкус. И он уже не думал о том, будет ли эта обувь самой изящной, или самой красивой… Теперь его волновало только то, сможет ли он достойно отблагодарить людей, спасших самое дорогое, что у него есть, — его жизнь.

Но мальчишки не хотели новых башмаков! Летом им гораздо приятнее было бегать по траве босыми пятками, а зимой им хватало привычных валенок. Гораздо больше им хотелось весело проводить время в компании увлеченного чудака. Поэтому они с радостью следили за работой мастера и с удовольствием у него учились. А со временем уже каждый из них мог легко подлатать старые туфли или даже сшить новые.

Да и горожане внакладе не остались! Теперь двенадцать учеников лучшего в округе мастера в любую минуту были готовы принять их заказ. А Добрый Башмачник с радостью делился секретами мастерства, потому что теперь он на самом деле чувствовал себя добрым.