Дактиль
Наталья Белоедова
Из душной зимы, пропитанной жаром лета и осени, раскрасневшейся ярких закатов и звучащей разрозненными голосами птиц, я попадаю в аэропорт Москвы. Вижу за окном снег, лежащий тонким слоем на всём. Похоже на соль Аральского моря. В Узбекистане чаще видишь соль, чем снег.
А после – аэроэкспресс, летящий сквозь замерший день к вокзалу. Картина меняется: вот ели с огромными белыми лапами, вот речка, запечатанная в лёд, вот пышные, белые поля. Всё больше, больше снега становится. Всё белее, белее просторы.
Но сама Москва разочаровывает, не приукрашивает, говорит в лоб. Про уродство серых кольцевых дорог, про невозможность дожидаться на улице транспорт, про молчаливый холод зданий. Дороги и тротуары почищены, посыпаны ядовитым веществом, от чего снега меньше, а слякоти больше.
После метро, поиска обменного пункта, смены одного вокзала на другой я влетаю в электричку. Чтобы ехать в снежное, дальше от города, ближе к лесу.
Дом отдыха Абрамцево. Не музей, не усадьба. Но выглядит именно так. Фронтальные колонны, арочные окна, метровые потолки.
Одно здание не функционирует. Оно облупилось, потрескалось, стёкол нет, двери забиты досками. Говорят, в советское время тут был пансионат. Второе здание – не в пример первому. Выкрашено, побелено, внутри ремонт. Они похожи на ровесников, об одном из которых забыли, а второе взяли на поруки.
– Второе здание построено уже в двухтысячных, – объясняет администратор.
Старое, значит. Бросили. Неинтересно. Доживай свой век.
Приятнее думать об этом месте, как об усадьбе с прудом, лебедями, детьми, играющими в волан. Где дамы прогуливались по аллеям, держа в одной руке ажурный зонтик, а в другой… А другой придерживались за кавалеров.
Все четыре дня Абрамцево гудит, словно улей. Не смолкают споры о поэзии, как нащупать её вещество. Что такое хорошая проза, актуальная драма. Семинаристы учатся.
А после – замирает всё. Теперь только кусты можжевельника, деревья, ели, прошлогодняя трава под снегом – да и те молчат. Редко кричит чёрная птица – не дает себя опознать. Ещё реже мелькнет в хвое взъерошенный рыжий хвост – скроется. Ветер усиливается. Мороз крепчает. В Подмосковье минус три и минус девять по ощущениям – это разница куда большая, чем на шкале Цельсия.
– Давай кататься на ватрушках, – несмотря ни на что, предлагаю Мише.
В Ташкенте ватрушки – в кофейнях и столовых. А те ватрушки, на которых кататься можно, только в горах. И не всякий год до них доедешь.
На необжитой горке мы раскатываем трассу. И летим с неё, и парим с неё, и кружимся.
Едем с Мишей в электричке обратно. Миша грустный, я уставшая. За окном что-то танцует в воздухе, заворачивается в кольца, несётся мимо поезда.
Спрашиваю:
– Что это? Метель?
Миша:
– Позёмка. Ветер разыгрался.
– Никогда не видела. Только в кино. Или читала.
Выходим на Ярославском вокзале, неуютном, открытом всем ветрам. А там всё то же. Те же танцы в воздухе, те же кольца. Но не с земли поднимаются, а с неба летят.
– Ливневый снег, – поясняет Миша.
Снег попадает за воротник, обжигает щёки, летит в рот. Пробирает насквозь – от всей этой красоты, килограммов парящего снега и света.
А Москва становится ещё морозней. Минус двадцать два. Хлопают двери метро. Они похожи на книжки, которые кто-то открывает и закрывает, открывает и закрывает, не вчитываясь.
Реки людей. Если появляется необходимость задуматься – лучше отплыть к берегу. Иначе снесёт не один поток, так другой. Затянет воронка, пойдёшь на дно.
У людей чем-то заняты уши. Чаще – беспроводными наушниками. Пару раз обращаешься, чтобы спросить направление, ориентир, выход. Не слышат. Приходится махать руками, чтобы заметили, использовать мимику, чтобы ответили – вытащили наушник.
Стою на перекрёстке, не могу понять, в какую сторону двигаться. Карты безбожно врут. Звонит Вадим и объясняет всё старым, проверенным способом: «Какое здание видите, от него повернитесь на девяносто градусов, идите ровно наискосок». Направление задано.
Дует ветер. Рывками. Минус двадцать два.
Вообще, для южного человека это просто слова такие – минус двадцать два. Ветер, мороз, гололёд – будто сказку читаешь. Но когда сталкиваешься вживую, оказывается, что не всё так сказочно. Тебя сначала резко толкают в бок, потом в спину. Проходят по телу током-холодом. Через минуту отпускает. Потом опять.
В Москве нужно быть в движении. Тут невозможно замёрзнуть или заблудиться. Если только это не главная цель. Но кому нормальному такое на ум придёт? Поэтому набрать больше воздуха и бежать, бежать.
Наталья Белоедова — родилась и живет в Ташкенте. Окончила Государственный педагогический университет имени Низами по специальности «Русская филология». Член Союза писателей Москвы. Публиковалась в поэтическом сборнике Союза писателей Москвы «Настоящее время», в журналах «Интерпоэзия», «Сибирские огни», «Юность», «Волга ХХI», «Простокваша», «Жирафовый свет», «Первоцвет» (Россия), «Звезда Востока», на порталах «Белый Мамонт», «Textura» и «Формаслов».