Идеальная

Рассказ

Как-то я подошла к ней, и у меня в руках зазвонил телефон, громко, на всю квартиру, я вздрогнула от неожиданности, потом ответила, а она и не обернулась, продолжила вытирать пыль. Я застыла на минуту: как же она живет? Как ходит по городу, не слыша моторы и сигналы машин, как отвечает на вопросы незнакомцев, телефонные звонки?

Я представила, что она слушает музыку или подкаст в беспроводных наушниках. Может, у нее внутри звучит самая лучшая мелодия или стоит божественная тишина, я ведь не знаю. Я вообще мало знала о ней: где она просыпается утром, откуда приходит? Куда уходит, знала, — к следующему клиенту. Их становилось все больше и больше, полный город изнеженных белоручек. Зачем убирать, если есть она — идеальная работница, не слышит, не говорит, можно записывать голосовые на любые темы, можно включать музыку на всю громкость, можно обсуждать что угодно.

Такая свобода при постороннем — роскошь. Но все же около нее я всегда ощущала неловкость, что я слышу, а она нет, могу говорить, а она... как оказалось, она могла говорить, плохо, непонятно, но могла.

Она тоже удивилась, что я собираю ее звуки в слова. А я и не собирала, если честно, чутьем улавливала смысл. Со мной она могла не только писать, но и говорить, эмоционально, взахлеб, размахивая руками, всем телом передавая суть.

Гибкая, как лань, высокая, стройная, изящная. Бледная той интеллигентной бледностью, какая бывает у девушек, которые за книгами проводят больше времени, чем на солнце. Не знаю, что у нее было с чтением, просто в голову пришел образ. Она была белокожей северной казашкой с тонкими костями и нежными чертами лица. Красивая, молодая, модно одетая. Если бы не ее особенность, она бы ни за что не зарабатывала на жизнь уборкой.

Я легко могу представить ее в кафе, изводящую ухажера бесконечными хотелками. Или в офисе на высоких каблуках, взлетающую по карьерной лестнице в тугой юбке, уверенную и сильную. Она такой и была.

Только вместо иностранных языков и музыки она в школьные годы осваивала язык жестов, чтобы из интерната для глухонемых перейти в пугающий мир. Не существовать на грошовое пособие инвалида, а жить, как обычный человек.

Она приходила в худи, джинсах и кроссовках, переодевалась в рабочие лосины и футболку, доставала свои чудо-тряпочки и, как одержимая, начинала мыть. Знакомая, которая дала контакт Даны, сказала, что она — маньяк уборки, чувствует грязь кончиками пальцев. Я со скепсисом пригласила ее и обалдела: она убиралась, как музыканты играют симфонию — слаженно и красиво, квартира после сияла.

Той ночью мне приснилось, что на вечеринке муж обнимал девушку, нежно поглаживая ее ягодицу. Меня как кипятком ошпарили, никаких сомнений — у них связь, гнев мгновенно ударил в голову, и я метнула бутылку вина, которую несла к столу, в голову мужа. Он охнул, обернулся, и... оказался незнакомым парнем. Схватился за голову, осел, кровь поползла из-под его пальцев по лицу и ниже, заливая рубашку. Музыка смолкла. Все, кто были на вечеринке, молча переводили взгляды с парня на меня и обратно.

Я проснулась тяжело дыша и лихорадочно соображая, что же делать. Вызывать скорую, но на какой адрес? Напряжение отпустило, когда я поняла, что это сон. На часах половина седьмого утра. Попыталась заснуть, но не смогла. Нащупала тапочки и пошла на кухню ставить чайник. Довольный моим ранним подъемом кот, мешаясь под ногами, добился пакетика корма.

Солнце едва поднялось над крышами, но город уже ожил, по дорогам ехали машины, на спортплощадке кто-то делал зарядку, одиночные прохожие спешили по делам. На горизонте дымили две огромные трубы теплосетей. Столько петиций написали, чтобы перестали жечь уголь, перешли на газ, а смог от труб все так же расползается, скрывая город от неба, превращая алматинцев в безмолвных очевидцев экологической драмы. И, наверное, я провела у окна много времени, потому что позже обычного разбудила своих, и они собирались в спешке, перекусывали на ходу, выливая на меня раздражение. Не хочу сырники, где моя рубашка, опаздываем из-за тебя...

Когда все разошлись в школу и офис, я села работать. Сняв трубку домофона, по привычке спросила: «Кто?» Ответом была тишина, я вспомнила, что день уборки, и нажала на кнопку с ключом.

Дана вошла стремительно, улыбаясь как будто безумно рада меня видеть. Это для обычных людей добраться до нужного адреса — не задача, а для таких, как она — сложности на каждом шагу. Поэтому она светилась как ребенок, ее хотелось сгрести в охапку и зарядиться энергией.

Тем более странно было, позже проходя через зал, увидеть ее сидящей на подоконнике с опущенной вниз головой. Окно открыто настежь. Она его мыла, а сейчас застыла в позе птицы, которая хочет взлететь. А у нас двадцатый этаж, и Дана — не птица.

Меня объял ужас, похожий на тот, что был во сне. Странное явление — сновидения, то ли идут по следам, то ли предсказывают. Я стояла как окаменевшая. Позвать Дану — она не услышит, а если подойти и схватить за руку, можно испугать. Кто знает, в каком вакууме она живет и как отреагирует.

Она все сидела и сидела, а меня бросало то в жар, то в холод. Если упадет, как жить после этого? И как это возможно — мыла окно и решила покончить с собой? Я ведь не знаю о ней ничего, полиция может предположить, что я ее выкинула. Хотя за что, меня с ней ничего не связывает, кроме уборки. Мои руки похолодели, я стояла, боясь пошевельнуться, как будто неловкими движениями могла поколебать пространство и невольно подтолкнуть Дану к опасному шагу.

Наконец она задвигалась, поднялась с корточек, развернулась и спрыгнула с подоконника в комнату. Увидела меня и смутилась.

— Давно стоишь? — уловила я в протяжных звуках.

Я смогла только кивнуть головой. Она сунула мне свой телефон. На экране — четыре пропущенных.

— Послушай, — попросила она мычанием и взглядом.

Ее телефон зазвонил снова. Дана приложила руку к уху, подталкивая меня ответить.

Я нехотя провела по зеленому значку вверх.

— Привет, киска, ты сегодня свободна? Подъедешь? — мужской голос звучал так, что легкая тошнота подступила к моему горлу.

Дана буравила вопросительным взглядом:

— Кто это?

Я пожала плечами и отключила вызов. Дана повторила вопрос на бумаге: «Кто звонил»?

«Мужчина, просил подъехать», — написала я.

Она нахмурилась, взяла у меня ручку и быстро задвигала ей по бумаге: «Бывший муж на сайте проституток мой телефон выложил. Спрашивает, где я, где дети».

«У тебя есть дети?»

«Даб трое»

Ей ведь лет двадцать пять. Когда успела?

«А где они?» — спросила я.

«У родственников в другом городе. Муж хочет забрать их».

Чужая беда молчаливо встала передо мной. Я знала, что Дана приехала из Павлодара в Алматы. Думала, потому что здесь больше работы, больше платят, а получается, она убегает и прячет детей. Я поймала ее взгляд — тревожный, но полный доверия, как будто мне ничего не стоит решить ее проблемы.

«Почему с мужем развелись?» — написала я и передала ей ручку.

«Пил много, дети ему мешали, бил их».

«А тебя?»

Дана отрицательно покачала головой, потом сказала едва внятно: «Иногда, один-два». И вытянула вверх три пальца.

В следующий раз она не пришла вовремя. Написала, что поехала в РОВД с заявлением, что муж ее преследует. Появилась в двенадцатом часу. При встрече я не почувствовала обычной ее детской радости, движения у нее были резкие, порывистые. И убиралась она суетливо, и писала, писала мне длинные сообщения, бросая пылесос и тряпки посредине комнат, чтобы красивым почерком довольно грамотно выводить на бумаге: нет ли у меня знакомых, которые продают дом, и он стоит пустой. Она готова купить в рассрочку, жить и платить. Ей нужно быть вместе с детьми, муж грозится отнять. Он жестокий человек, она не хочет его видеть, детям нельзя к нему, они должны жить с матерью, и не так как сейчас. Она будет работать.

Я спросила, что сказали в РОВД.

«Нет состава, не приняли заявление», — написала она, и крупные слезинки беззвучно потекли по ее щекам. От нее так легко отмахнуться, идеальная жертва, доверчивая и безмолвная. Стоит рядом, а ее как будто нет, только глаза взывают о помощи.

Я кожей ощущала ее растерянность. Испытывая стыд за мое благополучие, принесла стакан воды. Перебрала в голове знакомых с пустующими дачами. У друга, с которым когда-то у нас не сложилось, недавно умер отец, остался дом, надо ему позвонить, он всегда так рад меня видеть.

Когда она ушла, я вернулась к работе. А ночью стала птицей. Птицей, отгрызающей себе ногу, чтобы освободиться от приковавшего к столбику кольца. Когда все было кончено, лапка неподвижно распласталась на земле. Я, не чувствуя боли, прыгая на одной ноге, подняла голову к небу и расправила крылья. Но приближающийся топот заставил оглянуться. Через поле бежали мои дети: «Мама, мама». Как же я могла о них забыть? Прижались, уткнули носики, три счастливых личика, куда я от них? Сомкнула крылья в безмерном объятии. Кандалы, удерживающие меня на земле крепче железных оков, тихо сопели у меня на груди. Теперь все еще сложнее, я уже не та красивая птичка, какой была, мое тело стало другим, мне трудно держаться на одной ноге. Я устремила взгляд к звездам. Тоска о свободном полете с широко расправленными крыльями вырвалась наружу громким стоном. Я проснулась с головной болью.

Никому я не позвонила, потому что это не телефонный разговор, а поводов для встречи не было. Я тогда с головой ушла в творчество, с трудом удерживаясь в семейной жизни. А вскоре Дана исчезла. Не пришла на очередную уборку, мобильный равнодушно сообщил, что номер отключен. Я спросила о Дане у знакомой. «Уехала, сама напишет, когда приедет».

Прошли месяцы, я нашла другую домработницу. В блокноте остались исписанные листы, не вырываю, иногда натыкаюсь. И еще у меня появилась привычка — замирать, увидев новости о погибших женщинах, судорожно вчитываться в скупые строчки, не Дана ли это. Как будто я оставила ее в опасности.