Три рассказа

Когда я умер

Незадолго до Рождества я обнаружил себя мертвым. Это было несколько неожиданно для меня: я был совершенно здоров — ну разве что стар. Но долгие годы молитв и чтения священных писаний подготовили меня к смерти и примирили с ее фактом. Чего я не предвидел, так это того, что по эту сторону меня никто не встретит. Нет, я не ждал, что передо мной сразу распахнутся райские врата и Петр с улыбкой склонит голову. Это, конечно, было бы неплохо, но очень уж сказочно. Я ждал мытарств, а на сороковой день и свидания с тем, кого нельзя поминать всуе. Я ждал хотя бы, что мне не придется смотреть, что происходит с телом, которое я покинул. Не то чтобы я сильно им дорожил, но, знаешь, в последние недели жизни я здóрово чревоугодничал и не хотел созерцать последствия.

Я сидел около тела и не мог уйти. Очень хотел, но не мог. А тело мое, как назло, замироточило. Знаешь, когда из мертвого тела выделяется что-то вроде прозрачной смолы, люди собираются, ахают, охают и нарекают твою оставленную духом плоть мощами. Дело близилось к Рождеству, а я все сидел около собственных мощей — что за слово! — и ждал, когда обо мне вспомнят высокие чины и отправят страдать.

Мало-мальски занимательное событие произошло только через восемнадцать дней после моей смерти, в Сочельник. Моим мощам пришел поклониться старик. Отец тех девчонок, которых я спас от панели. Благодарил за подброшенное золото, припадал к тому, что осталось от моего тела, молился за упокой души. «Николай, — бормотал. — Николаюшка». А душа моя, в смысле я, как есть, слушала его слова и думала, как же ей напомнить о себе тому самому. Тому, который — теперь уже непонятно, — то ли есть, то ли нет. А если не ему лично, то хотя бы ангелам.

И меня осенило. Может, мои мытарства и есть в том, чтобы пережить тоску ожидания и научиться быть полезным миру и в этой своей бесплотной ипостаси? Уже через год я возглавил команду детских душ, — таких вот, как ты. Тогда же и любовь всей моей смерти встретил. Не всем так везет, как нам с ней... Спустя еще два года мы нашли место и обосновались. Людям кажется, что нам, бесплотным, не нужен дом. Или что все его обретают просто по факту смерти — райский сад и прочая. Но нет. Ангельские риэлторы нас здесь не встречают, а дом нужен всем. Для меня и вас, моих — теперь моих — детей, идеальным домом стал Северный полюс. Людей нет, можно не тратить силы на то, чтобы оставаться невидимыми. Холод нас, по понятным причинам, не пугает. Места для постройки дома и хранения всех необходимых вещей — вдоволь. Единственное, что оказалось сложным — это научиться работать с материей, будучи бесплотным. Но нет ничего невозможного для души, которая во что бы то ни стало решила продолжать жить.

Через несколько лет к Священному писанию я уже окончательно остыл, с непоминаемым всуе мы так и не свиделись, ангелов тоже не нашел. Да и, если быть совсем честным, не очень-то искал. Зато перестал ждать мытарств и обрел удовольствие в ежедневном труде. И вас, малышню, принимать, привечать и учить жить после смерти тоже мне полюбилось. Нельзя нам быть неприкаянными, каждому нужна семья.

Заговорились мы с тобой. Смотри, кто к нам бежит. Милая, что случилось? А, пора уже. Да я все нашего нового эльфа разговорами развлекаю. Что ж, запрягай оленей, малыш, поехали. Дети ждут!

Не время для весны

Весна облизывает сосульки, и они тают. Весны не должно быть, декабрь — не время для весны. Но весна — есть.

Капает по крыше кровь умирающей сосульки. Капает Оксана Ивану. Капают вместе, капают врозь. Кап —

Ваня, купи елку.

Кап —

Ваня, я с кем говорю?

Кап —

Ну раз ты не хочешь, то и мне не нужно.

Кап —

Я не буду дважды просить.

Кап —

Дети без елки, а тебе все равно!

Кап, кап, кап.

Ваня сохраняет игру, встает из-за стола, ищет ключи. Оксана делает тише телевизор, Ваня вслушивается, распахивает форточку. С улицы тянет весной. Телевизор рассказывает честно Оксане и по секрету Ване про озоновый слой и тающие ледники. Оксана быстро стучит ножом. Ваня садится за стол, включает компьютер, запускает игру. Ваня верит весне.

Оксана весне не верит, Оксана верит календарю. В календаре — предновогодний декабрь. В календаре — Новый год. Капля по капле, на Ваню льется поток. Грязная вода с шелухой от семечек, кусочками обрезанных и не найденных пылесосом ногтей, соринками льется Ване на ноги, поднимается до колен, топит ремень брюк, выше, выше, выше. Ваня тянет шею, чтобы не захлебнуться. Оксана извергает и извергает. Ваня строит плотину. Ваня в домике.

Бам! — Оксана захлопывает дверь на кухню.

Бам! — Ваня захлопывает дверь в квартиру.

По улице бегут ручьи. Весна, весна на улице, весенние деньки. Черные сугробы по обеим сторонам от бывшей дороги, нынешней — реки. Ваня плывет от подъезда — к машине, на машине — к елочному базару. Сугробы плывут за Ваней. Только не оглядывайся, Ваня! Только не оглядывайся.

Ваня неправильно держит руки. Инструктор говорил Ване: локти на ширину плеч, локти — врозь. Ваня держит руки перед собой, перехватывает руль наискосок. Скрежещут тормоза. Ваня смотрит в зеркало заднего вида. Сзади — Ваня видит — весна. Сзади — Ваня верит — зима. В память об Оксане, говорит Ваня. В память об Оксане — верю!

Локти протыкают теплое тело. Оксана чувствует, что Ваня не приедет. Оксана всегда чувствует. Напился — беззлобно думает Оксана. Елку не купил и — напился. Ребра с хрустом ломаются. Оксана достает с верхней полки салатницу и ставит в раковину. Раздвигая пыль, словно библейское море, чистая холодная вода бьет в центр салатницы. Оксана режет мясо на стейки. Сердце совершает последний удар. Оксана бьет деревянным молотком по стейку. Мертвая плоть подпрыгивает.

Мало того, что без елки, так еще и — капель. Чертова капель! Оксана смотрит, как по стеклу ползет сонная муха. Муха останавливается, отрывает передние лапки от поверхности стекла и трет их друг об друга. У мухи все получилось. Муха живая и у нее — весна.

У Оксаны звонит телефон.

Чайка

— Только не пугайся, — говорит Женя, вталкивает меня в квартиру и захлопывает дверь.

Все ясно. Приехали. Так, что нужно делать, чтобы не спровоцировать безумца на агрессию? Совсем недавно читала статью... Не смотреть в глаза, не называть сумасшедшим, возможно, удивить, застать врасплох. Удивить — это обо мне. Удивлять я умею.

Женя разувается. Я застываю у стены в коридоре с оскалом Джима Кэрри в любом его фильме. Женя оборачивается и спрашивает:

— Ты в порядке?

— Да, — страшным шепотом произношу я и кривляюсь, будто у меня несколько нервных тиков разом.

Женя внимательно смотрит на меня, потом его осеняет:

— Да нет, у меня просто чайка живет. Живет, но постоянно норовит сбежать. А ей нельзя. У нее крыло сломано, срастается долго, уже месяц лечу. Поэтому дверь нельзя долго открытой держать.

Господи, как можно быть такой дурой?

— Где чайка? — охрипшим голосом говорю я.

— Пойдем чай пить, она сама придет, она любит гостей.

Женя уходит на кухню ставить чайник, а я думаю, что он все же псих. Привел девушку из ночного клуба и зовет чай пить. Хорошо хоть, не с вареньем.

Прохожу за Женей на кухню. На столе заварочный чайник в цветочек, печенье и клубничное варенье в розетке, как у бабушки. За столом на табуретке сидит большая чайка с перевязанным крылом. Сюрреализм.

Я смотрю на чайку и привычно склоняю голову на бок. Чайка смотрит на меня и тоже склоняет голову на бок.

— Сюр? — спрашиваю я у чайки.

— Сюр, — соглашается чайка голосом Жени. — Блины будешь?

— Буду, — говорю я.

Мы с чайкой и Женей сидим на кухне, пьем чай и едим блины с вишневым вареньем. Клубничное уже кончилось, а вишневое для Жени варит бабушка — каждый раз, когда он ездит к ней в гости. Женя не ветеринар и не орнитолог. Женя — обыкновенный маркетолог, который с детства любит птиц. Чаек в нашем приморском городе множество, и одной из них не повезло попасть в зубы собаке у Жени во дворе. Или повезло. Это как посмотреть. Чайку зовут Тигром. Она на имя не откликается, но Женя все равно так ее зовет.

Мы пьем чай и разговариваем. Чайка, пользуясь нашей увлеченностью, исчезает. Идем ее искать и обнаруживаем в моих туфлях следы присутствия чайки. Женя извиняется, суетливо отмывает туфли, предлагает свои кроссовки, потому что в мокрых туфлях в октябре никак. Кроссовки оказываются велики, и я остаюсь ночевать в Жениной постели. Сам Женя ложится на надувном матрасе (с ума сошла, ты на матрасе спать не будешь!).

Утром просыпаюсь от запаха кофе и блинов. На животе у меня, засунув голову под крыло, спит чайка.

Как хорошо дома, думаю я. Наконец-то. Как хорошо!