Любовь замедленного действия

1

Ну вот, можно и расслабиться... «Пристегните ремни, наш самолет готов к взлету»... Теперь целых четыре часа можно просто вспоминать и думать, думать и вспоминать...Она даже представить не могла, что это так сладко... Просто вытянуть ноги и закрыть глаза...

...Месяц у родителей пролетел как одно мгновение. От этого было жутко и как-то страшно, невероятно хорошо, как вообще никогда в жизни не было. Родители, сестра, университетские подружки, врачи, к которым она исправно таскала детей, прилетая в Россию, сами дети, собственно говоря, — все это значения не имело. С той самой минуты, когда она услышала в трубке его голос. И сразу некстати вспомнила «Двенадцать стульев» (она всегда проецировала жизнь на литературу): дескать, женщина может постареть, а голос у нее не изменится. Так вот, у мужчины тоже. А стареют они ничуть не меньше нашего...

...За месяц до приезда в Россию она получила от него запрос на дружбу в «Одноклассниках». Сердце екнуло, скакнуло к горлу, потом упало куда-то вниз и забилось в бешеном темпе.

«Привет, ты меня помнишь?» — написал он. (Да разве можно было тебя забыть?!)

«Конечно, помню. Привет», — сдержанно ответила она.

«Ты бываешь в России?»

«Разумеется, — и тут же торопливо добавила: — Через месяц прилечу».

«Напиши свой телефон, я тебе позвоню».

Больше она уже ни о чем не могла думать.

И прилетела, и дождалась, и схватила трубку, и услышала этот единственный в мире голос, и тут же согласилась встретиться...

...Она сидела в кафе и читала книгу. То есть делала вид. Надушенная, наманикюренная, безупречная. Вдруг что-то толкнуло ее — она подняла глаза. Он шел к ней и улыбался. Такой же, как двадцать лет назад. Только совершенно седой. Она не была к этому готова. Смотрела на него во все глаза, а он приближался и улыбался, улыбался и приближался.

— Привет, Маш, — сказал он так просто и естественно, как будто только вчера они болтали в университетском холле.

— Привет, Максим, — улыбнулась она, стараясь, чтобы это прозвучало непринужденно...

Он был безупречен, Светлые брюки, легкая светлая рубашка — да, он и тогда такие любил. На запястье нет часов. Хм-м... И в юности он их не носил... надо же... как стойки наши привычки...

— ...живу в Вене почти двадцать лет. Двое детей. Работаю в туристической компании экскурсоводом. А ты?

— …после университета пошел в милицию, прослужил двадцать лет, сейчас на пенсии, бизнесом занялся. Песни? Господь с тобой! Я давно их не сочиняю!.. Детей нет.

Потом сели в машину и поехали... куда — она не знала. Она ведь давно здесь не жила — только приезжала ненадолго. «Столько лет, — подумалось ей. — Приезжала, бродила здесь, недалеко от его дома, а ведь не встретились ни разу!»

— Удивительно, — вдруг сказал он задумчиво, — я ведь все время о тебе помнил. Даже расспрашивал общих знакомых... Узнал, что ты в Вене... замужем... Даже и не мечтал увидеться...

— А что же случилось месяц назад? — спросила она, пораженная тем, как совпали их мысли.

— Зарегистрировался в соцсетях. И сразу стал тебя искать. И нашел почти моментально.

...Потом был лес, дождь, беспокойно постукивающий в стекла машины. Она лежала на его коленях на заднем сиденье и смотрела на него снизу... Отчетливо понимая, что если есть на свете счастье, то это и есть оно... А он смотрел на нее сверху, улыбался и осторожно, нежно гладил: по волосам, по щекам, по плечам и груди...

— Сколько лет ты женат? — спросила она.

— Семь.

— Это твой первый брак?

— Второй. Первый распался почти сразу.

— Кто она у тебя?

— У-у-у... Серьезная женщина. Чиновница. В городской администрации работает.

— Тебе с ней не скучно?

— Она очень умная, очень... Ну, а ты? Как ты живешь?

... Как она живет? Наверное, хорошо. В Вене потому что. В Вене все живут хорошо. Даже те, кто живет плохо. Такой это необычный город. В Вену ее увез муж, за которого она вышла незадолго до отъезда. Мужем он стал почти сразу после знакомства. К тому времени она поняла, что Максим ее мужем не будет. А если не он — не все ли равно, кто?

И вот они уехали в Вену, где было трудно, больно и страшно. От невозможности поболтать по душам с родными и близкими, от ощущения отверженности и абсолютного одиночества, когда ты выходишь на улицу... да и не выходишь даже... просто включаешь телевизор или открываешь балкон, и эта чужая речь бьет наотмашь по голове и по сердцу, и ты тупо улыбаешься, потому что не понимаешь ни слова... Но они были — вдвоем. И болтали друг с другом, и молчали друг с другом, и держались друг за друга, потому что только это им и оставалось. А потом... выучили язык, обзавелись друзьями, родили детей, получили гражданство. Она с удовольствием водит туристов по Вене, показывает им храм святого Стефана, Бельведер и все остальное.

А с мужем они сейчас... как две чашки из одного сервиза. Рядышком на полочке стоят. Да, как-то так.

2

Двадцать лет назад она училась на филологическом факультете. Ее подруга, Танька, выскочила замуж уже на втором курсе и часто приглашала ее в свое гнездышко. А Танькин муж звал своих друзей. В том числе и Максима. Он очень резко отличался от остальных. У него были изумительные карие глаза, потрясающая улыбка, от которой сердце уходило в пятки, и глубокий баритон, действующий на Машу парализующе. Он учился на истфаке и сочинял песни. И пел их под гитару. Этим самым волшебным баритоном.

Они часто встречались в университете, радостно кивали друг другу, останавливались поболтать о всякой ерунде и разбегались по разным этажам. Танька, заметив это, увеличила число домашних торжеств и ограничила количество гостей. Машей и Максимом. Вечера были чудесными, наполненными поэзией, музыкой, молодостью и счастьем. Потом Максим провожал Машу домой. По дороге они смеялись, разговаривали обо всем на свете, и обоим было хорошо.

В один прекрасный день Машка поняла, что пропала. Да. Она больше не могла смеяться по поводу и без, да и искать темы для дружеских бесед становилось все трудней. Ей уже хотелось... чего-то, что пока жило в ней только смутно, ноя и томясь где-то очень глубоко. Она закрывала глаза и представляла Максима. Его губы, к которым мучительно хотелось прикоснуться, и плечи, которые хотелось гладить до умопомрачения...

Она набрала его номер, и, когда он сказал: «Алло», произнесла:

— Привет.

— Привет, Маш, — ответил он.

— Я тебя люблю, — сказала она и нажала на рычаг.

Потом выбежала из квартиры, вскочила в первый попавшийся автобус и до поздней ночи колесила по городу, представляя себе, что вот он звонит... Телефон уже разрывается... Мама, вернувшаяся с работы, недоуменно, в десятый раз отвечает, что Маши нет дома... Позвоните попозже...

На следующий день он позвонил и предложил увидеться.

Зачем?

Машке, не особо опытной в амурных вопросах, было совершенно ясно: на любовное свидание таким голосом не приглашают. И ответа «Да» она не услышит. Но она решила довести эту тупиковую фразу до точки... или хотя бы до многоточия...

...Они сидели на лавочке недалеко от ее дома. Он говорил мягко, тепло: ей казалось, аккуратно и заботливо вбивая изящные, ювелирной работы гвозди в крышку ее гроба.

— Маш, я не хочу быть Онегиным (он тоже, как и она, любил проецировать реальность на литературу), но пойми... Я очень-очень хорошо к тебе отношусь... и хочу, чтобы мы остались друзьями... Правда...

Она посмотрела на него долгим, тающим взглядом.

— Я поняла, — сказала она. – Тогда исполни одну мою просьбу.

— Какую? – спросил он.

— Будь у меня первым, — произнесла она с усилием.

Она раздавила его этими словами. Он молчал, глядя перед собой, целую вечность.

— Что ты молчишь? — спросила она.

— Не знаю, что тебе сказать, — честно ответил он.

— Я тебе совсем-совсем не нравлюсь? — спросила она, даже не осознав, как изменилась в эту минуту. Ее глаза вдруг заблестели, грудь дрогнула под легким платьем, а волосы взметнулись и легли на плечи сами собой. Именно в этот миг она стала женщиной — которой больше нечего терять.

Он понял это и сказал внезапно охрипшим голосом:

— Нравишься. Я просто... не готов...

Зато она была готова. Прямо сейчас. Прямо здесь. Так ей казалось в тот миг.

— Я позвоню тебе, — сказал он, стремительно поднялся со скамейки и ушел.

>

Он позвонил через две недели. Встретил ее на незнакомой остановке, повел куда-то... Стесняясь, объяснил: «К другу... он уехал... ключи оставил...»

Он вообще очень стеснялся... боялся ее и себя... ужасно спешил, и ничего не получалось... Они долго пили чай, потом опять неловко начали целоваться... А потом вдруг все прошло: страх, смущение... и наступило что-то новое и значимое... и они лежали молча и слушали тишину этого странного вечера.

Уже после десяти он пошел ее провожать, но в холле вдруг остановился возле автомата и стал искать мелочь. Она ждала у двери на улицу.

Он говорил тихо, но она все равно услышала.

— Да, я уже почти освободился. Ну, не совсем. Минут через сорок буду у тебя. Купить что-нибудь по дороге?

«Освободился, значит», — мысленно прокомментировала она и рванула на себя входную дверь. И побежала, не останавливаясь, не переводя дыхание, не оборачиваясь... Вскочила в первый попавшийся автобус и колесила на нем почти до полуночи...

На следующий день она пошла в деканат и оформила академический отпуск, а потом и вовсе перевелась из университета — в педагогический институт.

Потом вышла замуж и уехала в Вену.

И вот — вернулась.

3

Маленький кособокий одноэтажный домик, стоящий на неасфальтированной, тупиковой улочке с огромной лужей посередине, гордо именовался гостиницей. Им открыла пожилая женщина.

— Здравствуйте, — сказал Максим. — Я вам звонил сегодня...

— Да, — кивнула она, и они прошли за ней.

Узкий коридор с восемью дверями, расположенными в шахматном порядке.

— За два часа — четыреста, — сказала женщина.

Максим положил деньги на стойку, а она протянула ему ключ с сиреневой биркой и нацарапанной на ней цифрой 4.

– Душ в конце коридора, — добавила она и уткнулась в какую-то тетрадь...

В номере было чисто. Зеленоватые шторы, такого же оттенка, как покрывало на кровати, в углу телевизор на тумбочке и кресло, куда тотчас же полетела Машина сумка...

...Было хорошо. Даже как-то весело. Они угадывали друг друга с полуприкосновения, полудыхания... В какой-то момент Максим шепнул ей на ухо:

— Ты моя девочка. Только моя...

Она напряглась. И он сразу почувствовал это, привлек к себе, поцеловал...

— Дурак я был, — сказал хрипло. — Просто дурак — и все. Надо же нам было так не совпасть тогда!..

— А сейчас? – спросила она.

— Сейчас? Ты ведь сама чувствуешь: полный унисон... Или нет? — и он тревожно заглянул ей в глаза.

Она счастливо кивнула.

— Расскажи мне о детях, — вдруг попросил он.

— Сын и дочка, — сказала она. — Сыну двенадцать, спортсмен, отличник. Дочке — шесть. Принцесса. («На тебя похожа?» — «Да, очень».) Общительная. В школу пойдет осенью...

Она замолчала. Ее незаданный вопрос повис в воздухе и четко обозначился черным сгустком боли.

— У меня был сын, — медленно сказал он. — Умер пять лет назад. Ему было всего десять месяцев...

— От чего? — сдавленно прошептала она.

— Сердце... — Он тоже говорил шепотом, заполняя страшную тишину. — Теперь ей сорок лет... И если опять ребенок, то только ЭКО, как ты понимаешь... А она... не хочет... Тупик какой-то... Расстались бы, да ипотеку еще надо выплачивать...

— И я бы рассталась, — сказала она неожиданно, — если бы...

Она недоговорила. Все было не важно. Кроме одного.

— Как мы будем жить дальше? — спросила она.

— Но ведь как-то жили же двадцать лет друг без друга, — ответил он улыбаясь.

— Нет. Это другое. Ты ведь понимаешь, что сейчас все иначе. И мы уже не сможем, как раньше...

— Да, — кивнул он. — Не сможем.

— Ты приедешь ко мне в Вену?

— Приеду.

— Когда?

— Скоро, — пообещал он и добавил: — А потом ты сюда. И снова я.

— Так и будем? — уточнила она.

— Так и будем. Пока. Нужно все решать и делать постепенно, без резких рывков. Тогда все получится.

Она повернулась к нему.

— Тебе хорошо со мной? — спросила коротко.

— Хорошо? — переспросил он. — Мне никогда так хорошо не было. За эти недели с тобой не жаль было бы отдать десять, а то и пятнадцать лет жизни... Да. Вообще не раздумывая.

4

Самолет шел на снижение. Дети уже не спали и шумно возились в креслах.

Прошла стюардесса, задела и извинилась.

Сзади бубнили соседи.

Маша откинулась в кресле и закрыла глаза. Больше всего на свете она ненавидела посадку. А сейчас отчетливо поняла, что это возвращение из рая в обыденную жизнь, которой нужно было продолжать жить... В ушах начало давить, потом показалось, что она оглохла и ослепла...

— Мама! — тормошила ее дочка, Катюшка. — Что с тобой?

— Маме всегда нехорошо, когда самолет приземляется, — авторитетно заявил Сашка, сын.

— Почему?

— Потому что было очень высоко, а теперь низко. И многим людям от этого плохо.

— Мама! — Катюшка кричала ей прямо в уши и отводила руки, которые она держала у лица. — Ма-мо-чка!

— Все хорошо, — с усилием проговорила Маша и погладила дочку по голове. — Все нормально...

Самолет коснулся земли, и все нервно захлопали. Особенно громко — Катюшка.

— Просим вас пока оставаться на своих местах, — проговорил приятный женский голос.

— Почему на местах? — спросила Катюшка — она всегда спрашивала об этом.

А Сашка солидно объяснял: «Потому что надо все приготовить: лестницу, например, и все такое».

Маша глотнула и включила телефон. И тут же прочитала смс от Максима: «Я думаю о тебе».

«И я о тебе», — написала она в ответ и вышла из внутреннего эфира. А во внешнем сразу же услышала Катюшку:

— А папа нас встречает?

— Конечно, — ответил Сашка.

— Ура-ура! Как я соскучилась! А ты, мама? — громко вопросила Катюшка.

— Да, — коротко ответила Маша.

Люди уже стояли в проходе с чемоданами и сумками и ждали команды к выходу.

И только они втроем — сидели.

— Мама, вставай! — тормошила Машу дочь. — Смотри, все уже встали!

— Успеем, — ответила Маша.

Сашка тем временем вытащил из-под сиденья свой рюкзак и надел его на плечи...

Путь по коридорам аэропорта был долгим. Очередь на паспортный контроль — бесконечной. Ожидание багажа — мучительным.

А уже через две минуты Катюшка с воплем: «Папочка!» повисла на отце, на Машином муже, Владимире. Он был весел, свеж, бодр, в футболке и шортах, высокий (сантиметров на десять выше Маши) и плотный. Дети висели на нем, как яблоки на ветке, а он умудрялся еще везти большой чемодан на колесиках и разговаривать по телефону. С Машей они встретились буднично, кивнули друг другу и, не сговариваясь, двинулись к выходу.

5

Дома было относительно чисто. Даже обед ждал на плите: макароны с сосисками.

Потом муж с детьми уселись смотреть телевизор, а Маша принялась разбирать вещи, раскладывать по местам... Включила стиральную машину, проинспектировала холодильник, поставила варить бульон. И все думала, думала –— как-то странно и непривычно: о себе будто в третьем лице. Будто не «Я», а «Она», та, которая прилетела сегодня из России, вырвавшись из объятий своей давней любви.

Телефон исправно принимал смски: «Как долетели?», «Люблю тебя», «Ты все равно со мной»... Она отвечала, но — мысленно. Просто не могла пока выстукивать текст, когда за стеной заливисто смеялись ее муж и дети...

Она пошла на балкон вешать белье и услышала Сашкины слова:

— Нет, пап, просто ложишь вот так — и все.

— Саша, — укоризненно обратилась она к сыну, — сколько раз я тебе говорила: «ложишь» — это неправильно! Только «кладешь», «клади», «кладет»!

— О! Словарь Даля вернулся! — хохотнул муж, глядя в экран.

— Ожегова, а не Даля, — сказала она, развешивая футболки.

— Да один черт. Главное — снова есть кому учить нас правильной речи!

Муж часто так шутил. И она уже привыкла не обращать на это внимания. А сейчас вдруг почувствовала раздражение, которое вынуждена была скрыть, немедленно уйдя в кухню...

...Вечером, перемыв всю посуду, она прошла мимо мужа, сидевшего за столом перед ноутбуком, и легко коснулась его плеча:

— Вов... спокойной ночи… пойду... я так устала...

— Спокойной ночи, — отозвался он, не отрываясь от монитора.

Она легла, думая о том, каким сложным оказался первый день после возвращения... и как теперь жить дальше?..

6

Владимир уезжал рано. Его офис находился в центре, и добираться туда было довольно сложно с учетом пробок и бесконечных ремонтов дороги.

У Маши был свободный график. Она сотрудничала с разными туристическими фирмами, звонили и предлагали ей работу часто, она могла выбирать. И это ее вполне устраивало.

Буквально сразу же после возвращения она уехала из Вены с выездной экскурсией. Проводив этих туристов, поехала встречать следующих. И была рада. Домой она приходила поздно, бросалась к плите, чтобы наготовить еды детям на завтра (у них еще продолжались каникулы), а потом добиралась до постели и засыпала мертвым сном.

Максим звонил каждый день. Они заранее договаривались, во сколько. Она ждала. Уходила на тихую улочку или в парк, доставала телефон и сидела с ним в руке, пока не раздавался звонок... Иногда они обменивались всего парой слов, а бывало, что говорили долго, но она каждый раз ощущала, что вот это — ее настоящая жизнь, ее душа, ее счастье, и обмирала от его голоса, его слов, его дыхания...

Однажды Маша проснулась среди ночи — внезапно, будто вскинулась. И ни с того ни с сего стала перебирать в уме числа и дни недели. И вдруг... ее обожгло. Задержка! Уже четыре дня! Так заработалась, что и внимания не обратила!

Она лежала рядом с мужем, думая о том, что к этому событию он впервые не имеет никакого отношения. И ей стало страшно. Сразу вспомнились многочисленные голливудские лавстори о красотках, беременных от случайных попутчиков и скрывающих это от мужей. А потом, почему-то в экзотической обстановке или после аварии, рождается ребенок, которого муж героини любит как своего, и все счастливы... Брр...

Есть и другой выход: пойти к врачу и попросить направление на аборт. Срок маленький, операцию сделают быстро и отпустят в тот же день. И никто ничего не узнает.

Она закрыла глаза. И ей отчетливо представился Максим.

Его сухие губы, которыми он произнес страшное: «Детей нет... был сын... умер...» И вот эти губы раздвигаются в улыбке, лицо светлеет, когда она говорит ему заветную фразу: «Я беременна». Может быть, он все бросит и приедет в Вену? То есть, приедет, конечно, но, наверное, не сразу... Потом, когда ей придет время рожать... И снова, наверное, уедет: у него же бизнес, и переехать в другую страну насовсем ему будет непросто. И что? Пусть будет как будет. Ясно, что он будет счастлив. А она?..

Ее захлестнула волна такой радости, что она вынуждена была встать и уйти на кухню. Его ребенок! Ведь он мог случиться еще тогда, двадцать лет назад — она часто думала о том, как бы сложилась ее жизнь. Но, оказывается, любовь — это мина замедленного действия: все, о чем мечтала в юности, приходит спустя годы, когда уже и не ждешь...

Она чуть было не бросилась звонить Максиму, но вовремя остановилась.

Выпила чаю, немного успокоилась и приняла решение прямо с утра купить тест в аптеке. Две полоски означают звонок Максиму и разговор с Владимиром: совершенно ясно, что обманывать его нельзя, нужно мирно расстаться и сосредоточиться на том новом и прекрасном, что дарит ей жизнь. Да, у них двое детей, и разговор будет тяжелым. Она оказывается стервой, предательницей и эгоисткой, а он — пострадавшей стороной, верным мужем и заботливым отцом. Пусть будет как будет. Стерва и эгоистка. Но не лгунья. Не обманщица.

Все это должно было произойти двадцать лет назад: она должна была забеременеть от Максима и выйти за него. Или — не выйти. Но все равно — у нее ДОЛЖЕН был быть ребенок от него. И вот теперь, с отсрочкой длиной в полжизни, сбывается то, что давным-давно записано там, в небесных скрижалях...

Маша вернулась в спальню и легла. И крепко уснула.

7

Полоска была одна.

Разочарование оказалось настолько сильным, что Маша заплакала. За эти несколько часов она уже вымечтала свою беременность и ребенка, похожего на отца, и его приезды в Вену, и ее, с сыном (конечно, с сыном), путешествия «к папе», и разговоры со старшими детьми: они бы все поняли и приняли, и с радостью возились бы с маленьким братиком!

Ничего этого не будет. Опять не будет. То есть уже никогда.

— Мама, ты где? — закричал Саша.

Она открыла дверь ванной и вышла.

— Здесь, сынок. Что ты хотел?

— Налил тебе чай, как ты любишь. Пойдем попьем с печеньем!

Чаю не хотелось, печенья — тем более. Но сын стоял в проеме кухонной двери и улыбался.

— Пойдем, — сказала она через силу.

Катюша уже сидела за столом. Все было как всегда: смеялись, щебетали, поддразнивали друг друга...

Тут что-то тенькнуло. Смс. От Максима:

«Когда тебе можно позвонить?»

Ее захлестнула волна благодарного восторга. Тот единственный человек на свете, который ей сейчас нужен, чувствует ее на расстоянии и объявляется в самый трудный момент!

«Через 15 минут», — написала она.

Допив чай, она взяла мобильник и пошла в «кабинет». Так солидно называлась комната с большим компьютером на столе и несколькими книжными полками. Она села в кожаное кресло, и тут раздался звонок.

— Привет, Максим, — сказала она нежно, всеми фибрами души обволакивая любимое имя.

— Привет, Маш! — его голос был слегка озабочен, как будто он понял и ощутил ее состояние. — Как ты там?

— Все в порядке, — проговорила она, собираясь с силами, мучительно раздумывая: сказать — не сказать? — А у тебя?

— У меня новость, Маш! — заговорил он быстро и радостно. — Поздравь меня: я скоро буду отцом! Татьяна забеременела, представляешь?

У нее внезапно высохли губы и остановилось сердце.

— Татьяна? — переспросила она зачем-то.

— Ну... супруга моя... представляешь, приехал вчера вечером домой, а она тест показывает с двумя полосками! Еле утра дождался, чтобы тебе позвонить!

(Синхронно. И она дождаться не могла...)

В кабинет влетела Катюшка.

— Мам! — закричала она. — Подойди сюда, пожалуйста, я что-то тебе покажу!

— Иду, — отозвалась Маша. — Поздравляю! — холодно произнесла она в трубку и нажала отбой.