Два эссе

КАК ОНО? или фрактальная Одиссея

Эссе

Раньше, как было? Не просто раньше, а сколько хватало сил помнить себя. Было некое ощущение себя и хода жизни вокруг. Куда ни кинь взгляд, там что-то есть. Зиждется, ваяется, клубится, но есть непременно. От этого возникал внутренний образ себя как мореходной конструкции, и это давало возможность осуществлять ответный ход.

С ментальных верфей сходили плавучие дублеры «НЕТЛЕННЫХ» с неисчерпаемым смыслоизмещением. 

Вот титаникоподобный лайнер. Он знает про себя все что нужно, и загодя лелеет мелодию, которую сыграет оркестр в предвкушении глубины.

Вот ковчег, просмоленный верой. В нем есть все, чтобы продолжить жизнь или начать ее заново. Что выбрать? Трудный вопрос. Отчалить от берегов воспоминаний бывает ох как не просто, даже если потоп соблаговолит слегка подсобить.

Вот «Арго», долго служивший и теперь принимающий плату. Он продолжает плыть на плечах героев. Форма, всецело опирающаяся на содержание и взлетевшая на высоту идеи. Исчезла среда обитания, но ход… Ход сохранился.

Бывало, что оставалась только РЫБА на том краю лески. Рыба, которой не стать уловом. Ловитва, в которой Старику суждено выстоять, но не уцелеть. «Болят не шрамы, а возникшие валентности души. Как осознаешь — не шурши» — писал некогда молодой армянский поэт.

Отчего-то среди этой флотилии периодически возникал летящий на ядре дворянин. Плыл к ночному светилу и улыбался тому, что его женщина предпочла его полет ему самому.

Теперь же иначе.

Это прежде в корабельном журнале в графе «Передряги и беды» значились штормы, пробоины, рифы, командный бунт и потеря комп`аса. Различные атаки бытия, угрожающие отлучить судно от хода. И тогда… Всегда нужно было скрепить дрожащими от напряжения гармониями весь мореходный уклад, сохранить паруса или хотя бы весла.

А сейчас начали исчезать палубы. Целиком, без остатка, оставляя вместо себя лоскуты летучих голландцев. Зияние, зыбучий воздух, невнятную белиберду, даже не хаос, а какую-то бессмысленную взвесь.

Случайно взятые на борт древоточцы обратили в пыль резервуары с исполинскими птицами, планировавшими спланировать на Арарат.

Старик стал стремительно молодеть и терять силы. Колыбелью начала биться лодка о воду. Извилины морщин выпрямились, испаряя опыт, и раздался плач.

А могучие Эллины просто схлопнулись до барельефов и прервали связь. Архетипы безвременно недоступны, их заглушает море.

Под накатами волн все чаще я начал заставать себя, как писал Кортасар, «стоя на черной корме, точно безумствующий лоцман, который отрубал и отбрасывал воды времени». Только бы сохранить ход. Продолжить. Длить.

А самыми жуткими стали мгновения, когда ощущаешь себя вмерзшим в плоть ледника, надвигающегося на родную корму. Придонным плоскобрюхом, ликующим от роста среды обитания из-за гневного-проливного. Акулой, глодающей заветную рыбу до самых костей. Забывшим имя корабля аргонавтом.

Поначалу кажется, что важнее всего набраться отваги, чтобы проскочить между Харибдой и Сциллой. Мысленно прощаясь с бортами, боками, крыльями и прочей периферией. Но фокус окажется в том, что Посейдон извернет океан по Мебиусной шпаргалке. И все прямые сойдутся в одну гудящую, неукротимую и довольно прожорливую точку. Вот тут-то отвагу и смоет. Останется только вопль, глухой, нутряной, раздувающий костры маятников, разъединяющий атомы и равносильный реву всех волн, одновременно ударивших в грудь, и дай БОГ, чтобы силы этого вопля хватило, дабы раздуть пространство, расставить чудовищ по рабочим местам и не жмуриться.

И вот наступает момент, когда единственное доступное плавучее средство — это якорь. Знакомый, тяжелый, верный. И ты ногтями буравишь его до состояния флейты, чтобы облечь дыхание в беззвучную гармонию пузырьков и по ним-икринкам себя-неизведанного, летящим вверх из плавно темнеющей глубины, скачешь к поверхности. Туда, где бывает «ПЛЫТЬ», где за тобою непременно остался еще ход, где можно очнуться, сжимая чудной штурвал, составленный из веера Мюнхгаузеновских париков. 

30 июня 2021

Москва

Memento mori (автовосстановление)

Эссе

«Песня слышится и не слышится». Причем второй процесс не прерывает первого. Причем первое зачастую славно трудится, претворяя в жизнь второе, всецело на него указывая и призывая.

Помнить о смерти — в разные периоды жизни слышалось и понималось по-разному. Она есть, но что она есть? Точка, подтверждающая, что предложение состоялось.

Флюоресцирующий светоч, который выявляет водяные знаки глубоких смыслов или их отсутствие. Фон бытия, одна из красок или ослепительный свет?

Иногда выпадает возможность столь пристально, мучительно и чутко вслушаться в звучание, стоя одной ногой в речке, которая движется, а другой — в той, которая нет, что волей-неволей начинаешь внимать неведомому.

Я стараюсь научиться находить ответы-ориентиры, а не ответы-определения.

Я обращаю мой разум в мою веру. 

Смерть — это раскол. Ее антипод не жизнь, а Религия (от Ligare — собирать, единить, связывать). Она не исчезновение, не рождение отсутствия, не пустота.

Факт отделения души от тела, факт отделения формы от содержания. Факт утраты памяти.

Помню, как до дрожи пугала меня в детстве игра, которую затевал со мной старший брат:

— 50 батонов — это куча?

— Да.

— А 5?

— Нет.

— А 40??

— Да.

— А 10?

И так вплоть до головокружительных тисков предельного мига неопределенности и трансформации, где благоухающая поджаристыми корочками куча по неведомой для детского ума причине умирала.

Зачем человеку истина? Не что она есть, а зачем она? Этот вопрос кажется мне важнее.

Мы верим, что она преображает. Мы чаем обрести полноту, завершенность и смысл. Все бередит в нас бесконечные зияния разъятий, и их хочется исцелить.

Но, мысля об истине в разлуке с истиной, мы воображаем ее неким сокровищем, которым можно обладать. Спрятанной вещью, отделенной от нас условиями и условностями. И тогда нужен путь обретения. Нужен магический акт осознания. Нужно вот что…

Вкуси плод и узнаешь. Практика сделки. Проделай над собой работу и — ты получишь.

Змей искусил, заставив протянуть руку к истине, и, стало быть, признать, что отделены от нее. «И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз». Даже восприятие красоты может значить падение.

Но вот что я понял. Само изменение человека — есть условие для получения доступа к истине. Отпрянув от каркаса, сбросив покровные ткани, запечатлеваясь в чудовищных метаморфозах, совпадаешь с ней, впадаешь в нее, по-английски — не прощаясь и не здороваясь, как в Любовь.

Прежний «Ты» не в силах воспринять. Здесь нужен опыт смерти. В нем чувствуешь судьбой как кожей. Вывертываясь из кокона, на мгновение рисуешь собой тот самый иероглиф, который и значит — Ты.

Истина для зерна в том, что оно произрастает и так обретает свое место в бытии. Но пережить произрастание ему суждено.

Вот почему — «удерживайте память смертную, перед очами своими» — это наука сопричастия истине, боевая стойка сознания, позволяющая схватывать на лету.

Memento mori — ибо так слышится вся песня.

18 сентября 2021 г.

Москва