Как стать литературным переводчиком? Интервью с Ниной Мюррей и Кристофером Мерриллом

Казахстанской литературе остро не хватает литературных переводчиков. Именно тех, которые бы занимались переводами современных авторов, и в первую очередь – на казахский язык. В ходе алматинской писательской резиденции 12-18 сентября, которую организовала Открытая литературная школа Алматы при поддержке компании Chevron и Генерального консульства США, участники неоднократно поднимали этот вопрос. Но к единому знаменателю не пришли – слишком много барьеров существует на этом пути. Журнал «Дактиль» поговорил с мастерами резиденции – переводчиком и англоязычным поэтом Ниной Мюррей и поэтом, переводчиком, директором Международной писательской программы Университета Айовы Кристофером Мерриллом: с чего следует начать, какие «подводные камни» существуют и на что следует обращать внимание при работе над переводами литературных текстов.

Помимо знания языка, с которого переводишь, что нужно для того, чтобы заниматься переводами?

Н.М.: Независимый источник доходов и большое количество времени. Также нужно знать литературу, которую вы переводите. Я считаю, что переводчик должен иметь представление, как переводимый текст впишется в ту литературу, для которой он переводит. Какие похожие авторы могут быть. Сам автор может этого не знать, но в процессе перевода может оказаться, что этот текст находится в диалоге с какими-то существующими авторами. Это важно. Переводчик должен понимать исходный язык в совершенстве и быть хорошим редактором и хорошим писателем на том языке, на который он переводит. Не обязательно творческим писателем – просто грамотным пользователем языка. 

К.М.: И, конечно же, у переводчика должна быть какая-то связь с переводимой книгой, особая связь, для того чтобы он мог услышать, что он, собственно, переводит.

Какие «подводные камни» существуют в этом процессе?

Н.М.: Я вижу переводчиков, которые не до конца понимают исходный текст. То есть я сталкивалась с переводами с русского и украинского языка, где переводчик не до конца понимает тонкости переводимого текста. Существует определённое отдаление, переводчик может сам этого не понимать, что он где-то что-то не так понял, то есть он думает, что понял, а на самом деле нет. И это критический момент, потому что перевод читать как перевод не будет практически никто, будут читать как английский текст. Исходный текст должен быть совершенно прозрачным, там не должно быть никаких пятнышек, затемнений и так далее. У нас нет ни времени, ни редакторов, ни денег на то, чтобы проверять текст. За исключением тех случаев, когда работает команда. И такие команды имеют успех, если они сработаются. То есть ещё один подводный камень – это найти партнёра. Например, с казахского я переводить не могу, мне нужен подстрочник на какой-то другой язык – на русский или английский, чтобы я могла работать с этого подстрочника и обращалась к партнёру с какими-то вопросами. Я так никогда не работала, было бы, конечно, интересно попробовать, но я подозреваю: много чего может произойти.

К.М.: Когда я переводил Томажа Шаламуна (словенский поэт – ред.), было всё наоборот. Потому что для него самого текст был непрозрачным. И когда я его спрашивал: «А что ты имеешь ввиду вот здесь или вот здесь?», он говорил: «Я не знаю» или «Может быть так, а может быть так». Для него было важно, чтобы переводчик использовал полёт фантазии, он считал логическое понимание врагом поэзии. То есть бывает и так.

Есть ли какие-то принципы, через которые переводчик не может переступить? Может быть, это какие-то принципы этического характера. То есть с чем переводчик работать не будет?

Н.М.: Переводчик служит книге. И, как я уже упомянула, переводчик должен много читать и много знать в целевой литературе. Такое чтение, такое знание позволит переводчику оценить книгу с точки зрения той литературы, в которую она пытается войти. И если переводчик знает, что в этой книге есть какие-то моменты, например, расизм, сексизм, открытый либо скрытый в силу расположения персонажей или обращения с некоторыми персонажами, и переводчик знает, что если он переводит на английский язык и это совершенно неприемлемо в целевой литературе, он об этом должен автора предупредить. Я, к счастью, уже нахожусь в такой ситуации, когда просто могу отказаться от перевода. Я просто не возьмусь за такие вещи, которые, считаю, не вписываются с достоинством в целевую литературу, которые прочитают не так, как они должны быть прочитаны. Это будет просто пустая трата времени и сил. Хотя обычно, когда такие вещи возникают, – это знак недоработанного письма, неполной честности с собой, симптом недоделанной работы с точки зрения писателя. 

К.М.: В нашем переводческом воркшопе, в нашей студии у нас постоянно идут дебаты. Когда работают с поэзией в основном дебаты идут о том, какова роль переводчика, должен ли переводчик передать оригинал звукописи, но в то же время сделать так, чтобы текст был понятен читателю, или все-таки больше сохранить странность оригинала, не стараясь довести его до читателя. 

Н.М.: Я всегда стараюсь делать так, чтобы донести эффект, который произведение производит на читателя. Поэтому важно иметь прозрачность в оригинале. То есть как читатель нужно сначала понять, какой эффект производит оригинал, и потом стараться воспроизвести тот же самый эффект. Если оригинал на читателя не производит странного эффекта, то нет смысла думать, перевод должен читаться, как нормальный текст.

Расскажите о своём первом опыте переводов.

К.М.: Когда я учился в аспирантуре, у меня было задание перевести полностью «Беофульф», а также другие известные эпические произведения англосаксонского периода. И все эти стихотворения написаны в определённой форме, строчки состоят из двух частей с определённой паузой, много аллитерации. К концу этого задания нужно было переводить 100 строчек «Беовульф» каждый день. Это было совершенно выматывающее и потрясающе. Но я чувствовал, что я приближаюсь к оригинальной звукописи, к оригинальной музыке англоязычной поэзии, и как для писателя, который родился в англоязычной среде, это очень важно. 

Другой опыт, который стал для меня фундаментальным и значимым, – это когда я перевёл стихотворение Андре Бретона. И когда я его закончил, я просто себя почувствовал гением. Через час я понял, что гений – это не я, а Андре Бретон, но тем не менее возможность побывать в его голове, в его сознании и понять, как он пишет, – это было потрясающе, меня это заставило почувствовать себя более оформившимся творческим человеком, и я хотел переводить ещё и ещё.

Н.М.: Я училась на английской филологии. Я всегда мечтала быть переводчиком, хотела переводить с английского. Вначале я хотела научиться читать книги в английском оригинале, а потом переводить их на русский или украинский. И когда я была на третьем курсе, один из наших волонтёров Корпуса мира – мы с ним работали в лагере по изучению английского языка, и мне нужно было поездом ехать из Феодосии обратно во Львов, а это очень долго – предложил мне любую из своих книг, чтобы почитать в поезде. И книга, которую я выбрала, была «Интервью с вампиром» Энн Райс. Я прочитала её в поезде на одном дыхании. Райс очень замечательный стилист английского языка, и когда я приехала домой, мне очень захотелось её перевести. Это была первая книга, которую я поняла. Здесь выступил для меня опыт прозрачности. Я начала карандашом в тетрадке переводить, перевела где-то одну страницу и думаю: да, вау! И мне это страшно понравилось, я стала решать какие-то проблемные моменты, которые возникают в русском языке. На тот момент я была писателем русскоязычным, русский был мой рабочий язык. Потом уже, в силу обстоятельств, переключилась на английский. 

Спасибо за беседу!