Катя

День в поселке всегда начинался затемно. Я вставала в пять утра каждый день, слепо моргая в промерзлую темноту. Петухов у нас не было. Была тишина.

Первым делом я бегала в уборную за огородом. В ветхой деревянной постройке пахло мочой и мхом и было тепло. Поджав куртку, я присаживалась на корточки, кряхтя коленями. Иногда теплые капли рикошетили мне на голени.

Корова несла молоко каждое утро, завывая, если я не доила ее вовремя. Вымя у нее было надутое и скользкое, и в темноте всегда чудилось, будто я щупаю шарик, а не животное. Молоко я собирала в огромные железные ведра, которые от каждодневного мытья порыжели на дне. Корова ныла, если я слишком сильно дергала ее за соски. Иногда мои пальцы, скованные холодом, не слушались, и животное гудело на всю деревню, пока я бранила ее и мороз.

Зато с этим молоком легко было готовить. Оно было преимущественно чистым, с редкой и незначительной примесью крови или гноя, и хватало на весь день и на всех моих пятерых человек.

Когда я возвращалась домой после дойки, Витька уже обычно уходил в школу. Ходить ему приходилось аж в соседний поселок, поэтому он всегда вставал рано-рано утром, толком не позавтракав. Но Витя школу любил. Он там был во всех секциях и, когда мог, даже носил мне фотографии — с ним, с товарищами и с учительницами, всякими бойкими Е.М. Волковыми, В.Б. Львовыми и прочими. Он всегда смеялся и рассказывал целую кучу историй по вечерам о школе и светился как солнце.

На него, получается, нужно было готовить только обед и ужин. На остальных же — на дочу Леночку, ее малышей-близнецов и мать-старуху — нужно было рассчитать на три приема пищи.

Хотя, справедливости ради, иногда Лена обедала не дома. Ей нужно было ездить в ближайший город, где она работала. В основном она выгуливала собак или сидела почасовой няней на дому, и однажды она даже целый месяц работала в книжном магазине. Детей она оставляла мне, но за ними смотреть было толком нечего. Я давала им игрушки: пластиковые, если мы получали какие-нибудь пожертвования из города, или деревянные, которые иногда делали местные ребята. Детишки играли сами по себе.

Мать у меня не вставала с постели, то есть она была что тут, что не тут. Я готовила на нее и убирала за ней, но она никогда ничего не просила, так что она толком не была обузой. Никто не был.

На завтрак я делала кашу, которую мы ели с хлебом, заедая яблоками, когда был сезон. Обычно, пока я готовила, Лена уже одевалась и наставляла детям слушаться, пока ее не будет. Говорила, мол, слушайтесь бабу Любу.

Мальчуганы с одинаковыми сладкими лицами смотрели на нее, тонущую в слоях штанов, кофт, куртке. Ели они урывками, наскоро, так же как Лена. Дети торопились играть. Убиралась я одна.

Солнце в деревне вставало поздно. Обычно было так облачно, что было сложно сказать, встало ли оно вообще. Дни тянулись один за другим, сливаясь в необъяснимый промежуток времени, густой как сметана.

Моей любимой частью дня было, когда приходил Витька из школы. Он был всегда уставшим и просил суп, и я смотрела на то, как он ел, жадно, выпучив свои пятнадцатилетние глаза. У него были сильные, грубые руки, которые он наработал в спортивных секциях и играя с друзьями в мяч во дворе. Доев, он смотрел мне в лицо, с каплями бульона, стекающими по его подбородку. И говорил:

— Что, мам? Чем помочь?

И я всегда говорила ему, что он помогает безмерно тем, что он есть.

А потом он уходил делать домашнюю работу, а к вечеру убегал играть в футбол с пацанами. Возвращался он всегда потный, с липкими вертикальными следами от пота по всему лбу, как шрамы, и огромной улыбкой на лице. Перед тем как уйти спать, он часто сидел со мной на кухне, и мы обсуждали все на свете. Ни с кем, как с ним, я поговорить не могла. Никто не понимал меня, как он.

Все, пожалуй, с этого началось.

Однажды со школы он не возвращался, хотя было очень поздно. Темнело. Я не находила себе места. Дозвонилась Лене в город, на домашний телефон семьи, где она тогда нянчила детей, и она примчалась сразу же. Я почти плакала, когда она приехала. Она застала меня у калитки в дом, потрепанную, и издали крикнула:

— Что, мам?

Я рассказала ей все, и она выдохнула. Витька, наверное, в кино куда-нибудь в город пошел, предложила она. Он же подросток.

Небо бледнело и закрылось облаками, как шалью. Я сидела на улице, гладя лентяйку-корову. Она не подавала вида, что понимает мое присутствие, и мне было все равно. Я смотрела на ее широкий упругий бок и думала о муже, который подарил мне эту самую корову. Сказал, что будет полезно, и я согласилась. Конечно, он был прав. Потом он улыбнулся мне (и у него была такая прекрасная, нежная улыбка, с почти всеми зубами на месте) и пощупал коровье вымя. Он посмеялся, что на ощупь похоже на что-то еще, что он часто трогает, и я захихикала, как малая. Я тогда была уже Витькой беременная. Родила я, правда, когда муж уже ушел. Однажды утром его просто у нас не было. Была тишина.

Витька пришел ночью, и я вскочила сразу, как услышала скрежет калитки. Я выбежала к нему, заплаканная, полуслепая от слез. Я схватила его в объятия, а он неловко потерся о меня, как теленок.

— Что, мам? — рассмеялся он. — Да я просто задержался.

Но с тех пор он был сам не свой.

Не в последний раз он возвращался поздно, и со временем его возвращения были все позже и позже. Я никогда не ложилась, пока его не было дома. В октябре, пока не было слишком холодно, я сидела во дворе с коровой. Когда ночами становилось холоднее, я сидела дома, не включая свет, чтобы никого не будить. Единственный фонарный столб со светом, дрожащим как в веках слезы, заглядывал в мое грязное окно, и я смотрела на него в ответ. Мы оба ждали Витю.

Я целовала сына в обе щеки, разгоряченные, сухие щеки, когда он все-таки возвращался. Он отталкивал меня в темноте, неуверенно, раздраженно.

— Что, мам? — шептал, злясь. — Я просто с друзьями гулял. На дискотеку ходили.

Лишь один раз он вернулся совсем пьяным. Его волосы пахли сигаретами, изо рта несло спиртом, сильным, терпким. Он понял, что я почуяла, и пялился на меня в темноте, не уверенный, что я скажу. Его глаза блестели в уличном свете, как пуговицы.

И я почему-то просто заплакала.

Мы немного посидели на кухне в ту ночь, не разговаривая. Он держал меня за руку и мотал головой, что я его, мол, совсем напугала.

Вскоре до меня дошли слухи, что у Витьки появилась подружка в школе. Звали Катя.

Рассказала мне соседка Айгуль. Она шла с ведром одежды к речке и как бы невзначай задержалась у моей калитки. Я игнорировала ее, готовя тесто для пирога, но она все стояла и стояла. Айгуль не обращалась ко мне, но я чувствовала ее взгляд через домашнее окно. Когда я вышла к ней, она теребила руки и улыбалась сухими губами. Я знала, что она принесла сплетни.

Пересказала она все на одном дыхании. Ее сын учится в одной школе с Витей, на год младше, и он говорит, что там все знают, что у него есть подружка. Они всегда после школы гуляют вместе и держатся за руки на дискотеках, и по поселку, в котором школа, гуляют.

Но когда я спросила, откуда подружка (одноклассница? из деревни девочка какая?), Айгуль только улыбнулась, загадочно так, и сказала, что мне у Вити самого лучше спросить.

Он сначала все отрицал.

Мы сидели на кухне в одно воскресенье. Это было под Новый год, все ждали каникул. Я перегнала корову в маленький сарай, в котором она была каждую зиму. За окном лежал снег, густой и пушистый, как собачья шерсть. Витька сидел в фуфайке, готовый уйти к друзьям в любую минуту. Он злился, что я задерживаю его в последний момент. Он говорил, что ничего не было.

А потом сознался:

— Что, мам? — цокнул он. — Да, есть подружка. Катя, да. Ей восемнадцать, она одиннадцатиклассница.

Я ковыряла ногти. Со двора Витины друзья уже выкрикивали его имя. Он бегал взглядом по столу, избегая смотреть на меня.

Дрожащим голосом я спросила, красивая ли она.

Он кивнул и улыбнулся, неловко так.

Весь день мне потом думалось об их телах. Молодых, сильных телах с тонкой, искренней кожей, трущихся друг о друга, как котята.

Я совсем забыла, как относиться к подростковой влюбленности. Лена была влюблена только разок, в мужчину много старше ее. Тот, что забрюхатил ее двойней и бросил. Я тогда Ленку мутузила по самое ничего, но это ни к чему не привело, конечно. Рожать пришлось. И была она с тех пор как потаскуха, с близнецами, без отца.

Я не находила себе места. Разок я пошла к Айгуль под предлогом поболтать, и она подала чай с лепешками. Мы болтали о разных деревенских слухах. Она рассказывала что ни попадя, и я нервно трясла ногой, ожидая того, что она больше мне расскажет про Катю.

Когда же до этого дошло, она улыбнулась и сказала, что знает не больше, чем то, что мне уже сказал Витя. И хихикнула. Я злилась, но опрашивать дальше ее смысла не было.

Но потом неожиданно моя корова слегла. Совсем слегла. Молока у нее почти не было, и она теперь выла при малейшем прикосновении. Ее вымя было красным, воспаленным, как прыщ. Она не брыкалась и не отчитывала меня больше, только разглядывала своими круглыми влажными глазами. Корова была вся горячая, и ей постоянно нужно было прилечь. Молока от нее уже толком не было, и мы перебивались, чем могли.

Соседки посоветовали мне травы, которыми я могла свою корову кормить или чтобы могла к ней прикладывать, чтобы животное не умерло. Мамка говорила, что бессмысленно это все, но я не слушала ее. Я варила настой из майорана и мазала его на нежную кожу моей буренки. Я сидела с коровой целыми днями и так уставала, что перестала совсем ждать Витю по вечерам. Я, бывало, не видела ни его, ни Лену целыми днями.

В то утро я проснулась, как обычно, и вышла в темноту. Я сразу обратила внимание, каким тихим оно было. В маленьком сарае было совсем холодно, и даже во мраке я видела, что корова лежит на соломенном полу совсем неподвижная. Дрожа, я дотронулась до ее упругого бока, ледяного, как резина. На коровьем открытом глазу, бледном, как соль, сидела дрозофила.

Я пробыла там, наверное, с час. Чем больше светлело небо, тем больше мне было видно, и я плакала.

Неуверенная, как поступить в такой ситуации, я хотела пройтись по соседям. Узнать, как избавиться от тела. Но я не дошла.

У калитки Витя, растрепанный с дискотеки, целовался с кем-то в губы. Увидев меня, они оба подскочили, как цыплята. Витя и учительница при одном его кружке Е.М. Волкова. Екатерина Михайловна Волкова. Катя.