Играла музыка (завершение романа)

Глава 5

Замужество, такое желанное и отчасти выстраданное, принесло радости только в самый первый год. После рождения дочери хлопоты и заботы накрыли Ирину с головой. Андрей, по словам Шурочки, «отвязался», то есть тот самый поводок ослаб, и он вновь пропадал на работе, в ресторане, сутками. Через год, отправив дочь с Катериной в Игарку, Ирина очнулась и представила самой себе обвинительное заключение.

За это время она в совершенстве освоила мастерство скандалов. В комнате билась посуда, то и дело слышался испуганный плач ребенка и ее собственный крик. Соседи по коммунальной квартире возмущались, делали замечания. Особенно старалась Валя-старожилка.

Ревность, раньше совсем незнакомая Ирине, заполнила даже отдаленные душевные и телесные уголки. Справиться с ней не было никаких сил. От обиды все внутри болело и рвалось на части. Елена звонила редко, а вот Катерина названивала каждый день. Просила пригласить к телефону Ирочку.

— Это ты, что ли, Ирочка? — громко выговаривала в общем коридоре Валентина Петровна. — Какая же ты Ирочка?! Ты фурия и гарпия! Тьфу на тебя! Ребенка бы пожалела! Орешь как скаженная! Совсем мужика ревностью замучила!

Теперь Люся Копейкина нередко наблюдала занятнейшее зрелище из окна своего кабинетика: как ее ненаглядный Андрей Мелехов с чемоданом вышагивал в сторону бабушкиной квартиры, а через некоторое время — обратно, в сторону своей новой прописки. Развлечение сменилось злорадством, позже — грустью.

Не сказать, что Андрей плохо относился к жене, скорее не знал, что делать в новом статусе мужа. Он много лет был для женщин только любовником, а сейчас… Раньше обнимал крепко-крепко, и Ирина быстро успокаивалась, теперь же раздражалась и просила убрать... Он то не так обнимал молодую жену, то вовсе ей мешал. И куда прикажете девать свои длинные руки-ноги?

Как помогать с домашними делами, например со стиркой, если в общей кухне стояла новенькая стиральная машинка «Малютка»? Посуду мыл, гладить не умел и не хотел, что еще? Ах да! Полы мыл с удовольствием, но потом сбегал на работу с чувством выполненного долга.

Вот в качестве отца он был хорош, хотя и крайне редко. Приносил игрушки маленькой дочке, катал ее в коляске на прогулку, с удовольствием играл с ней или смотрел мультики, сидя на новом ярко-зеленом синтетическом паласе.

Ирина делала редкие набеги в бар с маленькой дочкой на руках, к ужасу Андрея и смеху персонала. Ничего криминального не находила, только отмечала, что женщины роились вокруг мужа, как и прежде.

— Ну что ты злишься? — примирившись после очередного скандала, уговаривал он Ирину. — Скажи, что я должен делать? Ты хотела… Мы поженились, дочь растет… Теперь-то что? Куда я денусь? Я же твой законный муж! Даже если... погуляю, то вернусь...

От этих слов Ирину подкидывало, она просто зеленела, но членораздельно сформулировать доводы не могла. Только понимала, что это ревность ко всему, что окружало Андрея. Прежде всего — к работе, это большая часть суток, плюс — видимые и невидимые ей, Ирине, женщины, их было тоже много, и всем было с ним хорошо, и ему было со всеми хорошо, только ей доставались крохи его внимания, участия и присутствия.

Андрей при таком раскладе торопился из дому, домой же возвращаться — не торопился.

Она вышла на работу не без участия Катерины — в статистическое управление. Работа была интересной, коллектив хороший, но что-то в ее жизни было не так. Будто Андрей обманул, и обманула сама жизнь, коварно, как обманывают маленьких: обещалось одно — подсунули другое.

Маленькая Катя, несмотря на громкую жизнь молодых родителей, на удивление росла спокойной и послушной девочкой. Очень была похожа на Андрюшу в детстве.

Она рано заговорила, перед уходом в детский сад тщательно собирала куклу Аленку, терпеливо пережидала очередную перебранку родителей и послушно бралась за чью-нибудь родительскую руку.

Соседи по коммунальной квартире жаловались Катерине, особенно старалась Валя, но тетка только вздыхала и поспешно забирала маленькую Катю к себе. В телефонных разговорах с Еленой вздохов было меньше, все же берегла свою Леночку.

***

В тот год в начале декабря Ирина подала на развод. Андрей удивился больше всех:

— Какой развод? Ты что, Ирка? — веселился муж. — Ты с таким рвением неслась в это замужество, теперь с таким же… в развод?! Зачем разводиться-то? Ведь живем всего ничего, а?!

Он пытался договориться, по совету Шурочки, найти компромисс. Хотя с трудом представлял, что это значит и что из этого получится. Но Ирина слышать ничего не хотела. Ирина хотела развода, ровно так, как хотела замуж.

Растерянность мужа, уговоры Елены и Катерины, попытки «серьезно поговорить» Александры Васильевны про ответственность — все было напрасно.

День рождения маленькой Кати был последним семейным праздником, но все же праздником, хоть и с налетом грусти. Девочка получила много подарков, в том числе красивый, двухъярусный, весь в розовых оборках, цукатах и разноцветных свечах, торт с большой цифрой «5» на макушке — в виде леденца.

Шестилетний брак, горевший, подобно большому костру, затих, потух и рассыпался на множество искр. На месте большого пламени в душе Ирины осталась ямка, ничем не заполненная: ни ненавистью, ни сожалением, даже интереса не было. Саднило только изредка, когда по воскресеньям отец и дочь расстилали газеты на паласе, в центре комнаты, выкладывали краски, раскатывали листы ватмана и принимались рисовать картины одновременно, с разных сторон, постепенно воссоединяясь в середине полотна к большому обоюдному веселью.

Две головы: темная, лохматая, другая — светлая, с бантом или аккуратными косичками, соединялись в созидательно-творческом деле.

Жизнь стала тихой и почти незаметной для соседей. Валя, спешащая на все звонки, открывала дверь и любезно здоровалась с Андреем, попутно докладывая, чем на данный момент его девочки заняты.

Приходящим отцом Андрей стал еще лучше. Его еженедельные появления стали праздниками для дочери. Он сам стал праздником. Выглядел аккуратно, настроение веселое, непременно подарки, совместные походы в парк, кафе-мороженое и никаких отказов для дочери.

Да и с Ириной отношения наладились. Теперь они были ровные, в основном договорные, и строились исключительно вокруг ребенка.

Совместных дел между бывшими супругами не водилось. Как будто не было сумасшедшей страсти, любви, совместного хозяйства, в итоге остался общий любимый ребенок, который соединял ставших чужими людей, вынужденных исполнять свой родительский долг. Долг они выполняли старательно и хорошо.

Катерина только вздыхала, Шурочка загадочно попыхивала вечной сигареткой. Отношение Елены ко всему происходящему неизвестно — она жила себе в своей Игарке, раз в год принимая в гости любимую дочь и ненаглядную внучку.

Наконец Катерина не выдержала.

— И долго ты так ходить будешь? — смело проговорила, сидя на диване.

— Что надо делать? — Ирина недовольно отвернулась к телевизору.

— Есть же ленинградский адрес его сестры. Садись и пиши…

— Ты что?! Нет, я не могу! — торопливо прервала ее Ирина.

— Не могу! Могу! Пиши, давай! Спросишь адрес Сергея. А, впрочем… Нет, для начала: не женат ли? А то всякое может быть! Потом уже адрес. А может, наоборот? Короче, сама придумаешь. Вот тебе бумага, ручка, садись! Никаких «нет». Садись, говорю, пиши: «Дорогая Света, пишет вам Ирина Макарова». Ну и так далее...

В освободившемся от Мелехова жизненном пространстве Ирина вдруг обнаружила много интересов: полюбила слушать джаз: завела шапочные знакомства среди подруг музыкантов и их самих, занялась обновлением гардероба: сохраняя сине-голубой цветовой спектр, при помощи портнихи, принятой из рук проверенных знакомых.

Увлеклась чтением, завела пунктирные знакомства в подпольных модных книжных кругах. Прочла несколько запрещенных советской властью книжек, в том числе Солженицына, погрустила и сфокусировала интерес на книгах Дюма-сына.

Иногда бегала на свидания. В дом никого не приводила. Если случалось уходить «в ночь», то маленькой занималась старшая Катерина. Мужчины были разные, в том числе и женатые. Внимание и ухаживания принимала благосклонно, но без особого интереса. Свою сексуальную нужду утоляла энергично, но без страсти.

В стране вовсю шла перестройка. Телевизор без устали вещал о результатах этой самой перестройки. Лились речи, давались клятвы, шумели митинги. В общем — жизнь была заполнена, в частности — нет. Не было человека, ежеминутно, ежедневно восхищавшегося ею. Мысль, а с нею надежда, что все еще будет, не покидала Ирину.

Три месяца спустя пришло письмо из Ленинграда. Светлана писала сухо и коротко, но каждая буква, каждая строчка были наполнены упреком.

«Сергей не женат. Женится ли он когда-либо после такого чудовищного предательства? Он вас любил и любит до сих пор. Вы же сломали ему жизнь. Сейчас он живет в Клайпеде. Вот адрес…»

— Тьфу, дел-то, — только и махнула рукой Катерина, признаваясь самой себе, что все три месяца трусила — придет ответ или нет.

Ирина, обрадовавшись обретенным надеждам, принялась размышлять: написать письмо, полное раскаяния, или отставить объяснения, а послать телеграмму, спросить разрешения на письмо? Решила, пошлю телеграмму с текстом «Можно тебе написать?»

Ждать пришлось два месяца. Наконец пришел короткий ответ: «Да».

Письмо писалось две недели. Вначале сели писать с Катериной, но вскоре пришлось отказаться от совместных посиделок: Катерина принималась шмыгать носом уже через несколько минут, Ирина же держалась стойко.

Подробно описала глубокое любовное разочарование и высказала сожаление о случившемся. В серых тонах — разочарование в семейной жизни, в самых нежных красках — о дочери Катюше. Единственной радости и надежде.

— Все, написала! — сообщила она Катерине в один из дней. — Тебе прочитать?

— Не-е-ет! — засопела Катерина. — Сами… Да ну вас!

***

Ответ пришел к майским праздникам. Ирина с конвертом в руках торопливо зашла к себе в комнату, быстро раздела дочь, сунула ей яблоко и присела на край стула.

«Дорогая Ирина, в отличие от тебя я живу узким кругом — рабочие рейсы и незначительная личная жизнь в лице соседки Любы. Люба — проститутка…» — Ирина откинулась на спинку стула и подняла глаза. А что ты хотела? Ты честна, и он откровенен.

«Сейчас я в больнице, в Ленинграде. Плановая госпитализация с ногой. Если ты помнишь, старая проблема. Лежать мне еще как минимум две недели. Поэтому можешь приехать. Если, конечно, ты хочешь. Тебя встретит Светлана, только дай телеграмму…»

Хочешь? Конечно, хочу! Дочь оставлю Катерине, та только рада будет. Билеты на самолет туда-обратно опять же Катерина поможет достать. На работе договорюсь, так еще… Мелехову говорить ничего не буду, ему необязательно знать.

Отбила телеграмму с датой приезда и принялась собираться. Все время думала-решала, как состоится встреча.

Вроде все продумала до мелочей. Светло-серый плащ, платок синего оттенка на шею, элегантная сумочка в руках. Чуть горьковатые духи, немного туши, нежный оттенок помады, неброский маникюр. Сценарий разговора держала в голове от начала до конца — вроде убедительно. Лишь никак не могла определить линию поведения с сестрой Светланой. Внутренне Ирина боялась и встречи с ней, и разговора, а главное — оставаться с ней с глазу на глаз.

В аэропорту Ленинграда Ирина взяла себя в руки и, тряхнув головой, пошла навстречу судьбе. Светлана встретила сдержанно, глядела мимо, говорила коротко.

Привезла гостью домой, напоила чаем, написала на клочке бумаги адрес больницы: 1-й Военно-морской клинический госпиталь, Старо-Петергофский проспект, дом 2. Описала маршрут, положила перед Ириной запасной ключ от входной двери и, извинившись, торопливо ушла по делам.

Ирина мысленно отметила абсолютную несхожесть брата и сестры: «Сестра — миниатюрная, элегантная, Сергей… не знаю, какой он сейчас». Прошлась по комнатам, рассмотрела все фотографии и присела на тахту, вдруг представив себя здесь с Катей. Тут же вспомнила, что вечером необходимо позвонить Семеновой, договориться о встрече.

Звонок раздался неожиданно. Ирина растерялась: открывать — не открывать? Хозяев нет. Все же решилась — открыла.

За дверями стояла девушка в домашнем коротком халате, с небрежным пучком светлых волос на макушке. На чистом, без какой-либо косметики, лице гуляло искреннее любопытство:

— Э-э-э, здрасьте! Теть Света дома?

— Здравствуйте! Нет. Ушла десять минут назад. Что-то передать?

— Ничего… Пожалуй, еще зайду вечером, а вам составить компанию? В больницу к Сергею? — вся — сплошной интерес и любопытство.

— Спасибо. Не стоит, — Ирина растерялась. — Извините, — и поспешно закрыла дверь.

Это что, или, вернее, кто? Люба? Если это она, то на лбу у нее точно не написано — «Проститутка», а написано — «Ангел земной». Появление Любы точно не входило в сценарий. Знала — да, но знать — это одно, увидеть — это другое.

Ехать до больницы пришлось долго. Пока Ирина кочевала общественным транспортом по городу, успела немного его разглядеть. Город понравился. Ленинград давал особое ощущение свободы. Сразу почувствовала ритм города — неторопливый, даже вялый, расслабленный...

Но чем ближе подъезжала, тем больше волновалась. Внутренне собираясь в комок: увижу, как встретит, что скажет?

Больницей оказался старый, важный, основательный трехэтажный домище. Ирина обошла кругом, прежде чем нашла главный вход со справочной.

Поднялась на второй этаж и прошла по коридору. Дверь в палату была настежь открыта. Она мгновение постояла, затем громко постучала по деревянному косяку.

— Можно? — заглянула в палату.

На табурете, пристроив костыль рядом, в больничной пижаме сидел повзрослевший, скорее, постаревший Сергей. Взгляд жесткий, спина прямая, весь собранный — что это?! Может, зря… приехала, может, вообще все — зря?!

Ирина вспомнила, что ничуть не помяла плащ, косынка лежит ровной волной, в руках — красивая сумочка, и, несмотря на дождь, тушь не размазалась. Тряхнула головой и смело вошла в палату.

— Здравствуй, Сережа!

— Привет! — тихо ответил он.

Шесть железных коек с продавленными сетками, застеленные казенными застиранными одеялами, были пусты.

Помолчали, разглядывая друг друга. Наконец протянул руку:

— Садись! Как доехала? Светка встретила?

— Да, все хорошо! И встретила, и накормила, и... вот, ключ дала…

Почему-то было очень тихо. В палате они сидели вдвоем, в коридоре тоже не было слышно голосов, звонков, что там еще должно было быть, даже дождь за окном затих. На полу возле Ирининого зонта набежала маленькая лужица.

— Ты не промокла? — наконец улыбнулся, взял за руку. — Ты все такая же... красивая! Я все вспоминал... Летное поле, помнишь, ты плакала... Твои слезы... синие, как твои глаза.

— Простите! — в комнату, смущаясь, бочком вошел мужчина в такой же полосатой пижаме и с перевязанной рукой. Робко улыбаясь, на цыпочках, прошел к тумбочке, поискал там что-то, нашел и, смешно сутулясь, выскочил за дверь.

Ирина с Сергеем рассмеялись.

— А где все, Сережа?

— Я сказал, что ко мне… Девушка приедет. Вот… Тактично ушли. Они в столовой сидят.

Во всем чувствовалась неловкость и смущение. Говорить было совершенно не о чем. Ирина хотела его приласкать, но он отклонился. Выглядел неважно… Голова не мыта, острая щетина на щеках и подбородке, пожелтевшая кожа на острых скулах, под глазами — тени. Весь он, изрядно похудевший и вытянувшийся, вызывал острую жалость.

— Больно? Нога болит?

— Сейчас уже нет. Немного еще... Смотри, дождь закончился. Пойдем, погуляем? А то ребята давно уже сидят, еще до обеда…

Она спустилась вниз, он догнал ее спустя несколько минут, одетый в больничную куртку.

Редкое солнышко баловало светом и теплом. Обновленная природа радовала глаз. На клумбах и в саду набирались бутоны и взрывались цветением нарциссы, крокусы, гиацинты и тюльпаны. На деревьях проклевывалась молодая листва, больничный газон покрывался сочной молодой травой. Прошлись по дорожкам. Подышали полной грудью. Стоял сильный аромат черемухи и сирени. Подивились погоде-природе. Голова пошла кругом то ли от наступающей весны, то ли от близости друг друга. Нашли скамейку, сели.

— Расскажи мне о своей дочери! Какая она?

Ирина немного удивилась, но принялась рассказывать. Вначале не торопясь, затем все более и более увлекаясь. Описала внешность, затем характер, привычки, взаимоотношения с большой Катериной, рассказала про маленькие семейные недоразумения.

Смеялись вместе над тем, как маленькая Катя просит свою большую подружку и крестную не занашивать сапоги, а главное — носить аккуратно и реже, решив, что они перейдут ей по наследству. Или как выпрашивала завести кота для кошки Василисы. Доводы приводила весьма толково и красноречиво, утверждая, что в человеческой жизни всем есть пара: у мамы — папа, у Катерины — жених, чем кошка Василиса хуже? Привела себе мужа, кота Василия, и тоже хочет быть счастливой. Чем закончилось? Да выгнала я этого драного кота с разбойничьей мордой, и все дела! Два дня дочь со мной не разговаривала. Два дня! Характер! А вот еще смешной случай был. По субботам ходим к крестной лепить пельмени. За ужином уговариваем Катюшу съесть еще хотя бы один пельмешек, и что ты думаешь?! Она, видимо, эти пельмени рассаживает у себя в животе на стульчиках. Так вот, после долгих уговоров вдруг выдает: а пусть по двое на стульчиках сидят! Представляешь?

— Я уже твою Катюшу люблю! Скажи, у нее такие же синие глаза?

Ирина пожала плечами:

— Нет! Она очень похожа на Андрея. Любят друг друга и прекрасно обходятся без меня.

— Знаешь что, ты подожди меня здесь! — неожиданно Сергей резко встал, живо захромал до крыльца и исчез в подъезде больницы. Через несколько минут вышел в гражданской одежде.

— Пойдем!

Она не спрашивала — куда, поняла — домой. Засеменила за ним. Поймали машину. Сели. Приехали. Торопливо поднялись на этаж. Вдруг Сергей притянул ее к себе и начал жадно целовать. При этом приговаривал, как в бреду:

— Нет! Не могу!

Ирина оторопела от этих его слов, отстранилась...

— Что?! Что…

— Уходи… Нет, нет! Постой! Нет! Не могу! Прости, прости… Люблю, люблю…

У нее в голове начались завихрения. От изумления, то открывала рот, то закрывала, совершенно не зная, что сказать и что делать. При этом он торопливо открыл дверь своим ключом. Вошли. На пороге вновь принялся целовать. Ирина совсем потерялась. Целовались бесконечно долго. Наконец скинули обувь, одежду и закрылись в его комнате. Она только утром вспомнила про Светлану, так упоительна была их первая ночь.

Ночью, когда любовные объятия размыкались, разглядывали в широком окне ленинградские фонари. Разные по своей форме и конструкции, они казались волшебными. Ирина успела разглядеть и особый свет — его было либо слишком много, либо слишком мало. Успела подумать, как это похоже на их отношения с Сергеем.

— Очень люблю такой вот Ленинград. «Уличный фонарь Ленинграда — есть не просто утилитарное сооружение, но и весьма значительная часть всего архитектурного ансамбля», — строгим лекторским голосом процитировал Сергей. — Как тебе такое сообщение? Это для гостей Северной столицы. Кстати, ты гость! Но, наверное, так ничего и не увидела…

— Тебя, тебя увидела... — и накрыла его двигающиеся губы поцелуем.

Осадок от его непонятного бормотания на лестничной площадке под многими ласками растаял. Много времени спустя Ирине вообще стало казаться, что она ослышалась. Зато отчетливо слышала плавающие в сумерках светлой ночи звуки поскрипывающей, узкой, довольно жесткой тахты под собой.

И позже, когда лежала в темноте, распластавшись в точности по его телу, словно пересекала ночное море на небольшом плавучем средстве, положив подбородок на выемку его шеи, чуть ниже уха… Он крепко обнял ее и шептал, запоздало вспомнив при этом, что небрит и наверняка скулы и шея колючи для нее. Уже засыпая, она прислушивалась к его бормотанию: «Моя, моя…»

Утром быстро и торопливо расстались. Договорились, что она ждет его звонка, и... Дальше вместе, только вместе, втроем.

Сергей вызвал такси. По дороге он вышел возле больницы, торопливо поцеловав, она уехала в аэропорт, оттуда — в Новосибирск, домой. Уже в аэропорту Ирина вспомнила про Семенову: так ведь и не созвонились, не встретились.

***

Дома Ирина развила бурную деятельность. Мать и Катерину поставила в известность — с Сергеем все серьезно. Жду приглашения.

Далее всерьез взялась за обновки себе и дочери. Не поедет же она со старым гардеробом?! Необходимы новые вещи. Начинается новая жизнь.

Тут как раз Катерина позвонила — в ЦУМе завоз импортных шмоток. Побежала, отстояла несколько часов в очереди и купила чудесное ярко-синее пальто чешского производства. К нему еще сапожки и сумочку, ну и там по мелочи.

И принялась ждать. Ожидание затянулось. Летом, в отпуск, Ирина с дочерью ездили к матери в Игарку.

Привезли с собой главные новосибирские гостинцы: пачки сладких кукурузных палочек, наборы пирожных «Новосибирские» и целую авоську с «Пепси-колой», которую тогда начал уже выпускать Новосибирский пивкомбинат.

— Куда столько?! Боже мой, диковинное какое! — растроганно восклицала Елена.

В родительском доме было хорошо, как всегда, уютно, тихо. Упругие, складочка к складочке, крахмаленые шторы на окнах, подоконники заставлены горшочками с фиалками; нежные обои в цветочек в комнатах, покрашенные масляной краской до середины, дальше — побеленные стены на кухне. В спальне — белейшие покрывала на кроватях, сами кровати — с высокими железными спинками, с круглыми блестящими набалдашниками. В ванной — темно-зеленый цилиндрический титан, теперь его вновь топили, горячая вода была с перебоями. В коридоре — черный телефон на длинном проводе, покрытый аккуратной, с вышивкой, салфеткой. И еще запах по утрам — молока, купленного на рынке, и чая, грузинского, первого сорта.

Елена, следуя своей привычке, про Сергея не спрашивала, только все тревожилась.

С Катюшей ходили в гости к Яхиным. Туда же пришла старшая Семенова. Изрядно постаревшая, но такая же несгибаемая. Ирина получила порцию новостей о подругах.

Ирина Яхина — мать благородного семейства: двое детей, муж-партработник. Все у нее сложилось наилучшим образом, только в гости к себе не зовет и знается с родней редко. Семенова воспитывает маленькую дочь и ждет мужа из длительных морских командировок.

Сидя за столом, перебрали прошлое и обсудили будущее всех трех подруг. Ирина возвращалась домой со знакомым чувством расставания. Шли вечером. Катюша устала, просилась на руки. Ирина отговаривала, была на каблуках. Дочь настаивала, капризничала. Вдруг кто-то тронул за рукав:

— Привет, Макарова! А-а-а, ты ведь теперь Мелехова! Знаю, знаю...

— Разуваев! Прив-е-ет! — как ни странно, Ирине было приятно видеть бывшего соседа.

Он молча поднял на руки хныкающую малышку и нес ее всю дорогу, мгновенно уснувшую.

— Про меня ты знаешь, расскажи, как сам живешь, сосед? — Ирине стало весело.

Весь Разуваевский прикид указывал на то, что его жизнь полна событий. На голове вместо золотистого чубчика — короткий светлый ежик волос, тяжелая кожаная черная куртка сидела криво, была чуть великовата, особенно в плечах, на шее ярко желтела толстая цепочка, на ногах — раззявленные тяжелые бутсы. Никак в братки подался?!

— Все под контролем! Жизнь наша только начинается!

У Ирины вмиг сошло веселье. Разуваев шел тяжело, топал громко. Шальная неудержимая энергия булькала и изливалась, распространяя запах потного тела, нечищеных зубов, тяжелого курева.

До дверей дошли молча. Молча занес Катюшу. От предложенного чая отказался и тихо исчез — как всегда! В день отъезда кто-то позвонил в дверь. Елена вернулась, растерянно улыбаясь, с большим букетом роз.

— Это тебе! Еще и записка есть! Прямо как в кино!

Ирина, развернув клочок бумаги, прочла: «Прощай, королева!» — «Тоже мне… Трубадур северный!» Цветы — в вазу, записку — в мусорное ведро.

Вернулись к себе на Шлюзовую. И все, как всегда! Катюша ходила в садик, встречалась регулярно с отцом, с бабушкой Шурой. На зиму Андрей купил дочери первую цигейковую шубу и шапку, Ирина — красивые рукавички. Дочь радовалась обновкам, смеялась, висла на отцовой шее. Удивительно, как же они стали похожи. Даже волосы у Кати потемнели. Обнимутся — и не понять, где чья макушка!

По выходным ходили гулять на Красный проспект. Если была Катерина, то пили кофе там же, в баре, и ели пирожное. Если вдвоем с дочерью, то шли в бар гостиницы «Новосибирск». Ели мороженое и пили лимонад.

Надвигалась зима. Настроение почти зимнее: пустое и холодное. Не радовали покупки, вечеринки, мужчины. Не выдержала, как обычно, Катерина:

— Ты чего это ходишь?

— А что надо делать?

— Как что? Звонить, писать.… Вдруг у человека случилось что-то?! Вдруг он… уже умер!

— Да ты что такое говоришь?!

— Вот то и говорю! Пиши его сестре. Так мол, и так… Полгода жду, жду, а вестей нет.

— Я подумаю…

Подумала и написала Светлане письмо. Короткое, но настойчивое, и получила ответ, такой, же короткий и резкий.

«Если вы определились в статусе, тогда имеете право требовать и знать, что Сергей на работе в Клайпеде. Адрес вам известен…»

Наутро Ирина растерянно сообщила Катерине:

— Клайпеда! Надо ехать!

— Вот и хорошо! Поезжай! Путевку возьми в Ригу, а оттуда сама в Клайпеду… Там же все рядом, — посоветовала многоопытная Катерина, поездившая к тому времени по многим местам.

Ирина заранее записалась на отпуск на июнь. Встала в очередь на путевки. Внесла предоплату. И принялась снова ждать, теперь уже отпуска.

***

Членов экскурсионной группы Ирина не запомнила. Как только прилетели в Ригу, на нее напал страх: зачем приехала? вдруг не захочет видеть? не вспомнит, как зовут? В голове всплыла та непонятная сцена на лестнице, его полубезумное бормотание. Наконец, выбрала момент, подошла к руководителю группы, сильно накрашенной молодой женщине, и попросилась в Клайпеду.

— У вас там что? — спросила руководительница, подняв шелковые брови. Ирина растерялась. — А, свидание?! — продолжила дама, — непременно с капитаном дальнего плавания?! Что ж, понятно! Успехов вам, милочка!

На ресепшене расспросила, как добраться до Клайпеды, а заодно и до морского пароходства. Попросила забронировать номер… Пожалуй, люкс! На двое суток! В самой лучшей гостинице!

Рано утром села в электричку «Рига — Клайпеда». Доехала без приключений. При выходе в город взяла такси, приехала в одноименную гостиницу «Клайпеда». Едва разобравшись с номером, сдав дорожную сумку, вновь взяла такси — и в порт!

Пока ехала в электричке, всю дорогу лихорадило от волнения, а тут вдруг успокоилась. Вспомнила свое ленинградское состояние — вялое, словно во сне. Такси ехало медленно. Ирина из окна машины разглядывала русские надписи на витринах, промышленные пейзажи, посиделки во дворах, пивнушки. Все серое, безрадостное, словно за всем этим стоит бесконечная скука. Зато улицы Клайпеды носили романтические имена, как в романах Александра Грина: Замковая, Башенная, Бастионная, Рыночная, Якорная… С ума сойти! Море тоже неторопливое, тяжелое. Чайки белыми праздничными пятнами расцвечивали серый морской пейзаж. Город одной улицы, вытянутый вдоль береговой линии. Ирина заметила странную сцену, словно фотографическую, — мальчишки на плоту. Плот почти не двигается, словно замерз. Если бы детей не было, то получился бы обыкновенный городской промышленный пейзаж. А тут выходит, что они плывут и вроде вышли в открытые воды, но при этом все замершие, кроме волн и чаек… Интересно!

Ирина вдруг очнулась: где я его буду искать? Ведь звания его не знаю! Только имя и фамилию, да еще, что торговый флот, и больше ничего!

Такси остановилось возле ворот пароходства. Она расплатилась и вышла. Странно, но никто ее не остановил, хотя она поздоровалась и даже кивнула охране в будке, надеясь на разговор, который даст ей возможность понять, в какую сторону идти. Охранник и головы не повернул. Даже собаки — и те лишь лениво шевелили хвостами.

Она прошла к береговой части, надеясь, что работы идут там, и увидела впереди группу мужчин. Их было четверо. Один шел впереди, сильно хромая и глядя себе под ноги, трое других держались чуть позади и громко что-то обсуждали. Один из них положил руку на плечо идущего впереди товарища:

— Сергей!

Ирина от неожиданности вся пошла румянцем, глаза вспыхнули, так велико было волнение.

— Сережа?!

Томин как споткнулся. Побледнел и встал как вкопанный. Друзья, договаривая на ходу, изумленно разглядывали красивую женщину, как нечто диковинное.

— Серега, это к тебе! — залился хохотком один.

— Везет тебе, Серый! — подхватил второй.

— Девушка, вы знаете, что вы очень красивая? — не уступал третий.

Ирина, в обморочном состоянии, могла только улыбаться. Сергей стоял и смотрел, то себе под ноги, то на Ирину. Наконец друзья нагляделись и наговорились. Ушли.

— Ирочка! Ты? Здесь? — он наконец-то заговорил. — Я… я растерялся…

— Если ты… Я могу уехать...

— Нет, ты что! Ты такая... Это синее пальто тебе так идет, чайки над головой... Словно из этого моря вышла! — вдруг засуетился, бросился обнимать и целовать. Целовались и на этот раз сладко, жадно.

— Ты где остановилась? А впрочем, здесь одна приличная гостиница. Едем?!

Он, так же широко и сильно хромая, вывел ее за территорию пароходства, поймал первую попавшуюся машину, и они поехали. По дороге, видно, окончательно пришел в себя.

— Через мост, пожалуйста! — на мосту купил большой букет цветов и, сияя всем лицом, положил густо пахнущие полевые цветы ей на колени. — Давно я тебе цветов не дарил.

Ирина только улыбнулась, ее еще била дрожь, но приятность предстоящего свидания уже охватила все ее существо.

В номере все продолжилось. Страстно целовались, раскидывая вещи по всему номеру, несколько минут слышалось только тяжелое дыхание. Вдруг Сергей откинулся назад, весь бледный, с россыпью пота на лице:

— Больно! Нога!

Ирина совсем забыла про его больную ногу. Весь остаток дня Ирина бегала по своему шикарному двухкомнатному номеру из ванной комнаты в спальню, прикладывая холодные мокрые компрессы к распухшему колену. Наконец догадалась: из маленького холодильника вытащила весь лед, завернула в широкий мужской платок и привязала к больному месту, сверху закрутив своим шарфом.

— Все! Теперь отдыхай! — и сама выдохнула.

К вечеру боль утихла, но и страсть поостыла.

— Ну что? Пойдем в ресторан?

Когда они вошли, держась за руки, наступила пауза. Казалось, только официанты не были поражены красотой этой пары. Ресторанный зал был удивительно похож на зал ресторана «Игарка». Такие же стены, площадка, даже оформление — как возвращение назад в юность.

— Сережа, оглянись! Это же «Игарка»! Помнишь? Даже музыка… та же! Джо Дассен!

— Я все помню! — отозвался Томин.

Повернувшись, попросил у подошедшего официанта бутылку коньяка. И добавил:

— Помню не только это!

Играла музыка. Их посадили в центр зала. И зря! Ирина не успевала отказывать желающим танцевать с ней. В конце концов, с одобрительного кивка Сергея, приняла приглашение с взрослым, седым, элегантным мужчиной. Скорее похожим на иностранца, чем на местного. Пригласив на второй танец, мужчина, представившийся Эдвардом, пытался завязать знакомство, при этом абсолютно не беря во внимание тот факт, что у дамы уже есть кавалер. Ирина отклонила знакомство, озабоченно выкручивая голову в сторону своего столика. Отметила, что Томин не тратит время зря: тихо, но уверенно наливается дорогим коньяком.

На ее просьбы не напиваться он твердил одно:

— Ты ничего не понимаешь! И ничего не поймешь… никогда. Ты была для меня… Ты для меня...

Уже ночью, глядя на пьяно храпящего Сергея, Ирина с содроганием вспомнила, как пришлось просить помощи у Эдварда, чтобы дотащить Томина до номера, уложить в постель. При этом вновь уклониться от приглашения провести остаток вечера в его компании.

Знать бы, о чем ты там думаешь? Что такое ты себе представляешь? Какое-такое обвинение ты мне предъявляешь?

Ирина плакала и с облегчением вспоминала, что есть на свете дочь Катюша, своя комната, хоть и в коммунальной квартире, жива и здорова мама. Сама не заметила, как уснула, сидя у окна. Ночью Сергей проснулся от острой боли в колене. И снова — мокрые компрессы, потом лед. За окном всю ночь шел дождь и метался ветер. На рассвете задремали оба. Утро наступило серенькое, неясное и робкое.

— Ты прости меня, Ирочка! — смущенно повторял он.

На столе остывал завтрак (Ирина попросила завтрак в номер). Она пила уже вторую чашку кофе и никак не могла справиться с раздражением.

— Сережа! Мне пора собираться! Ты ешь! И проводи меня на электричку, пожалуйста!

Опять пошел дождь. Мелкий, колючий морской дождь. На перроне, в ожидании электрички, она только теперь увидела, что он курит.

— Ты что, куришь?

— Да, но очень редко!

Подошел поезд. Она решительно вошла в вагон, не оглядываясь и не прощаясь, прошла к себе в купе и села на свое место. Он же встал напротив ее окна. Она смотрела на него через стекло и вдруг заплакала. Он тоже смотрел на нее и курил одну сигарету за другой. В какой-то момент ее внимание отвлек новый пассажир. Он поздоровался, сверил свое место с билетом и сел напротив.

— Ба, так мы знакомы! Вот так сюрприз! Вы вчерашняя прекрасная незнакомка! — это был тот самый Эдвард из ресторана. Бывают же такие совпадения?! — Значит, едем вместе? Вы что... плачете? — он взглянул в окно. Вновь перевел взгляд на сидящую напротив Ирину и серьезно спросил:

— Простите, я все же спрошу! Это ваш муж?

— Нет… — Ирина заливалась слезами.

— Ваш любовник?.. Извините, в смысле... Э-э-э, близкий вам человек?

— Нет!

— Тогда почему вы так плачете?!

***

Вернувшись домой, Ирина успокоилась. Вернее, попыталась успокоиться. Первое, что она сделала, — устроила воскресный обед с соседями. Далее — отвела Катюшу на фигурное катание. Дочь, немного походив, попросилась на художественную гимнастику, оттуда — на танцы. Еще Андрей отвел ее в фехтовальный клуб «Виктория». Потом недолго на эти занятия дочку водил только он. В студии же танцевального кружка дочь задержалась на долгие годы.

Купила дорогую краску для волос и в первую же субботу покрасила Катерину, переживавшую большой роман и большую любовь перед самой пенсией. Пригласила Елену пожить, и та с удовольствием приняла приглашение, договорившись на июль месяц. Вроде все! Ах, да! Еще Валя… Ирина отправилась на барахолку, купила несколько мотков дефицитной ангорской шерсти и преподнесла их Вале-старожилке. Вот теперь вроде все!

Первая часть самолечения закончилась. Что дальше? Ирина не знала, но стало легче. Теперь она ждала решения Елены переехать в Новосибирск совсем.

За последние полтора года Ирина виделась с Томиным три раза, и все три встречи отдавались тяжелым отзвуком. В памяти остались не ласки и нежность, а то непонятное бредовое бормотание, непонятные слова, поступки. Жгуче хотелось спросить, разобраться, убедиться, что ослышалась или просто неправильно поняла, ошиблась. Наконец разум восторжествовал. Просто жить, без больших планов и мечтаний, без рвущихся наружу эмоций, обид, слез, желаний.

Казалось, Ирина совсем успокоилась. Теперь она наблюдала за любовными перипетиями Катерины. Но там было все так нежно, заботливо и сентиментально, что даже вызывало улыбку.

— Вы — как два голубя! — смеялась Ирина. — Где страсть?

— Боже упаси! Какая страсть?! А давление? Шарахнет по голове, и что?! Инсульт-инфаркт? Нет, в нашем возрасте все хорошо в меру, даже чувства.

Елена, проводив издалека своего мужчину на Большую землю, наконец, совсем отпустив его, засобиралась к дочери в Новосибирск.

***

Была у Вали-старожилки привычка прикреплять большой канцелярской кнопкой записки, сообщающие о звонках в отсутствие жильцов комнат. Вот и Ирина, вернувшись как-то вечером домой после двухдневного гостевания у Катерины, обнаружила лист из ученической тетради с размашистой записью: «Звонил Сергей из Ленинграда. Позвонит еще».

И что?! Вот зачем?! К чему все это?!

Всю неделю не могла настроиться на рабочий лад. Хотелось сесть в уголок и тихонько сидеть-думать. В конце недели — стук в дверь, Валентина Петровна:

— Иди, тебя к телефону! Межгород!

Пока шла к телефону, думала, сердце выскочит из груди.

— Ирочка, это Сергей!

— Здравствуй, Сережа!

— Я…долго думал… Хочу приехать! Можно?

Несколько секунд колебания — зачем? Ирина тряхнула головой:

— Хорошо, приезжай! Только я встретить не смогу…

— Я сам, сам доберусь! Адрес скажи? И еще... закажи столик в ресторане, пожалуйста!

Положила трубку и продолжала стоять.

— Ну, чего?! Приезжает, что ли, кто? — Валя-старожилка тут как тут.

— Да! Один старый друг!

— Ну-ну! Мелехов-то знает?

— …Все равно!

На следующий день в обеденный перерыв сбегала и забронировала столик на двоих в ресторане при гостинице «Новосибирск». Вечером того же дня на двери комнаты нашла прикрепленную телеграмму: «Вылетаю…Прибываю…Буду!»

Интересно, на этот раз нога тоже будет болеть? Лед приготовить?

Через три дня на работе раздался звонок:

— Слышь, Ирина! — Валя сильно сопела в трубку. — Тут это... гость к тебе приехал. Впускать или как?

— Да, впускать! Спасибо, Валентина Петровна!

До конца рабочего дня два часа, а уже и не работалось. Навалились воспоминания, чувства, ощущения. Будто все заново!

Позвонила Катерине. Попросила забрать к себе Катюшу.

— Все потом! — бросила нетерпеливой тетке. Не хотелось ничего обсуждать. Сама ничего не понимала.

Ресторан гостиницы «Новосибирск» в последнее время славился особо. Новообращенные путаны опутали весь бар, просачивались в ресторан, невзначай, под разными предлогами, прилипали к входящим мужчинам.

«Боже мой, как же вас много! Откуда, ведь девчонки совсем?!»

Ирина была довольна тем, что Сергей на этот раз был одет в очень приличный гражданский костюм. Хорошая кожаная куртка, дорогая шапка, импортные ботинки.

Светлана поработала. Молодец, сестра! Как женит! Может, и приехал предложение делать?

Они вошли под руку в ресторан. Тем самым давая понять окружающим, что они пара. Ресторан ничем не отличался от ЦК, те же обои, массивная люстра, полукруг для музыкантов. Принесли шампанское и фрукты. Заиграла музыка. Та самая музыка. Наваждение какое-то! Опять Джо Дассен.

— Сережа, наша музыка! Идем танцевать?

— Я посижу. Ты же знаешь — нога…

Ирина успела дважды, без особого желания, потанцевать, когда увидела знакомую картину: Сергей наливался пятизвездочным коньяком. Она отмахнулась от очередного приглашения села на свое место.

— Сергей! Ты опять... — договорить она не успела. Вдруг возникла девица в критическом мини, попросила закурить. Он подал ей коробок, и они улыбнулись друг другу.

— Может, потанцуем? — позвала она, не глядя на Ирину.

Сергей встал, как ни в чем не бывало пошел танцевать.

Ирина озадачилась — уйти? Он вроде гость у меня. Сам приехал… для того, чтобы напиться и потанцевать? Решила посмотреть, что будет дальше. Дальше — ничего хорошего. Сергей присаживался, наливал себе коньяк, Ирине шампанское, и принимал приглашения барышень. Танцевал со всеми подряд. Ирина сидела, задаваясь все больше и больше вопросом: зачем приехал?

Умудрился собрать вокруг себя одних путан. Они яркой стайкой кружились вокруг него. Тряслись в такт музыке своими блестящими телами и раскрашенными лицами. Стыдно, стыдно-то как!

За столиком напротив сидели двое мужчин. Ирина давно заметила, что они поглядывают в ее сторону. Даже разговаривать перестали. Хотя вначале было заметно, что у них деловая встреча.

Ирина вся покрылась красными пятнами, глаза сверкали слезной влагой, искусала себе все губы. Попросила официанта дать счет и ломала голову, как вызвать такси и добраться до дома как можно быстрее.

Вдруг один из наблюдавших подошел, тихо и быстро спросил:

— Вам помочь…— и, переведя взгляд на Томина, раскачивающегося среди шумной женской компании, продолжил: —…отвезти мужа домой?

— Я вам буду очень благодарна! — подхватила сумочку, крепко взяла Томина за руку и вывела в вестибюль.

— Куда? — удивился тот. — Куда? Ну и что, что проститутки! Это моя естественная среда…

Втроем едва засунули долговязую фигуру в жигули и поехали на Шлюзовую. Втащили на второй этаж и уронили на диван.

— Спасибо вам большое! — выдохнула Ирина.

— Обращайтесь, если что... — хохотнули добрые дядьки. — Телефончик, так, на всякий случай, дадите…

Пришлось дать телефон, любезно распрощаться и тихо выпроводить.

Слава богу, что все спят. Вдруг Валя не спит… Ну и пусть!

Ирина разобрала постель и легла. Сна не было, и слез тоже не было. Зачем же он все-таки приехал? Под утро задремала.

— Ирина, не спишь?

Она очнулась и приподнялась на локте. Сергей сидел на диване полураздетый. Раннее утро, совсем темно. Опять бред начался?

— Ты сердишься… Хотя это я должен сердиться.

Ирина вытаращила глаза.

— Это я зол на тебя! — голос был абсолютно трезвый. — Это ты... ты… ты была для меня... богиней! Я все время думал... Ира, Ирочка... представлял… Ты была самая... самая красивая, самая… Ты должна была меня ждать! А ты... отдалась другому, как самая обыкновенная… Люба… Люба — она даже лучше тебя. Она честная!

Дальше Ирина не слышала. Накрылась одеялом с головой, зарылась в подушку и крепко уснула.

Спала долго. Снились всяческие сны. Цветные и шумные. Во сне играла музыка, очень знакомая. Теперь, во сне, она казалась такой грустной, безысходной. Ирина плакала под музыку… Проснулась от того, что кто-то тряс ее за плечо.

— Слышь, Ирка! Гость твой ушел. Попил воды на кухне прямо из-под крана и ушел, — Валя заглядывала ей в лицо.

— Скатертью дорога!

— Ну и дела! Расстроенный был, чуть не плакал…

— Бог с ним! — Ирина сладко потянулась и засмеялась. — Вставать пора! К дочери побегу!

Вечером, после ванны, с полотенцем на голове, за лепкой пельменей рассказала все как есть Катерине. Та выслушала внимательно, немного подумав, подытожила:

— С Любой-то, конечно, легче. Душевно тратиться не надо… Не по-книжному, по-человечески любить сложно… Н-да-а… Ну да ладно! Бог с ним! Мы будем дальше жить! Правда, девчонки?! — и звонко чмокнула маленькую Катю в висок.

Ирина задумалась. Кругом права Катерина. Но так тоскливо на душе. Словно звучала та, далекая музыка. Музыка, что вызывала острую струящуюся жалость о несбывшихся надеждах, красивых идеалах, праздничной жизни.

И все же надежда была впереди. Шел девяносто первый год.