Две полоски

1 часть

Неужели две полоски? Вглядевшись, Санька увидела, что одна из них немного расплывчатая и невнятная. Покрутив тест в руках и прочитав, что для пущей достоверности его необходимо повторить через неделю, женщина еще больше запереживала. Если все подтвердится, что она скажет детям? В ее возрасте это как-то неприлично. А мама? Она, наверное, расстроится:

— С твоим-то слабым здоровьем и рожать?

Рожать! Пока совсем не поздно и сердце отзывается на желание иметь малыша-последыша. Долгожданного ангела, для которого Санька сберегла игрушки своих старших. Среди них старенький медвежонок со смешными болтающимися ножками и носом из красных ниток — пластиковый давно потерян. А еще глубоко в шкафу лежат несколько распашонок, до сих пор пахнущих грудным молоком.

Все-таки две полоски! Две! Уже четкие и ровные, будто великий мастер каллиграфии вывел их своим чернильным пером. Пальцы женщины затряслись, а слезы радости поползли по щекам. Что же теперь будет? Она стояла на холодном кафельном полу в ванной комнате и не знала, куда спрятать эти бумажки — полосатые картонки то ли безмерного счастья, то ли невероятной удачи, то ли...

То ли начало конца. Ведь Санька не догадывалась, что вместе с будущим ребенком в ее организме поселился агрессивный вирус — зараза, постепенно расправляющая щупальца. А пока ладошки женщины все гладили и гладили мягкий живот. В нем билась крошечная жизнь, и воображение рисовало непременные кудряшки, курносый веснушчатый носик и смышленые глазки малыша.

Первое недомогание пришло быстро. В один из дней она просто не смогла встать с постели — накатила страшная слабость, заложило нос, уши, горло, а на грудь будто повесили булыжник. Но сильнее всего болела голова. Виски сжимали те самые щупальца, и казалось, что череп вот-вот треснет. Хотелось принять таблетку, но женщина не могла. Они и так вреднючие, а для крохи могут стать просто убийственными.

И Санька терпела. Изнемогала от боли, но терпела. И врала.

— Все хорошо, мам, я чай с малиной пью. Нет, лекарства от вируса не помогают. Буду народными средствами лечиться.

Как объяснить сердобольной родительнице, что к врачу она не ходила, что препараты и манипуляции ей противопоказаны. Она сжалась в комок под верблюжьим одеялом и закрыла глаза.

Тут же открыла и увидела яркое летнее солнце, ласкающее цветы в палисаднике. Надо вставать, надо ходить, надо бороться! Схватившись за уличный веник, не видевший ее пару недель, Санька принялась за уборку территории. Сухие листья цеплялись, крошились, и приходилось выметать их изо всех щелей. По ногам потекло. Она испуганно прислонилась к металлическому забору и поняла — все кончено.

В ее положении любое напряжение риск. Болезнь нещадно захватила весь организм, и маленький комок внутри нуждался в особой заботе. Выходные тянулись медленно, кровяные выделения не останавливались, и женщина металась по дому.

— Ложитесь, сейчас посмотрим, что с вами, — голос врача УЗИ пригвоздил Саньку к кушетке, и она напряглась — именно здесь она когда-то узнала пол своего первенца.

— Замершая. На пятой-шестой неделе. Вы, главное, не переживайте! Все будет нормально. Я вам напишу направление в клинику. Сделаете чистку, и все.

— И все?

— У вас нет выбора. Замершая же.

Схватив со стола бумажки и еле держась на ногах, она выскочила в пустынное отделение диагностики, не соображая, куда идти. Жизнь потеряла смысл, а живот перестал быть мягким.

Впереди была ужасная неделя отчаяния и боли — выкидыш в домашних условиях, кусочки плоти, повторное УЗИ, направление в экстренную гинекологию, бесконечные люди в кабинетах, капельница, анализы, третье УЗИ.

— Мы поднимаем вас на операцию. Готовьтесь. Сдайте все ценные вещи и раздевайтесь догола.

Санька сняла любимую футболку, юбку, трусы и приготовилась умирать...

Железная тележка родом из СССР везла ее по ночным катакомбам больницы, а перед глазами были испуганные дети, оставшиеся дома в неведении. Тело колотило в такт колесам, и когда в лицо направили яркие прожекторы операционной, она услышала голос врача:

— Почему сразу не обратилась? Зачем терпела, глупая? Ты же могла умереть. И не трясись давай. Привяжите ей ноги и руки. Где анестезиолог?

Раздалась странная речь. Будто разговаривали люди с другой планеты. Санька полностью потеряла ощущение времени. Организм не слушался. Сильно хотелось пить. Еле подняв веки, она обнаружила себя еще в операционной — кругом ни души, на ней странный халат и больничное покрывало. Через время ее переместили в коридор, и она услышала мужской голос:

— Сестричка, подойди. Сестричка...

Саньку снова катили по коридору, поднимали на лифте, протискивали через полиэтиленовые шторы, а она ничего не понимала. Кто эти инопланетяне в скафандрах, о чем они толкуют?

— Приехали. Перекладывайся на кровать. Подожди, клеенку постелю.

Все затихло, и темнота поглотила женщину. На миг показалось, что ее зовет ребенок, детский голос абсолютно рядом, возле подушки.

Нет, никого нет. Ни единой живой души. Кожа прилипла к одноразовой простыне и пылала жаром. Внутри звенящая пустота. Вирус сделал свое дело. Убил комочек, убил надежду, убил Саньку.

— Ничего, восстановишься и снова забеременеешь, — выдала дежурная наутро. Тебе сколько?

— Сорок семь.

— М-да... Ладно, если не будет осложнений, в понедельник выпишем.

2 часть

Окно в палате проживало свою удивительную жизнь. Неожиданно открываясь вместе с входной дверью, оно впускало в узкое казенное пространство немного свежего воздуха и надувало застиранную штору в пузырь, а внизу, сбоку, вдалеке — всюду было движение. На стройке громко урчал экскаватор, по асфальтированным дорожкам бодро вышагивали люди, а по Ташкентскому тракту неслись автомобили.

Санька открыла глаза и услышала в коридоре призыв:

— За-а-автрак! Женщины, за-а-автрак!

В желудке со вчера ничего не было, а на тумбочке стоял лишь одинокий стакан с водой. Кое-как подняв себя с кровати, она вышла «в мир». На двери ее палаты красовалось число тринадцать. Символично, ничего не скажешь. На тележке с ведрами и кастрюлями шла раздача еды.

Получив свою порцию каши, ломоть хлеба с маслом и стакан чая, Санька вернулась к себе. Вспомнила, как раньше варила молочную кашу детям и, разложив по тарелкам, непременно добавляла кусочек сливочного масла. Он плавился, оставляя янтарные разводы. Как они там без меня сейчас? Чем завтракают? Больничная стряпня была несъедобна — Санька отставила одноразовую посуду и отвернулась к обшарпанной стене.

— Филимонова! Укол!

— Готова, можно.

Так начинались ее теперешние дни. Два раза в день укалывалась и глотала пилюли. С трудом впихивала в себя «шедевры» местной столовки и стоически посещала общественный незакрывающийся туалет. А еще не знала, куда себя деть. От внезапно высвободившегося времени, которого у нее никогда столько не было, Санька еще сильнее хандрила.

По ночам ей снился родной и теплый дом. Место ее силы, место, куда вложено столько эмоций, место, которым она жила. Все эти цветы, декор, картины — мелочи, создающие уют и настроение, кому до них сейчас есть дело? Мысли путались в голове и обрастали новыми бессмысленными переживаниями. Хотелось побыстрее выйти из этой ненавистной «тюрьмы» и бежать не останавливаясь. Куда глаза глядят.

— Завтра утром контрольное УЗИ после операции. Если у вас все нормально, то сразу отпустим домой, — сказала уставшая медсестра, вглядываясь в кипу бумажек перед собой.

— А если не нормально?

— Врач будет решать, не я. Утром ни пить, ни есть, в туалет сходить.

— Хорошо.

— Главное, не переживайте раньше времени. Это ни к чему.

Диагностическое отделение больницы было пустынным. Сказывался строгий карантин и раннее время на часах. Одиночные посетители в масках и разрозненный персонал двигались осторожно и неспешно.

— Следующий!

Санька шагнула в кабинет и ощутила неприятное предчувствие — будто ножом полоснуло.

— Все. Свободна. Результаты у врача.

— Филимонова, у вас проблема. Придется повторно чистить, — моложавая завотделением небрежно откинула свои длинные пепельные волосы.

— Как чистить? Зачем?

— Сгустки крови обнаружили — бывает. Их нельзя оставлять.

— Но я не выдержу еще раз.

— Выдержишь, куда ты денешься. Вакуумом сделаем, с местным обезболиванием. Иди, готовься.

В палату въехала знакомая каталка, санитарка расстелила простынь и стала терпеливо ждать, когда Санька разденется и ляжет. Стыд давно прошел — она чувствовала себя куском мяса. Которое катают туда-сюда, отрезают лишнее, да все никак не отрежут. Уж лучше бы вырезали сердце — изболевшееся и пустое.

В операционной было многолюдно.

— Придется подождать. С предыдущей пациенткой не закончили.

— Приветствую, я ваш анестезиолог, — мужчина улыбнулся Саньке из-под пластикового защитного экрана и медицинской маски. Попробуем сначала местную, но если будет нестерпимо больно, то дам общий наркоз.

Холодные зеркала и инструменты вогнали женщину в дрожь — она крепко сжала молодому врачу руку.

А у ее ног уже орудовал гинеколог, высасывая вакуумом остатки «жизни».

— Давай тихонько переворачивайся и на кровать, — санитарка помогла Саньке вернуться в постель и укрыться. Тележка никак не проходила между кроватями и наконец выехала в коридор. Одна. Опять одна. Пустота не усилилась, она поглотила ее полностью.

— Филимонова! Антибиотик!

— Не могу встать — тяжело.

— После операции? Ладно, если не будет осложнений, то завтра точно выпишем.

3 часть

Санька собрала свои вещи в адидасовский шопер и обвела взглядом палату. Вроде ничего не забыла. Да и что забывать. За четыре дня в больнице ее никто не навещал — передач не было. С чем пришла, с тем и уходит. Сделав последний глоток воды из одноразового стаканчика, женщина решительно встала с кровати и вышла в коридор. Наконец-то домой! Минуя одинаковые палаты, каталки, лифты, она очутилась на улице.

Яркое полуденное солнце слепило глаза, а неожиданный порыв ветра разметал Санькины седые пряди прямо по лицу. Повсюду сновали люди: медсестры, посетители, выписавшиеся. В натянутых разноцветных масках они казались героями какого-то маскарада. Пройдя по длинным аллеям больничного комплекса, вдоль приемного покоя с подъезжающими скорыми, она вышла к стоянке автомобилей.

Игнат стоял возле машины и вглядывался вдаль. Увидев Саньку, махнул ей рукой и сел за руль. Внутри салона женщина сразу все поняла — в нос ударил резкий и противный запах алкоголя, вызывающий отвращение уже много лет.

— Как же мы поедем-то?

— Да не пьян я, не пьян. Это перегар.

Машина тронулась и влилась в нескончаемую реку из авто — на Ташкентской снова пробка.

Опять! Не смог! Не справился! Какой же она была дурой, решившись родить от такого человека. Что с ней не так? Где потерялось ее счастье? Посмотрев на Игната, Санька увидела опухшее лицо и взлохмаченные волосы. Ее длинные пальцы дернулись — каждая костяшка помнила кудрявую шевелюру мужа, а сердце — родное, ни с чем не сравнимое ощущение мурашек, бегущих по всему телу, от самых пяток и до макушки.

Пустой двор встретил рано пожухшей листвой и какой-то запущенностью. В спальне неаккуратным комком вздымалась незаправленная постель. Возле кровати, среди пустых бутылок, валялась Санькина простынь с бурыми пятнами крови. Этот хэбэшный отрез ткани первым принял на себя удар отторжения. Торопясь в больницу, она не успела ее спрятать, а муж... Не убрал, не заметил, не придал значения.

В душ! Смыть с себя жизнь! Тот страшный кусок, разделивший реальность на до и после. Нагреваясь, вода скатывалась по щекам, груди, животу. В последнем поселилась боль и пустота. Женщина согнулась и заплакала. Сквозь слезы Санька увидела себя, но двадцать лет назад. В такой же летний день, когда она впервые попала в дом мужниной тетки Марьяны — суровой и неулыбчивой бабы со скрюченными руками.

Стесняясь собравшейся родни и своей уже хорошо оформившейся беременности — они с мужем ждали ребенка, Санька скромно сидела в конце длинного стола. Рассматривала гостей, подмечала тонкости их общения и мотала на ус сложившуюся субординацию. И когда Марьяна повернулась к ней и кивком головы дала знать, что надо встать и произнести благодарственный тост, испугалась и еще больше смутилась.

— А сейчас я даю слово... подруге Игната, — пробубнила тетка.

Подруге? Ей не послышалось? Конечности отказывались встать, а глаза смотреть на окружающих. Хотелось забиться в угол. Подруге... Санька словно в тумане что-то сказала и плюхнулась обратно на стул. Собравшиеся продолжали трапезничать.

Подруге! Женщина не понимала, почему с ней так. Она жена, слышите, жена. Запомните!

4 часть

Осень катилась к зиме — тревожной и холодной, как сердце Саньки. Она понимала, что все кончено, но цеплялась за каждый сучок, каждый прутик, каждую веточку жизни. И искала оправдания: себе, Игнату, обстоятельствам. Женщина, словно тень, скользила по дому и глотала горькие слезы. Ненавистная седина поглотила ее жиденькую шевелюру, а на лбу — прямо над переносицей — окончательно обосновались морщины.

Красивиться не хотелось — зачем? Все «эликсиры молодости» с укоризной смотрели с полок и призывали заняться наконец собой. Но в Санькиной голове щелкала какая-то кнопка, и она опять погружалась в тоску. Руки! Ее выдавали руки! Израненные домашней работой и давно не видевшие хорошего маникюра — они казались чужими. Будто их отвинтили у старой куклы и наспех приделали к новому телу.

Ко всему прочему, любимая деревянная расческа сломалась и стала под стать своей хозяйке. Санька скрутила нечесаные волосы в дулю и вышла на балкон. Кругом пыль и копоть, а в углу банка из-под консервированного горошка, полная окурков Игната.

— Нет, так не пойдет! Надо приниматься за дело, — женщина произнесла эти слова вслух, и те птицами слетели в сад. Последний тоже ждала уборка.

Передвигая ведро с грязной водой, она вспомнила свою зарождающуюся неуверенность, превратившую ее в половую тряпку. Не окажись Санька тогда там, может, сложилось бы все иначе? Может... А ноги уже вышагивали в их первый с Игнатом дом и возвращали женщину к прошлым событиям. Тем, которые сломали сердечные зубчики. Не все, конечно, расчесаться еще можно. Но для кого?

Тяжелая металлическая калитка не заперта и без труда распахнулась во двор — а его не узнать. Затухший костер, пустые бутылки, гитара, мусор.

— Игнат, ты где? Что происходит?

Навстречу вышел пучеглазый обрюзгший мужик и, отрыгнув в лицо Саньки водкой, сказал:

— Ты кто?

— Я жена Игната.

— Кто?

Женщина вспомнила его. Это Мишка Мухомор, собутыльник мужа.

— Жена и хозяйка дома. Где Игнат?

— Спит твой Игнат.

— Выметайся. Сама с ним разберусь.

— Ага, как же. Не ты меня пригласила. Я вообще думал, что жена у Игната интереснее будет, красивее.

— Что?

— Что слышала. Наверное, Игнат с тобой из жалости живет.

На Саньку таращились рыбьи глаза Мухомора, в которых вместо зрачков давно плескалась водка. Он пошатнулся, ухватился за косяк двери и опять отрыгнул. Уходить! Делать здесь нечего. Женщина спустилась с крыльца и оглянулась, надеясь увидеть Игната. Ей так хотелось защиты и услышать его коронную фразу:

— Я давно говорил, как сильно тебя люблю?

Давно...

Санька бежала, останавливалась и снова бежала. Воздух застыл, а сердце колошматилось о грудную клетку, как о барабан. Казалось, что силу его ударов слышат прохожие. Но никому до нее не было дела — некрасивых пруд пруди.

Оказавшись дома и осматривая себя в зеркало, она бубнила про себя:

— Из жалости, из жалости, из жалости...

Неужели это правда? Неужели с этим можно жить?

5 часть

Водку Санька ненавидела. Эта бесцветная гадость разрушила ее жизнь задолго до Игната. В тот самый день, когда молоденькая Олюшка решила пойти на танцы. Долго прихорашивалась, расчесывала каштановые волосы, подкрашивала губы и боялась оказаться у стенки — вдруг никто не пригласит? Глаза Сергея выхватили ее тоненькую фигурку из толпы, а сердце прошептало: «Твоя».

От неожиданной симпатии Сергея Олюшка опешила, но противиться не стала — девичье сердце екнуло в ответ: «Твой». И закружилось. Прогулки вниз по Ленина, поездки в центр города, знакомство с родителями и скорая свадьба. Мероприятие выпадало на холодный декабрь, но Сергей торопил Олюшку:

— Быстрее к моим уедем и заживем! Я со всеми тебя познакомлю.

Небольшой городок встретил молодых приветливо — люди кругом простые и дружелюбные.

— Олюшка, сапоги свои убирай. У нас зимой только в валенках, иначе замерзнешь. На-ка пока мои, да не вздумай отказываться, — участливая свекровь выставила в коридор пару грубых катанок.

— И к колодцу одна не ходи, — продолжал наставления свекор.

Жизнь покатилась. То с горы, то в гору. По субботам обязательная уборка и баня, среди недели пресный суп — свекор не мог без первого, по праздникам одни и те же гости. Олюшка заскучала. По солнечной Алма-Ате, наваристому родительскому борщу и новым модельным сапожкам. Последние давно грустили в чемодане — свекровь была права. Да и Сергей изменился — стал сильно выпивать.

Рождение Саньки не остановило его пьянства. В редкие часы трезвости он становился заботливым отцом и подолгу тетешкался с малышкой, а потом напивался и, хватаясь за топор, гонял семью по приземистому дому.

— Олюшка, беги к Ивановым. Схоронитесь у них в подвале, пока он не уснет, — свекровь выталкивала ее во двор, накрывая маленькую Саньку одеялом.

Однажды, потеряв последнюю надежду, Олюшка собрала дочь, взяла тот самый чемодан с сапожками и, закрыв дом в низинке, отправилась на вокзал. Вид пошарпанной провинциальной станции привел ее в уныние, и она еще сильнее захотела домой — в счастливое и беззаботное время. Время, когда не надо прятаться у соседей, время, когда Олюшка только собирается на танцы.

Вскоре появился Сергей:

— Прости, я больше не буду пить. Меня друзья всегда соблазняли. Поживем пока у твоих.

И Олюшка поверила, и оживилась, и начала сначала, но счастье было недолгим.

— Смотри, твой-то опять во дворе валяется. Никак, пьяный. Эх, все соседи видят, — родители Олюшки сокрушались и сильно переживали за нее.

А потом Сергей избил начальника и остался без работы:

— Все равно это не мое. Вернусь к служебному собаководству, — хорохорился он.

Через неделю Олюшке позвонили:

— Вы только не переживайте, вашего мужа покусали собаки. Они пьяных не любят.

Да кто же их любит, пьяных этих? Олюшка прижала к себе Саньку и заплакала.

Вечернее солнце запуталось в цветастых задергушках, на стене тикали ходики, а за столом сидели Сергей и баба Фрося.

— Уезжаешь? — спросила она.

— Уезжаю, — мужчина уронил лицо в ладони и замолчал.

— А как же Олюшка и Санька? Неужели не любишь их?

— Люблю! И Олюшку, и Саньку! Но водку люблю сильнее!

6 часть

Самое дно 2020-го настигло Саньку в ноябре. Казалось бы, ну чем еще он может удивить? А вот — запасливый на «добрые» события год подарок свой оставил напоследок. В тот момент женщина не понимала, какова цена этого презента и как изменится ее жизнь после его вручения.

Санькино сердце давно болело тревогой и сомнениями, но разум упорно противился любым мыслям об измене Игната. Ей казалось, что пьянство и другая женщина несовместимы, что только она способна вынести алкогольную зависимость мужа, что их, пускай и хрупкая, семья несокрушима.

Врожденный Пинкертон проснулся неожиданно. Увидев на прикроватном столике сотовый телефон Игната, Санька потеряла рассудок, и пальцы тут же затачскринили пошарпанный экран благоверного — тот открыл ужасающую правду о грязном предательстве близкого человека.

Так, значит, Дина. Санька тут же вспомнила, как любимый дедушка частенько пересматривал ретро передачи с участием голливудской дивы 40-х Дины Дурбин. Слащавая красотка кривлялась на сцене и пела песни на незнакомом языке.

— Какое-то странное имя — Ди-и-ина.

Санькины мысли путались, а глаза пытались разглядеть аватарку в мессенджере. С маленького кружочка на нее смотрел хищный взгляд раскосых глаз, обрамленных «удивленными» бровями — соперница явно переборщила с татуажем, как и с тем, что в открытую писала женатому.

Сопоставив все даты их переписок, Санька опустилась на пол, обхватила колени и заплакала. Слезы катились по щекам, солонили покусанные губы и оставляли мокрые дорожки на коже.

— Лето... Две полоски... Больница... Как же так? Неужели у Игната не осталось ничего святого?

Ей стало страшно — из горла взрослой женщины вырвался детский крик:

— Папа! Пап! Защити меня!

Санька не знала, как это, когда папа. Как это, когда можно быть маленькой девочкой в его сильных руках. Каково это, когда он говорит:

— Какая же ты красавица выросла!

Вместо этого на нее смотрела любовница мужа, всем видом показывающая свое наглое превосходство и значимость. Санька еле сдержалась, чтобы не швырнуть телефон в Игната. Последний мирно похрапывал на кровати после очередного загула — теперь понятно, почему он так выматывался.

Неожиданный марафон отнимал его силы. Какая уж тут жена. Обойдется. У нее своя жизнь, у меня своя. Мужчине нужна свобода и личное пространство — мозг спящего Игната был поглощен образом разнузданной Дины.

— Здравствуйте, Дина! — Санька открыла электронную заметку и начала письмо.