Комната в Коломне

Мы были вместе четыре года. Мы были хорошей парой. Я давал ей свободу — пока она ходила в Мариинский, я копался в гараже. Мы ездили в Париж. Она показывала мне потолок Шагала. Я притворялся, что понимал. Мы ездили в Вольфсбург. Я показывал ей музей Фольксваген. Ей не понравилось. Она хотела жить в Париже, просыпаться и видеть Эйфелеву башню. Меня устраивала моя комната в Коломне, куда она приезжала на выходные.

Она сказала, что уедет в Париж на год. Я не сопротивлялся. Сказал, что дождусь. На вокзале она сказала, что бросает меня. Я смотрел на ее слезы в стекле «Норд-Экспресса». Поезд ушел. Я пошел в гараж и провел там осень. Она хотела поговорить, но я не отвечал на ее звонки. Выпал снег. Я начал ходить в кино. Я посмотрел фильм про любовь в Париже. Я понял, что люблю ее.

Я перестал ходить в гараж и начал ходить в Мариинский. Там я представлял себя рядом с ней в опере Гарнье. Я купил книгу о Лувре и выучил расположение его шедевров так, как я знал расположение деталей двигателя. Я смотрел на ее фотографии, гулял по Петропавловской крепости и представлял себя на острове Сите. Я ходил по Биржевой и воображал, что мы вместе заблудились в Латинском квартале. Я был счастлив, но мне не хватало ее. Я продал машину и купил билеты в Париж. В один конец.

Я искал ее в Лувре, но нашел только похищенную Психею. Я искал ее в Нотр-Даме, но нашел только крылатых обезьян. Я искал ее на Пер-Лашез, но нашел лишь могилу Пруста. Я искал ее на Монмартре, но нашел только мельницу Ван Гога. Я нашел ее пьяной, веселой и счастливой в одном из баров Марэ и с тех пор не терял. Я был рядом, но не приближался слишком близко. С того момента любая дорога приводила меня в Марэ.

Я ненавидел Париж. Потолок Шагала плясал в демоническом танце над моей головой. Тень Эйфелевой башни преследовала меня на каждой улице. В Эрмитаже Психея оживала в руках Амура — в Лувре мне казалось, что он поднимает ее мертвое тело. Я знал в лицо ее друзей и пассий. В бары Марэ меня больше не пускали. По утрам я следил за ней в Сорбонне, вечера проводил в закоулках Сан-Дени. Там в лицо начали узнавать меня.

Я хотел собрать группу, стать звездой и умереть от передозировки в ванной грязного отеля в Марэ. Но я не умел петь. Я думал написать уйму рассказов и умереть возле Булонского леса, читая томик Толстого. Но я не умел писать. Я думал утопиться в Сене, прыгнуть с Нотр-Дама, поменять имя и стать клошаром — но ничего из этого она бы не заметила.

Я выпил вина и сел за руль. Я решил разбить церковь Сорбонны — врезаться в нее на полном ходу. Так меня запомнили бы и Париж, и она. Я гнал машину по набережной Сены и мне мерещилась родная Фонтанка. Я проезжал мимо Пантеона и мне казалось, что это купол Исаакия. Я хотел сделать круг вокруг него и вернуться домой. Но я врезался в светофор и потерял сознание.

Я очнулся в больнице. Увидел за окном Эйфелеву башню. Рядом сидела она. Я не мог говорить, но хотел прогнать ее. Я смотрел на ее слезы. Я закрыл глаза. Я понял, что не люблю ее. Я хотел вернуться в свою комнату в Коломне. И, может быть, еще раз съездить в музей Фольксваген.