Освещая «темный угол» русского канона: казахстанская поэзия и расширение русскоязычного мира

Перевод статьи, опубликованной на английском языке в сборнике эссе «Симпозиум Харрисона»

Аннотация: Эта работа — главным образом переводческий проект. Основной моей задачей было перевести на английский два стихотворения русскоязычных казахстанских авторов и проследить в них отголоски культурной и национальной идентичности. Затем на основе этих переводов я попыталась углубиться в проблему существования русского языка в Казахстане и вообще в специфику письма русскоязычных авторов. Одна из ключевых тем, исследуемых в тексте, — моноцентричность русского языка, то есть существование единого языкового стандарта, определяемого одним государством/народом, несмотря на то что на нем как на родном говорят миллионы неэтнических русских по всему миру. Из этого вытекает вопрос, кому русский язык сегодня по-настоящему принадлежит. Кроме этого, остается неясным, является ли расширение русскоязычной литературы в мире движением в сторону полицентричности, как в случае с английским, испанским, французским. Чтобы разобраться во всем этом, я рассматриваю историю русского языка в Казахстане, его внедрение в казахскую литературную традицию в советское время, а также актуальную дихотомию казахский/казахстанский. Из анализа поэзии Тажи и Вильковиской становится очевидно, что русский язык принадлежит гетерогенному народу Казахстана как на уровне бытового использования, так и в творчестве. Тем не менее моноцентризм языка остается идеологической и административной проблемой. Казахстанскому правительству все еще необходимо сглаживать углы при проведении языковой политики и сконструировать казахстанскую идентичность, не подвергая остракизму русскоговорящую часть населения. Существует неопределенность относительно того, как с этим справиться, не подавляя один из двух главных языков в стране. Более того, российское правительство тоже отнюдь не стремится ослабить контроль над русским языком. Это порождает множество безответных вопросов, но тем не менее вывод этой статьи заключается в том, что сдвиг в сторону полицентричности имеет место как на уровне личного общения, так и в литературном творчестве русскоязычных авторов.

Если попросить среднестатистического американца назвать русских авторов, скорее всего, можно будет услышать разные ответы начиная с Достоевского и Толстого. Но если попросить вспомнить писателей из Казахстана или даже на каком языке они пишут, ответом, вероятно, будет тишина. Для западного читателя отсутствие нероссийских текстов в русском литературном каноне привело к превратному представлению о том, кому принадлежит русский язык и кто в состоянии создавать русскоязычную литературу. Этот перекос усиливается тем, что западные ученые часто объясняют продолжение использования русского языка в быту и литературной жизни за пределами России как часть российской политики угнетения. Русский язык в постсоветских республиках рассматривается как неприятное наследие советского колониализма и, по этой логике, содержит коннотации «подчинения». Отсутствие в западном чтении русскоязычных текстов, написанных авторами из этих стран, лишь укрепляет эту веру.

Как бы то ни было, в Казахстане, стране с тесными и сложными отношениями с Россией и русским языком, русскоязычная литература продолжает процветать вопреки всему, развивая литературную традицию, уходящую в советскую эпоху. Айгерим Тажи и Мария Вильковиская — два современных казахстанских поэта, работающих в русле этой традиции и в то же время переосмысляющих статус русскоязычного автора в современном мире. Своим творчеством они как бы бросают вызов моноцентричности русского языка, его принадлежности и подконтрольности одной стране. Их поэзия неизбежно поднимает вопрос о том, является ли динамичный и расширяющийся русскоязычный мир признаком движения русского языка в сторону полицентричности. Для ответа на этот вопрос я перевела тексты Тажи и Вильковиской и взглянула на них с точки зрения взаимосвязи между родным языком и личной и национальной идентичностью.

В качестве контекста, необходимого для понимания языковой и политической ситуации, в которой создавались анализируемые тексты, я приведу краткую историческую справку о Казахстане. Среди всех бывших советских республик Казахстан не имеет равных по масштабу сокращения коренного населения. Эта страна была местом ссылки или, говоря более эвфемистично, переселенческой колонией для многих славян и других восточноевропейцев (Dave, 3). Согласно последней советской переписи 1989 года, только 40% населения Казахской ССР были казахами (Brubaker, 9). Казахский народ перестал быть большинством на своей родной земле. И поэтому Казахстан стал не только самой многонациональной постсоветской республикой, но также наиболее русифицированной с точки зрения как языка, так и культуры (Dave, 4). К счастью, с момента распада Советского Союза казахское население значительно восстановилось. Сейчас его доля достигает 63% (Brubaker, 10). Тем не менее в казахстанском обществе другие этносы все еще представляют весомую часть, Казахстан остается многонациональной и поликультурной страной. Это проявляется и в языковом многообразии. Согласно переписи 1999 года, 99,4% казахов утверждали, что владеют государственным языком. Однако в действительности около 40% из них, включая многочисленную городскую прослойку, либо говорят плохо, либо вовсе не говорят.

Мощная традиция русскоязычной казахстанской литературы возникла в советскую эпоху, прежде чем Казахстан стал независимым государством. Политика языкового и культурного угнетения заставляла казахских авторов приспосабливаться к изменяющимся условиям и находить новые пути для выражения уникальной идентичности на языке, который должен был быть общим для всех советских людей. При Брежневе произошел расцвет казахской литературы. В 1960-е и 1970-е годы казахским авторам удалось средствами литературы создать «воображаемое сообщество», которое укрепило казахскую идентичность и связало поколение их современников с культурным наследием прошлого (Kudaibergenova, 839). Эта литература писалась и на казахском, и на русском, она сумела выкроить для себя место в литературной традиции, пытавшейся ее маргинализировать. Изначально казахская культура преимущественно рассматривалась как отсталая, но литература помогла продемонстрировать ее значимость, как и уникальность самого казахского народа. Это была очень важная попытка легитимизации. Казахская интеллигенция сумела воссоздать образ Казахстана, восходящий к его доколониальной славе, в представлении советского читателя (Kudaibergenova, 841).

В целом русский литературный мир является отображением внеклассового, надэтэнического «Русского мира», воображаемого пространства, охватывающего постсоветские страны, а также территории, когда-либо колонизированные Россией. При этом не все изводы русской литературы равны. Считается, что народы, находящиеся вне России, не вполне могут претендовать на русский язык как на «родной», поэтому исторически сложилось, что их литературы часто попадали в другую категорию, в «темный угол» русского канона. В советское время слависты столкнулись с проблемой идентификации такой литературы, которая бы являлась частью «русского мира», но при этом была локализована не в России. То есть загвоздка заключалась в том, что в разных контекстах у нее должен был быть разный уровень инклюзивности. Появившиеся понятия, такие как «многонациональная», «литература меньшинств», «двуязычная», — не справлялись с задачей и лишь маргинализировали нерусских авторов, создавая иерархию, в рамках которой русский язык и культура всегда были на вершине.

Несмотря на популярность и влиятельность русского языка в казахстанской литературе, нельзя забывать, что прежде чем он стал колониальным лингва франка, на территории Казахстана говорили на казахском — языке с собственной богатой историей и глубокой культурной ценностью. Казахский язык был вытеснен на периферию в собственной стране посредством советской колониальной политики. Будучи постколониальным государством, Казахстан столкнулся с неотвратимым смешением культур, и теперь перед государством стоит задача построения идентичности, учитывающей эту эклектичность. Другими словами, во внимание должны приниматься как люди, стремящиеся восстановить былой статус казахского языка, так и носители русского. Как бы то ни было, реальность такова, что существует прослойка казахов, которые считают родным только русский язык, тогда как большинство находится на пересечении двух культур. Эта дуальность представляет собой непростой вызов при построении новой идентичности независимого государства.

И тем не менее Казахстан все же пытается расширить использование казахского языка. Формулируется это таким образом, что казахский язык будет «развиваться», в то время как русский — просто-напросто «поддерживаться» (Rees and Williams, 823). Если развитие казахского языка дойдет до такой точки, когда начнут появляться казахоязычные литературные журналы и у таких поэтов, как Тажи и Вильковиская, появится возможность публиковаться по-казахски, мы сможем наблюдать сдвиг от русскоязычной литературы в сторону казахоязычной. Однако, как кажется, независимо от таких возможностей публикации по-казахски, некоторые поэты вроде Тажи будут все равно предпочитать писать по-русски. Два языка не являются взаимоисключающими и могут продолжить существовать в Казахстане наравне. Потеря казахского языка в советское время не должна преуменьшаться и русский язык не может выступать в качестве заменителя. Но он уже стал средством самовыражения для многих казахов и частью казахстанской коллективной идентичности.

Возможно, имена поэтов, о которых в дальнейшем пойдет речь, не так известны широкому западному читателю, но Айгерим Тажи и Мария Вильковиская — очень талантливые авторы, признанные как в Казахстане, так и за его пределами. Так, в частности, поэзия Тажи переводилась на английский, французский и немецкий. Несмотря на кажущуюся «инаковость», сопровождающую русскоязычных казахстанских авторов, поэтика обеих нисколько не ассоциируется с чем-то маргинальным или субкультурным, и анализ представленных текстов важен для понимания того, что в целом значит быть русскоязычным поэтом.

Первый текст, который мы рассмотрим, — неозаглавленное стихотворение Айгерим Тажи из сборника «Берег уводит к солнцу», прекрасный пример завлечения читателей в новые и незнакомые миры. Стихотворение начинается так: «Наверное бог похож на умирающего человека / У него в глазах то чего никому не видно / над головой остатки сияющей ауры». Будучи поэтом, чьи стихи сравнимы с молитвой, Тажи низводит образ Бога до чего-то одновременно человеческого и неузнаваемого. Ироничное сравнение Бога с умирающим человеком будто бы попирает все читательские установки и выражает собой конец всего, что когда-то было раз и навсегда познано и понято. Это тревожная картина, которая вызывает чувство детской потери. В этом можно увидеть явное смешивание внутреннего и внешнего миров Тажи. Стихотворение воссоздает интенсивную динамику между собственной идентичностью и внешним миром, постоянно меняющимся вокруг поэта. Сомнение и вера встречаются посреди мрачного пейзажа страны, где все подвисает в воздухе. И действительно, такое состояние характерно для казахстанского народа, оказавшегося перед большими дилеммами. Как одно из самых полиэтнических постсоветских государств, Казахстан стоит перед задачей создания национальной идентичности, объединяющей всех людей. Ключевой вопрос заключается в том, будет ли эта идентичность строиться вокруг русского языка и культуры или казахского. Похожий вопрос возникает и в тексте Тажи: как можно обрести внутреннюю гармонию на фоне постоянно меняющегося мира?

Повторение в последней строфе «Будущего нет и не будет / Будущего нет и не будет» лишь усиливает эту атмосферу потерянности. Настоящее в тексте даже не упоминается, есть только будущее, которого «нет и не будет», и есть также прошлое, которое «слишком призрачно». Возникает ощущение безвременности, будто бы и правда нет никакого настоящего момента, а говорящий витает между далеким прошлым и туманным будущим. Примечательно, что эта картина похожа на то, как Тажи воспринимает крушение Советского Союза и возникновение независимого Казахстана. Даже сейчас для Тажи, Казахстана и русского языка будущее остается открытым. При этом тот факт, что в стихах исследуются способы пересечения внутреннего и внешнего миров, не делает их политическими по своей природе. Напротив, поэзия Тажи воспаряет над политикой, проблемами русского языка и культурным конфликтом между двумя странами. Она слишком личная для того, чтобы представлять целую литературную традицию или языковую идеологию. Скорее этот текст — подтверждение того, что русский язык можно использовать для создания прекрасной поэзии за пределами русского этноса, и свидетельство сложности и богатства дихотомии национальной и языковой идентичности.

Вильковиская в своих стихах также исследует пространство на пересечении культуры и языка. Ее стихотворение «День Космонавтики 1» переносит воображаемое советское прошлое в другой мир с помощью космических отсылок и метафорики. На первый взгляд, текст широкими мазками рисует столкновение двух миров. В этих строчках: «и на станции метро „Байконыр“ взлетает на мониторе ракета и Талгат Мусабаев / плавает в невесомости / в этот день / меня когда-то принимали в пионеры подле вечного огня с караулом из школьников» — создается контраст между грандиозными космическими явлениями, происходящими в верхнем мире, и будничными жизненными событиями на Земле, такими как принятие в пионеры. Любопытно, однако, что оба мира словно пребывают в замороженном, безвременном состоянии. Будто бы они застыли и парят в невесомости «подле вечного огня». Стихотворение было написано после падения Советского Союза, влияние которого на Казахстан и казахстанцев тем не менее сложно переоценить. Подтверждением тому является эклектичный культурный мир, который Вильковиская запечатлевает в своем тексте. Она изображает «город переименованных улиц», где сталкиваются важные символы русской и казахской культур, такие как Гагарин и Гоголь — с одной стороны, и Талгат Мусабаев — с другой. Так же как два мира, земной и космический, сливаясь, создают некий симбиоз, — смешиваются и культуры. Более того, их уже невозможно отделить друг от друга. Город переименованных улиц — это место, где «у Дзержинского и Калинина подпольные клички батыров Наурызбая и Кабанбая / но Гоголь с Шевченко все еще держатся паспортных данных». Однако эта подпольность кличек казахских исторических фигур предполагает определенную иерархию. Это подчеркивается еще и тем, что Гоголь и Шевченко, также находящиеся в точке манифестации национальной власти наряду с Наурызбаем и Кабанбаем, «все еще держатся старых паспортов». Несмотря на то что страна представляет собой смесь культур, русская часть по-прежнему занимает влиятельную позицию в обществе, что усложняет конструирование казахстанской идентичности.

Само это стихотворение является доказательством того, что самое большое влияние советского периода связано с интеграцией русского языка в казахскую культуру. Но в тексте исследуются и более тонкие элементы этого процесса: переплетение культурных героев, национальных побед, а также устоявшееся представление о превосходстве одной культуры над другой. И действительно, наблюдается интересная амбивалентность: с одной стороны, русский язык был изначально привнесен в Казахстан в рамках установления советской власти и общей гомогенизации, с другой стороны, сегодня этот язык используется многими казахами в качестве родного. Это лишь в очередной раз говорит о том, что культурная идентичность эволюционирует и подталкивание к русскому языку привело к присвоению значительной долей казахов его в качестве важного элемента собственной идентичности. Как бы то ни было, сегодня многие казахстанцы находятся в глубокой эмоциональной связи с русским языком и русской культурой. Это видно и в тексте «День Космонавтики 1», где мать героя обнимает прохожих от радости за Гагарина и успех России. Как ни парадоксально, русский язык позволил многим казахским писателям сохранить свою многогранную казахскую идентичность. Айгерим Тажи и Мария Вильковиская, пишущие по-русски, продолжают эту традицию и фиксируют таким образом современную казахстанскую идентичность.

Глядя на искусную поэзию Тажи и Вильковиской, становится понятно, что эти авторы отнюдь не находятся на обочине русской литературной традиции. Они не формируют гетто русского канона, а их тексты нельзя заподозрить в периферийности. И хотя у этих стихов значительная читательская аудитория в России, тем не менее очевидно, что они были созданы людьми из Казахстана. Переведенные мною тексты исследуют состояние подвешенности между двумя мирами и культурами. Русский язык в данном случае замечательно используется для изображения постоянной жизни в маргинальном состоянии. И все-таки в отношении русской литературы у Казахстана пока нет столько власти, сколько у России. В Казахстане есть талантливые авторы, но нет ресурсов и инфраструктуры для развития литературной традиции, причем как казахской, так и русской. Отсутствуют функционирующие литературные институты, и следовательно, казахстанцам приходится обращаться в российские. Более того, на уровне официальной риторики вопрос о том, происходит ли движение русского языка в сторону полицентричности, даже не стоит. Ответ на него очевиден — нет. Россия продолжает сохранять контроль над русским языком и не собирается им с кем-либо делиться в ближайшее время. И тем не менее наличие таких ярких казахстанских авторов, как Тажи и Вильковиская, а также повышение интереса к литературе на русском языке вполне могут изменить эту ситуацию. Чем больше русскоязычных писателей не из России будет появляться в поле всеобщего зрения, тем больше будет крепнуть мысль о том, что несмотря на российскую официальную идеологию, русский язык может в равной степени принадлежать и другим странам и народам.

Официально русский язык остается моноцентрическим, но едва ли мы усомнимся, что он принадлежит Айгерим Тажи и Марии Вильковиской на индивидуальном, культурном, идеологическом и художественном уровнях. В личном высказывании и самовыражении поэзия возносится над политикой и языковыми практиками. Весьма вероятно, что по мере развития казахстанского государства и общей идентичности появятся и литературные институты для обоих языков. Русскоязычные авторы Казахстана постоянно озадачиваются вопросом идентичности, спрашивая себя: кто я? Где мое место? Как я определяю себя как автора? (Банников, Литература ad marginem). Остается надеяться, что укрепление казахстанской идентичности и принятие сосуществования русского и казахского языков смогут со временем облегчить эти думы о том, как казахстанской русскоязычной литературе найти свое место. Рано или поздно обладание правом на русский язык перестанет кого-либо волновать. Русскоязычные тексты станут инструментом выражения идентичности авторов, а также силой, объединяющей весь русскоязычный мир, и перестанут заметаться в «темный угол» русского канона.

Библиография

1. Annus, Epp. The Problem of Soviet Colonialism in The Baltics. Journal of Baltic Studies, vol. 43, no. 1, 2012, pp. 21–45., www.jstor.org/stable/43213067. Accessed 19 Feb. 2020.
2. Банников, Павел. Литература ad marginem. Новый Мир, 2012.
3. Brubaker, Rogers. Nationalizing States Revisited: Projects and Processes of Nationalization in Post-Soviet States. University of California Los Angeles, 2011.
4. Caffee, Naomi Beth. Russophonia: Towards a Transnational Conception of Russian-Language Literature. University of California Los Angeles, 2013.
5. D. L. H. From the Editor: The Soviet Empire: Colonial Practices and Socialist Ideology. The Russian Review, vol. 59, no. 2, 2000, pp. vi-viii. JSTOR, www.jstor.org/stable/2679750. Accessed 20 Feb. 2020.
6. Dave, Bhavna. Entitlement through numbers: nationality and language categories in the first post-Soviet census of Kazakhstan. Nations and Nationalism, vol. 10, no. 4, pp. 439-459.
7. Fierman, William. Language and Education in Post-Soviet Kazakhstan: Kazakh-Medium Instruction in Urban Schools. The Russian Review, vol. 65, no. 1, 2006, pp. 98–116. JSTOR, www.jstor.org/stable/3664037. Accessed 18 Feb. 2020.
8. Gould, Rebecca. World Literature as a Communal Apartment: Semyon Lipkin's Ethics of Translational Difference. Translation and Literature, vol. 21, no. 3, 2012, pp. 402–421., www.jstor.org/stable/41714390. Accessed 16 Feb. 2020.
9. Kamusella, Tomasz. Russian: A Monocentric of Pluricentric Language? Colloquia Humanistica, vol. 7, 2018.
10. Kudaibergenova, Diana. “Imagining Community” in Soviet Kazakhstan. A historical analysis of narrative on nationalism in Kazakh-Soviet literature.” Nationalities Papers, vol. 41, no. 5, 2013, pp. 839-854., http://dx.doi.org/10.1080/00905992.2013.775115.
11. Metres, Philip. Sometimes One Drop Is Enough to Change the Whole Ocean. Dispatches from the Poetry Wars, 2014, www.dispatchespoetrywars.com/commentary/sometimes-one-drop-enough-change-whole-ocean-aigerim-tazhi-interview-philip-metres-2014. Accessed 2020.
12. Rees, Kristoffer Michael and Webb Williams, Nora. Explaining Kazakhstani identity: supraethnic identity, ethnicity, language, and citizenship. Nationalities Papers, vol. 45, no. 5, 2017, pp. 815-839., https://doi.org/10.1080/00905992.2017.1288204.
13. Тажи, Айгерим. Берег уводит к солнцу. Polutona, www.polutona.ru/?show=0118124926. Accessed 16 February 2020.
14. Tishkov, Valery. The Russian World—Changing Meanings and Strategies. Carnegie Endowment for International Peace, 2008, www.jstor.org/stable/resrep13016. Accessed 16 Feb. 2020.
15. Вильковиская, Мария. День Космонавтики 1. Daktil, No. 1. http://daktil.kz/1/poetry/mariya-vilkoviskaya/stikhi-raznykh-let-4. Accessed 18 February 2020.
16. Лекарство от современного мира. Forbes Kazakhstan. May, 2014, https://forbes.kz//life/hero/lekarstvo_ot_sovremennogo_mira. Accessed 2020.