Чудеса у холма Норнхайф

Похоже, автомобиль окончательно увяз в сугробе. Помянув крепким словцом декабрьские снегопады, Нильс Сигюрдюрсон выбрался из салона. Вокруг внедорожника качал кронами зимний лес: льдистый, белый и блестящий даже в поздних сумерках. Машина основательно погрузилась в сугроб. Метель подхватила стаю снежинок и чуть не повалила человека, но не тут-то было. Устояв на ногах и ловко выхватив из салона походную лопатку, Нильс Сигюрдюрсон занялся левым передним колесом. Над серебряными кронами деревьев чернел холм Норнхайф.

«Современные дети совсем другие, — вертелось у него в голове, пока он откидывал снег в сторону. — Им ближе реклама „Кока-колы“, чем яблоки с гвоздикой в корзинке. Толстяк Санта-Клаус вытеснил весь богатый фольклор старины. Что будет, если мы окончательно завалимся бургерами из дешевых кафе и забудем, на что способна Исландия!» — вздыхая, он бросал и бросал в сторону снег.

В этот момент из-за деревьев на свет фар вышел господин в шубе и длинном колпаке. Над рыжеватой бородой сверкнул круглый монокль, а опирался пришедший на дорогую трость с костяным набалдашником.

— Мое почтение, добрый человек! Занесло же вас, и в Рождество, на этой дороге!

— Нильс Сигюрдюрсон, мое почтение!

— Йоханн Петтурсон, к вашим услугам. Позвольте осведомиться, зачем вы выкапываете здесь эту яму?

— Дело ограничится лишь моим колесом: едва я смогу тронуться с места, как работа будет закончена. А в чем, собственно, дело?

Тут лопата скользнула по чему-то твердому. В сугробе перед колесами внедорожника была какая-то преграда.

— И все же я вам настоятельно бы порекомендовал оставить это занятие, — крикнул господин из леса через шум метели.

— Удивительно, какими чуткими бывают советчики, да только откуда вы сами взялись, уважаемый Йоханн Петтурсон? — крикнул в ответ через багажник мужчина и продолжил исследовать лопатой сугроб. Конечно, и ему было понятно, что шутить с хорошо одетым господином, невесть откуда появившимся в лесу, опасно. Но любопытство, честно говоря, так и разбирало: уж не скрытый ли народ прячет клады в здешних краях?

— Я бы попросил вас ехать уже! — господин из леса неожиданно оказался рядом и схватился за черенок лопаты. Трости у него в руках не было. Но не таков был Нильс Сигюрдюрсон, чтобы хоть кто-нибудь посмел указывать ему, что делать. Да хоть сам нечистый!

— Не трогайте чужого, почтенный, — прошипел Нильс, отталкивая господина в шубе локтем в грудь.

— Так вот и вы все в толк не возьмете, почтенный, что это вы тут трогаете чужое! — вскипел Йоханн Петтурсон и схватился за лопату уже основательнее. — Что за манеры! Ну-ка немедленно бросьте эту затею! Я вам сейчас в глаз плюну!

— Это угроза? — мрачно спросил Нильс, пытаясь извернуться и хотя бы носком сапога счистить снег на непонятном ребристом предмете перед автомобилем.

— Я вам пояснил, вы можете уже ехать дальше по делам, уважаемый Нильс Сигюрдюрсон! — монокль вовсю подскакивал под колпаком, так как за походную лопатку развязалась настоящая схватка. Пытаясь вырвать друг у друга инструмент, пыхтя, собеседники свалились прямо под колесо внедорожника, сбив остатки снега с предмета, и его очертания обнаружили, что это…

— Сани? — удивленно и разочарованно протянул Нильс Сигюрдюрсон. Он попытался встать на ноги.

— Вот в какую вы вляпались историю! — зло прошипел господин из леса и вдруг вспрыгнул за спину и крепко схватился сзади за воротник красной куртки Нильса Сигюрдюрсона, а потом начал крутиться на месте, таща его по кругу, как ребенка. Нильсу повело голову, и вдруг они провалились под холм, прямо под снег, как по волшебству (прости Господи!). Теперь они стояли вверх ногами под сугробом. Длинный колпак и волосы Петтурсона отвешивались вниз, а сапоги будто прилипли к снегу с той стороны. К голове прилила кровь, но Нильс Сигюрдюрсон заметил, что возле них действительно сани из дорогого дерева, заваленные мешками, проломившие свод и больше чем на половину попавшие в эту пещеру. Тут Йоханн Петтурсон мягко присел, не отпуская воротника куртки, оттолкнулся ногами от свода, и они полетели вниз.

Над Вилленфьордур стояла холодная зима. Лес накренился под тяжестью снежных одеял. Метель занесла дороги к их маленькому городку, но так и раньше часто бывало в декабре. Рождественские венки, украшения, свечи в окошках домов радовали глаза и сердце. Рождество-то раз в год, можно и повеселиться, и вот уже в ожидании праздника ряженые ходили по улицам, пели песни. Анна, Олаф и тетушка Эрла поджидали ряженых, а малышка Мария вошла в комнату отца, прижала носик к оконному стеклу. Он все еще не показался на дороге, нет, нет: только скребет снежный песок по стеклу, только качаются голые ветки над сугробом. Отец уехал утром, мимо старого холма Норнхайф, чтобы быстрее обернуться, и его ждали еще к обеду. А его все нет. Мария, вздохнув, подперла крохотным кулачком щеку. Вот всегда у этих взрослых дела. Даже на Рождество!

Темнота комнаты стала непроглядной, когда девочка отвела взгляд от свечи. Ей чудилось смутное движение там, где была дверь в гостиную, рядом с папиной кроватью и под ней. Неясные очертания предметов выступали из темноты. Мария спустила одну ножку с кресла и нерешительно ступила на половицу. Тени пришли в движение, и вдруг оказалось, что вся эта темнота — живая. Святые угодники! Да это просто большая спина черного без единого пятнышка кота! Девочка очень испугалась, но виду не подала. Она готова была даже вскрикнуть, но разве так ведут себя приличные люди шести с половиной лет? Кот повернул морду с желтыми-желтыми глазищами и достал ухом до потолка комнаты. Вот как он был огромен! Он легко бы мог дотянуться когтистой лапой до Марии, поэтому она невольно отпрянула к окну.

— Отчего ты совсем одна, маленькая девочка, и как твое имя? — поинтересовалось чудище. — Не ты ли ковыряла пальчиком в носу весь год, не тебя ли отнесу я в пещеру к хозяйке на пирог?

Мария поглаживала новые носочки, которые нашла утром у изголовья своей постели. Ясно как день, что сам Йольский кот расселся перед ней, а уж в том, что он существует, и до того не было никакого сомнения.

— Вовсе нет! — выпалила она, совершенно потеряв самообладание. Кот поглядел на носочки, сверкнул клыками не то в улыбке, не то зевнув.

— Меня зовут Горечь, господин Кот, — уже более учтиво пролепетала Мария.

— Горечь — это совершенно не вкусно.

— Не хотите ли ребрышко с нашего стола? Ветчины?

Котище перетек к ней так близко, что Мария почувствовала его дыхание на щеке. Но она уже взяла себя в руки и была радушной хозяйкой:

— Туда, господин Кот!

Да, да, умница Мария! В гостиную, где Анна и Олаф, где тетушка Эрла. Они еще не успели присоединиться к ряженым на улице.

— Может, молока?

— Мяса! — Кот нервно поддернул хвостом и просочился в дверной проем в гостиную. Он уселся на полу перед столом, занимая сразу три места, и принялся жрать рождественский ужин.

Мария в отчаянии глядела через толстое стекло в соседнюю комнату. Вот появилось расплывчатое плечо Анны, вот к ней подошел ее жених Олаф. Ах девушка под омелой! И он хотел поцеловать Анну, но она выбежала вслед за тетушкой во двор. Олаф поторопился за ней. Мария поняла, что осталась одна в доме, а Кот переворачивал блюдо за блюдом, слизывая куски еды.

Странная это была пещера! Свод украшали люстры из отполированного до блеска льда. Земляной пол устилали корни растений, уснувших до весны, сухие листья, камешки и изморозь. Нильс Сигюрдюрсон крутил головой: как он оказался тут один?

Послышалось пение и топот, скрип и шорох. Впереди из-за поворота выехала телега, запряженная зайцами. В туманном свете шествовали человечки. Какие-то маленькие, с ладонь, некоторые рогатые, а трое-четверо высокие и худые, как жерди. Все они несли тюки, сундучки и свертки. На телеге тряслась большая гора пожитков. А на самом верху этой горы восседала на красивом троне Королева с кубком в руке.

Не успел Нильс Сигюрдюрсон как следует умилиться тому, что альвы еще живут в Исландии, как его схватили стражники авангарда колонны и поволокли к телеге.

— Ваше величество! Смертный здесь, он видит нас и видит Подхолмье!

Королева снисходительно наклонилась над мужчиной. Она была крохотной, как кошка, но так как перед Королевой следовало стоять, преклонив колено, а телега была достаточно высока, то ее взгляд был направлен сверху вниз.

— Человек! Это место уже потеряно для нас. В канун Рождества мы ищем новый дворец, — объявила Королева торжественно и строго. — Но тайна остается тайной, придется уж приморозить тебя тут до смерти, не обессудь! Бросьте его в клетку, да не провороньте рассвет! Колокола уже близятся, нам надо спешить!

— Вы существуете! — зачаровано проговорил Нильс, глядя в ее добродетельное лицо. — Отпустите меня, я люблю Исландию, я всегда чтил традиции!

— Нет. И больше ни слова! — рассвирепела Королева. — Чего вы ждете? Живее!

Нильса подхватили стражники и понесли мимо телеги, вытащили из горы пожитков большую деревянную клетку, впихнули в клетку Нильса и приперли крышку увесистым булыжником.

Процессия двинулась дальше: Королева на скарбе в телеге, стража и разного размера альвы вокруг. Когда стражники Королевы удалились, возле клетки возник скверный Йоханн Петтурсон, зловеще улыбаясь и нагло подмигивая:

— Вот я говорил, а вы не слушали! Вот и не простудитесь теперь тут, в пещере свежо, камень чересчур велик даже для меня, — с этими словами он тоже исчез.

Нильс Сигюрдюрсон присел у деревянных прутьев, растерянно раздумывая, в какую же переделку он угодил.

Кот проглотил последний кусок мяса и облизнулся. На столе среди осколков разбитой посуды притулилось одно-единственное яблоко. Мария вдохнула как можно больше воздуха и произнесла:

— Ну как, господин Кот, вкусно? — учтиво спросила она. — Приготовить ли для вас еще пирога? — Она надеялась, что Кот знает, что печь пироги — это долго, не захочет ждать и сам уйдет.

Кот ничего не ответил и перетек к окну. Похоже, там ему показалось нечто интересное, он присел, настороженно прижал уши. Неожиданно Кот повернулся к Марии, желтые хитрые глаза блеснули, он схватил девочку за поясок и выпрыгнул с ней сквозь закрытое окно. Стекла даже не дрогнули.

В пещере раздались новые голоса. Они приближались. Нильс Сигюрдюрсон обрадовано бросился к прутьям:

— Я здесь! Спасите!

Возникли очертания высоких фигур. Великаны были примерно в полтора раза выше человека. Похоже, их была дюжина: в старомодной одежде, а их лица оказались невероятно комичными. Они носили бороды, цветные шапки. У некоторых языки вываливались изо рта, у кого-то был длинный нос, у кого-то выпученные глаза. Верховодил великан с крюком.

— Как старается-то, а. Ткни его в бок, Хюрдаскеллир!

— Не очень-то и упитанный!

После чувствительного тычка Нильс Сигюрдюрсон понял, что с этими тоже не будет просто.

— Ну что, толстячок, где твои олени? — спросил бородач с длинным языком, которым он еле ворочал. Язык вывалился изо рта и повис.

— Сколько лет я ждал возвращения, братцы!

— Никакого Рождества! Только Йоль!

— Йоль! Йоль! Йоль!

— О, Кеткроукюр, я приготовил тебе подарок! — сентиментально проворковал один из громил, обращаясь к главарю шайки.

— Давай сюда! — Великан с крюком обрадованно вырвал у брата замасленный носок с подарком, сунул в него руку и вытащил большую уродливую картофелину.

— Я обшарю твои карманы! — свирепо заорал он, а другие хохотали, держась за животы. — Ты еще ответишь, Стувюр!

— Похоже, коротышки закрыли дедушку в эту клетку. Хорошо, что мы заметили санки в крыше Подхолмья. Пора бы поквитаться, Санта!

— Но, чтобы все выглядело, как мы хотели, нам надо провернуть вот что, — Кеткроукюр вынул из кармана кусочек льда, — Хозяйка сберегла обломок трофейного кинжала. Сам Брак, ледяной человек, владел этим кинжалом-сосулькой. Им и приколол он несчастную — из-за того, что отказала в любви.

— Я помню, помню! Наутро сосулька растаяла, никто не мог найти орудие злодейства.

— Правда, ледяной человек тогда тоже растаял. И теперь нам надо его призвать, парни! — он зашвырнул в угол клетки обломок льда.

— Брак! Брак! Мы призываем тебя! — заверещали великаны страшными голосами. — Брак! Ледяной человек с ледяным кинжалом!

И в этот момент Нильс Сигюрдюрсон сглотнул тяжкий комок: эти парни задумали что-то очень враждебное. Он обернулся к углу клетки и понял, что из льдышки растет человеческая фигура. Фигура медленно принимала очертания, словно невидимый стеклодув сводил меха. В руке у ледяного человека отчетливо проступал длинный и острый кинжал.

Котище держал Марию зубами за поясок и скакал по снегу все дальше к лесу, за которым в тумане угадывался холм Норнхайф. Углубившись в чащу, чудище отыскало широкий дуб, укрытый белой шапкой, и нырнуло между корней.

Изумленной девочке открылось Подхолмье, с люстрами из отполированных льдин, с высоким сводом, где что-то чернело под потолком. Котище прошмыгнул было к туннелю в мрачную и глубокую пещеру, откуда несло теплыми запахами влажной почвы и кореньев, но передумал и свернул на близкие голоса. Краем глаза Мария увидела, как в пещере грузное тело неуклюже повернулось на постели в темноте. В несколько прыжков Кот достиг большой клетки, похожей на те, в которые помещают птиц. Но в клетке был папа! О, как она обрадовалась, увидев его румяные щеки и добрые руки, бородку. Папа разговаривал с великанами, обступившими край клетки. А позади него был еще кто-то, похоже, совсем синий от холода.

— Папа! — крикнула девочка.

— Мария! — ахнул Нильс Сигюрдюрсон.

— Дочь Санта-Клауса? — удивились великаны.

— Санта-Клаус? — выпучил глаза Кот.

— Как ты посмел ее схватить, я подарил ей носочки! — Нильс строго свел брови.

— С дырочкой? Так я и поверил в твои прошлогодние носочки, смертный! — самодовольно ответил Кот.

Нильс Сигюрдюрсон опустошенно вздохнул и отвернулся. Да, сейчас его карманы все чаще были пусты. И вот даже подарок для дочери оказался прошлогодним. Как же горько ему стало в тот миг!

— Так ты не Санта-Клаус! — заключили великаны. Они выглядели обескураженно, их не слишком обремененные интеллектом лица выражали растерянность и обиду. — А еще в красной куртке!

И вдруг сани на потолке комнаты заскрипели. Они дернулись — вначале внутрь, потом наверх, а потом рывком раскололи свод пещеры. И в сани на лету впрыгнул добродушный дедушка, которого все сразу узнали. Полилась музыка хрустальных колокольчиков, запахло елью и морозом. Медленно сани, полные подарков, с потоком свежего воздуха и снега стали опускаться к ним. И зазвучал голос, бархатный, приятный и чистый:

— Праздник к нам приходит, праздник к нам приходит! Веселье приносит и вкус бодрящий, праздника вкус всегда настоящий!

— Прошу меня извинить, отрабатываем для заказчиков, — сдержанно добавил Санта-Клаус. Потом, выбравшись из саней, он снял Марию из открытой челюсти Кота, вручил ей маленький красный сверток. — Какие же вы, парни, глупые! Ну кто сказал, что мы не можем приходить к людям вместе. Рождество и Йоль в одно время, ну и что. Ну что вы, что вы приуныли: аудитория большая все-таки, заниматься этим надо, заниматься!

— Все равно они любят «Колу» больше яблок и гвоздики! — горестно проворчал Кеткроукюр. Он совершенно не стеснялся своего злого умысла, как оказалось, это свойственно великанам.

— Просто у меня консультанты по маркетингу работают, а у вас нет. Контракт скоро закончится, не переживай, — ободрил его Санта-Клаус, — будем потом петь про яблоки и рождественскую ветчину! Шутка! — и дедушка захохотал, взявшись за живот. Правда, смеялся он один, это вышло слегка неловко. — Я ведь тоже берегу традиции, чего уж там. А Рождества много не бывает. С вашего позволения, я заберу этих смертных.

Санта деловито осмотрел клетку, сунул руку в карман и извлек небольшой бутылек. Шепнув несколько слов, он капнул пару капель на булыжник и тот стал легким, как перышко. В самом деле, огромный камень почти повис в воздухе!

— Так, подержи-ка, — Санта сунул бутылек Нильсу Сигюрдюрсону в нагрудный карман куртки, схватил камень за край и столкнул с клетки. Прутья скрипнули и разошлись в стороны, а булыжник медленно-медленно полетел в темноту, как воздушный шарик.

— Так-то лучше! Ух, надо перевести дух, в старости стало утомительно колдовать, — и он, кряхтя, схватился за поясницу.

— Санта, сзади! — вскрикнула Мария.

Ледяной убийца был готов пронзить трофейным кинжалом-сосулькой Санта-Клауса, но в воздухе просвистела тяжелая трость с набалдашником из кости, угодившая Браку прямо в висок. Брак с грохотом развалился на осколки.

— Йоханн Петтурсон!

Но господин со старинным моноклем покачал головой, ведь на самом деле это был никакой не Йоханн Петтурсон, а Гальдра-Лофт, да-да, собственной персоной. Волшебники пожали друг другу руки и обнялись.

— Давно тебя не было в этих краях! — сказал обрадованный Санта–Клаус. — А я вспомнил, как люблю Исландию и Йоль. Ты снова инкогнито?

— Очень рад, дорогой друг, — улыбнулся загадочный Гальдра-Лофт. — Я заметил сани в лесу и понял, что ты попал в переделку. А тут еще этот… Не понимаете вежливого обращения, уважаемый Нильс Сигюрдюрсон!

Отец обнял дочь. Великаны обняли друг друга. Кот сверкнул белыми клыками. Девочка достала из подарочной упаковки светильник-башенку с сердечком и круглым окошком, с рамой в виде шестиконечной руны. В светильнике зажглась свечка, и это было очень красиво, Нильс Сигюрдюрсон смотрел на ее сияние, красноватое, оранжевое, потом оно стало слегка зеленоватым, все вокруг расплывалось, остался лишь огонек в треугольной башенке…

Он понял, что сидит в салоне автомобиля, опершись на руль и глядя на светофор, как идиот. Дорога перед лесом была пустынна и заснеженна. Над деревьями среди остатков метели насупился старинный холм Норнхайф. Интересно, сколько он уже так провел времени?

Что-то было в нагрудном кармане куртки. Нильс Сигюрдюрсон, затаив дыхание, вынул из кармана замечательные серебряные часы на цепочке. На крышке красовалась надпись: «Нильсу от Санты. Рождество — это прекрасно!» Растроганный мужчина открыл крышку и посмотрел на часы: «Немного задержался, но, выходит, к ужину успею!»

Мотор зарычал, и машина понеслась по снежной дороге.