Страна свободных: от Бангкока до Паттайи (путевой дневник: фрагменты)

Пратхет-Тхай

Страна необычная, живущая по своим, познаваемым только ею законам. Сочетание несочетаемого, оксюморон сущего. Земное пристанище богов, будд и бодхисаттв. Улыбка прячется в уголках губ, взгляд вопрошает: «Можешь ли ты, человек, хочешь ли ты?» Хочу. Жить в королевстве свободы, не пребывая ни в чем, под колесом сансары, которое перемелет все.

Занимательная математика

В тайском народном гороскопе у каждого дня свой цвет, свое живое существо-покровитель, свое небесное тело и своя асана Будды. Вот, например, в храме Ват Траймит шеренга из восьми будд — каждый будда соответствует одному дню недели. Позвольте, но в неделе семь дней, а будд восемь?! Не берите в голову, — отвечают истинные буддисты, — среда — это не один день, а два, поэтому и будд для среды два.

Главное — вовремя вспомнить, что ложка не существует.

Семьсот лет в гипсе

Давным-давно, в эпоху Аюттхайи, отлита была статуя. Из самого настоящего, чистого золота. Уберегая статую от войны, монахи покрыли ее гипсом, раскрасили соответственно, и жила себе она, поживала, в ус не дуя. Тем более что усов у нее нету. Лет пятьдесят назад понадобилось передвинуть статую, подступили рабочие: справа потолкали — не шевелится, слева потянули — не движется. Тяжелая. Подогнали кран — стрела поднялась, кран крякнул и рухнул вместе со статуей. Из-под гипсовых обломков засияло золото. Статую отмыли и с должным почтением поместили в храм. А в Таиланде началась «золотая лихорадка» и прокатилась волна «гипсовых погромов». Рушили гипсовые статуи не ради полного рта золотых зубов, а поиска утраченных реликвий ради. Во время войн и потрясений монахи их напрятали достаточно, сами умирали или погибали, унося тайну в могилу. Вот такие они, тайцы, сам погибай, но святое спаси.

Сидит на пьедестале Золотой Будда, смотрит на всю и всяческую суету глазами из жемчугов и черных тайских сапфиров, молвит тихонько: «То ли еще может быть». И улыбается.

Эх, Эммануэль, Эммануэль

Бангкок — «Венеция Востока». Так романтично. А все из-за клонгов. Прокатите меня с ветерком на узкой деревянной лодке-«длиннохвостке» с дизельным двигателем и гребным винтом, или я умыкну лодку-тазик, налегая на весла, поплыву по условной реке.

Сточная вода, из-под размокшей корзины таращится жирная белая рыба. Домики по берегам приветственно машут флажками нижнего белья и полотнищами ветхих тентов. Торжественно, органом, воспевают жизнь мухи. И сто, и двести, и триста лет.

Тебе было скучно, жена дипломата.

Число дьявола

Отель «М***к» — много звезд и резного дерева. За стойкой ожившие апсары и гандхарвы: безмятежные, божественно прекрасные.

— Ключ от вашего номера, — голос шелково-нежен, как рассветный луч, замирающий в облаках, — ваш Wi-Fi — 666.

— Вы знаете, что такое для фаранга число 666?

Извиняюще сложены лодочкой ладони, легкий наклон головы:

— Нет…

— Символ дьявола, его число.

Чуть дрогнули ресницы, в черных бездонных глазах покой:

— А что такое «дьявол»?

Будда и Шива — братья навек

В китайском квартале храмовый буддистский комплекс Ват Траймит. Туристы, паломники, страждущие — мельтешат, суетятся, бегают от чеди к храму, от астролога к бассейну, от продавцов золотой фольги к статуям. Этот лотос сидящему будде, этот — лежащему, этот… Ой, Шива! И сынок его, Ганеша, рядом. Маленький монашек подкатился оранжевым апельсином:

— Шива хороший бог?

— Хороший.

— А Ганеша правильный?

— Правильный.

— Обращайтесь, помогут, — блеснул стеклышками очков и покатился дальше.

Золотая щука

Рыба-царь над златом чахнет — висит себе в теплой воде, плавниками важно помавает. Дно мраморного бассейна устилают монеты, высверкивают ясными лучиками, а над ними рыба. Большая такая рыба. Громадная золотая щука. Та самая, которая по моему веленью, по моему хотенью. Разговаривать не желает — правильно, сначала поймай. Тогда просто желание загадать можно, без разговоров. Вот тебе монетка, и еще монетка. Ну, и еще монеточка, и… ладно, хватит, пожалуй. Жизненное пространство нынче дорого, а желаний у каждого на миллион.

Гвардия не сдается

Лет сто с лишним назад королю Сиама очень понравился военный парад в Петербурге, и царь Николай-добрая-душа, подарил тому двести казаков-гвардейцев. Жизнь им в Сиаме устроили такую, что многим богатым сиамцам не снилась. Клеточка была не позолоченая — золотая, 999 пробы. Было все в той клеточке — жилье, деньги, плюшки, бонусы, преференции, даже жены. И только один запрет: никаких детей. Так и жили-служили. На родину ни один не вернулся, лишь письма писали. Очень интересные письма. Давным-давно уж нет тех казаков, а гвардия осталась: двести человек в мундирах императорской армии. И штаны — с лампасами, и кителя — белые, и ремни с портупеями, и лядунки — с двуглавыми орлами.

А король Чулалонгкорн отдарился. Двумястами котофеями сиамской породы.

Общественный транспорт

Бангкок оплетен каналами, как тело человеческое — кровеносными сосудами. Мне надо быстро-быстро туда, или туда. А, садись — эх, прокачу! Лодка-катер, хищная, острая, рыба-молния. Вжжих! — подлетает к причалу. Молоденький кондуктор, он же швартовщик, спрыгивает на помост, канатом вываживает лодку-рыбу, притягивает к кнехту. Лавина пассажиров выплескивается на помост, тут же на места в лодке вливается новая толпа ездоков. Пять секунд — выход, пять секунд — вход. Раз-два, раз-два. Поехали, понеслись. Лодка отлетает от пристани и мчит по фарватеру. Кондуктор, цепляясь за леер, идет по брусу с внешней стороны вдоль борта, собирает плату за проезд, отсчитывает сдачу, выдает билетики. Скорость, скорость и еще раз скорость.

Тук-тук не роскошь

Тук-туки бывают разные. Суть одна — грузовой мотороллер, приспособленный под такси. А вот оформление: от традиционных тент-скамейка-уровень грязи до ампира в шелках-парче-бархате и неопознанного хай-тэка.

Водитель, сорокалетний мальчик, уверенно правит игрушечным инопланетным корабликом. Мигает внутри кабины зеленым фонариком, потом красным мигает, потом добивает звуком — курлы, курлы. Привет от друулов, или от эвоков. Веселитесь, фаранги, скоро ваша космическая станция.

Утро, день, вечер

Что может быть лучше — пойти с утра в храм Утренней Зари. А мост перекрыт рогатками. На набережной яблоку негде упасть — люди, бок о бок, как в час пик в переполненном автобусе. Национальное торжество — парад королевских барж. Из музея вывели уникальные лодки, и королевское семейство под бодрые приветственные крики народа совершает речной вояж. Лодки плывут одна за одной, величавыми сытыми драконами. Мерно вздымаются весла.

Где винтом, а где ползком добрались до храма. Храм закрыт по случаю парада, приема и церемонии награждения, проводимых «в доме, который построил Джек». Слились с народом. Храм нависает над нами во всем своем великолепии.

Смеркается, королевская семья загрузилась в минивэны, принц с сыночком сел в мерседес — отбыли. Все смешалось в доме Облонских — счастливые награжденные кинулись поздравлять друг друга, фотографироваться и радоваться жизни. Мы радовались с ними. Храм пока не открыли.

Награжденные и «сочувствующие» рванулись к королевским баржам — фотографироваться по новой. Под их мощным напором чуть не рухнул причал. Солнце почти зашло, народ стал разъезжаться, а мы — ждали, когда откроют храм.

Баржи катерами в сопровождении «морских дьяволов» буксировали обратно в музей. Последние лодки ушли к месту вечной стоянки. Спустилась ночь.

Только огни с противоположного берега дрожали на глади реки Чаопрая.

Вспыхнула, заиграла золотым светом вода. Мы обернулись... Храм сиял. Огромный и светлый, возвышенный и отрешенный, дающий надежду, зыбкую, недолгую, оставляющую легкую печаль и зовущую обязательно вернуться.

Храм так и не открыли.

Храм Истины

Что там должен сделать настоящий мужчина? Построить дом, посадить дерево, вырастить сына. И вот, когда сын вырос, вокруг дерева разросся огромный парк, можно строить дом.

Сочетать несочетаемое — огонь и воду, землю и воздух, сплести в один венок семь создателей мира и воплотить это в кружевной резьбе по дереву. Вечный полет и вечное блаженство, вечный соблазн и вечная отрешенность. Вечная красота, хотя ничего нет вечного под солнцем. Боги, люди, сущности — все вместе связаны одним змеем.

И пусть истина где-то там, красота всегда рядом.

Акриды как они (их) есть

Стоят на макашнице три гастроемкости: в первой мелкие коричневые сухарики в кляре, во второй те же сухарики, но с ножками и в тягучем красном соусе, в третьей сухарики золотистые. Задние ножки у этих сухариков длинные, мускулисто-прыгучие. Были. Пару часов назад. И был день, и пришел человек с сачком, и наловил саранчи мешок. Принес в город, натряс полную сетку и в раскаленное масло — хрясь!

— Кушай, мадама! — тянет к лицу щепоть с акридой-фри, — Вкусьно.

— Спасибо. Извините, не на-адо-э-э-э…

Я лежу на пляжу…

Милого узнаю по походке, русского — по пузику. Тайцы говорят: «У русских все хорошо, у них большой живот». Иногда тайцы себя гладят по животу — это значит, «у нас тоже все хорошо». Волна лениво плещет на берег, теплая, мягкая, закручивает песчинки, отступает вяло. В мокрый песок монументом врастает мадам возраста океана — загорает топлесс. Сиськи отвисают до места, где когда-то была талия. Неприлично? Pourquoi pas. Ходят же мужики с пузом и сиськами, и это прилично. Ловит пальцами волну мадам. У нее тоже все хорошо.

Крокодиловая ферма

Бам! Ба-бах! Бам! Бам! И тишина.

На помосте над тусклой водой стоят человеки, трясут бамбуковыми дрынами, а к дрынам привязаны веревки, а на концах трепыхаются тушки куриц. Гастрономически подготовлены, ощипаны, выпотрошены, помыты. Серая вода взметнулась фонтаном, раскрылась розовым — бам! — нет курицы. Слева — Ба-бах! Справа — Бам! Дружный людинский вопль — О-о-о! И только круги по воде. Сухим листом планирует вниз панама. Выметнулось серое с розовым, ба-бах! — хлопнули челюсти размером с врата ада. Крокодилов таких не бывает. Какие-то крокозавры потерялись во времени.

Панаму жалко.

Чего и всем желаю

Мы так привыкли рассуждать о добре и зле, о черном и белом, о правых и левых, невинных и виноватых. И про хату с краю не забываем, и про ничего не вижу, ничего не слышу, ни-че-го ни-ко-му не скажу.

У них все по-другому… Сидят три обезьянки, закрывают лапами глаза, уши и рот, и не потому, что ничего не вижу, ничего не слышу ничего не скажу, а потому, что «если я не вижу зла, не слышу о зле и ничего не говорю о нем, то я защищен от него».

Они защищены, и я защищена. Дело не в действии, дело в намерении.