Дмитрий Маркевич

339

Иллюзион

Что-то поселилось под кроватью. Точнее, что-то дало знать о своем существовании. А сколько оно прожило между нижним миром пола и верхним миром кровати — загадка. Собственно, не случилось ничего особенного. Никаких странных звуков или буйства иллюминации. Просто вчера Маэдзи ложился спать в одном помещении, а проснулся в совершенно другом. В помещении, вопившем, что под кроватью все очень и очень сильно изменилось. Об этом шуршали бумажки в углу, трещины на сером потолке складывались в иератические письмена, возвещавшие об изменениях. Маэдзи не стал заглядывать под кровать.

Единственной звездой, которой нашлось место в Королевстве, служила лампочка в шестьдесят ватт. Под раскаленным изгибом вольфрамовой дуги открыл глаза мужчина лет тридцати с длинными, аккуратно подстриженными усами. Нервно сглотнув, он поднялся с матраца. В Королевстве не дули ветра, и мужчину заставляла покачиваться какая-то иная, тайная сила. Возможно, что алкоголь, отношения с которым у короля давно были ни к черту.

Рыжий таракан пробежал по комкам бумаги, сваленным в углу. Мужчина швырнул в него ботинком и подошел к столу. В граненом стакане еще оставалось немного пива. Поверхность жидкости за ночь расцвела радужной пленкой.

— С чего бы это? — буркнул Маэдзи и выпил все залпом.

Закусить оказалось нечем. Покрасневшую руку атаковали мириады электрических муравьев. Маэдзи, как всегда, отлежал ее за ночь. Он поднял с пола листок, оскверненный несколькими строчками текста, расползающимися по прямоугольнику под разными углами.

Глутамат Святым Граалем

Зачерпнули и забыли.

Усилитель вкуса жизни —

Стылый полуфабрикат.

Пусть вначале было слева,

А потом блеснуло справа.

Верх и низ перемешало

Небо Млечной кочергой.

Два посла попрали череп

Маслянистыми ногами,

Холст темнел от жара. Дыры

Чернотой манят сердца.

Взгляд ловил — уткнулся в небо.

Брел в Дамаск — попал в Каркозу.

Мыльным куполом накрыла

Всех оттенков пустота…

Мужчина пробежал глазами по написанному за ночь, брезгливо фыркнул и, скомкав бумагу, швырнул целлюлозный снежок в сугроб к остальным. Затем взял со стола вилку и расчесал усы цвета смолы. Задумчиво посмотрел на миниатюрный трезубец и двумя пальцами засунул его под ремешок часов.

Маэдзи подошел к рулону линолеума, лежавшему в дальнем углу помещения. Ногой толкнул его, потом еще раз, пока тусклое стеклянное солнце Королевства не осветило «тело» на коричневом полотне. Мужчина нагнулся и взял манекен за пояс. Поставил его напротив себя, прислонив к столу. Задумчиво прошелся до бумажного сугроба, потирая висок. Из-за плеча посмотрел на пластмассовую пленницу. На плечах у манекена горели черные звезды, оставшиеся от тлеющих морд сигарет. Единственный глаз девушки с трогательной наивностью голубой каплей смотрел на дверь, ведущую прочь из Королевства. Второй — облупился, выцвел, застыл тусклым бельмом. Маэдзи совершил резкий прыжок и ткнул вилкой в жертву. Три жадных зуба орудия, конечно, не смогли пробить манекен насквозь. Лишь оставили глубокие отметины в районе сердца, от одной из которых начала свой путь тонкая трещина. Мужчина встал на колено и, прищурившись, посмотрел на трещину. Слишком узкая, чтобы понять, какие метаморфозы произошли под розовой скорлупой.

Маэдзи осторожно положил манекен обратно на отрез линолеума и завернул в рулон. Вилка вернулась на стол. Правый зубец хищно поблескивал. Мужчина окинул задумчивым взглядом комнату, нагнулся к бумажной горке и, порывшись в ней, достал еще один комочек. Положил добычу в карман, извлек из того ключи и открыл дверь. Спал Маэдзи одетым, так что оставалось лишь накинуть пальто и обуться. Ржавая решетка служила последней преградой в пути наверх. Над ее скрипучими ребрами, рассыпавшись по всему серому пространству стены, красовались буквы. Кто-то написал обгорелой головешкой слово «царство». Последняя буква была зачеркнута, а сверху дописано — «ие». Усач вышел на улицу, потянул решетку на себя и закрыл ее навесным замком…

С первого взгляда на город становилось ясно, что он замер в тревожном ожидании. Странный запах, появляющийся только в самом конце осени или в самом начале весны, разливался в утреннем воздухе. Корка льда, сковавшая лужи ночью, с каждым мгновением становилась все тоньше. Несколько больших грязных клякс на дороге еще искрились мутными кристаллами, по глади остальных пробегала мелкая дрожь. Где-то вдалеке смеялись дети. Маэдзи подумал, что для игр во дворе слишком рано, и звук вылетел из открытого окна. Мужчина закрыл лицо руками. За персидскими коврами, которые возникают, если глаза крепко зажмурить, стала проявляться объемная картинка. Охряно-красная степь — одинокие бунчуки ковыля, развевающиеся на ветру; лиловое марево, стекающее по самому подолу неба. Не понять, то ли раннее утро, то ли поздний вечер. Двумя красными бусинами на нити горизонта — огни костров. Ровно между ними — медленный ручей, почти застывший в пространстве, лишенном времени. Видение довольно точно отражало состояние Маэдзи. Надо было основательно похмелиться.

Прямо по курсу, притаившись в тени крытого рынка, стоял лоток с овощами. Под грязным полосатым тентом, за прилавком пересчитывала деньги женщина лет пятидесяти. Большую часть лотка занимал курган из облепленных землей картофелин. Рядом ютилась парочка кабачков, а за ними безуспешно пыталась спрятать свое дородное тело оранжевая тыква. Около допотопных весов Маэдзи увидел пластиковый контейнер с несколькими купюрами, щедро присыпанными мелочью. Усач досчитал до тринадцати, и четырнадцать раз совершил по пятнадцать шагов, оставив лоток за спиной. Последний шаг пришелся почти на обледеневший бордюр. Мужчина пнул его в гладкий бок, отколов значительную часть наледи. Затем досчитал до шестнадцати и вернулся к торговке. Внимательно посмотрел на овощи, ткнул пальцем в грязное рыльце одной картофелины.

— Мужчина, берите-берите, — продавщица вышла из спящего режима. — Свежая, местная. Не привозная, нитратов нет.

Маэдзи даже бровью не повел, медленно двигая пальцем уже по матовой поверхности тыквы. Та покоилась на трех кабачках. Мужчина решил, что это не картина мироздания по версии торгашей, а просто следствие недостатка места. Пальцы левой руки усач сгибал в кармане. Один за другим, отсчитывая только ему известный отрезок времени.

— Мужчина, вы заснули? — тетка недовольно повысила голос.

— А знаешь, как спят индейцы племени пираха? — колючий взгляд Маэдзи, только что блуждавший по продуктам, воткнулся в переносицу торговки.

— Кого? — ошалело переспросила тетка. — Какая пираха?

— Это племя индейцев, — не отводя глаз и не моргая, ответил усач. — Они думают, что человек стареет только во сне. И не спят дольше двадцати минут. И знаешь, что еще?..

Тетка приоткрыла рот, как рыба, выброшенная коварной волной на песчаный берег, но так и не нашла слов для ответа.

— Еще они верят, что если оставаться во сне слишком долго, то вернется из него другой человек. Не тот, что ложился спать. Семнадцать.

Взвизгнули тормоза, на остановке закричала женщина. Торговка вздрогнула и рефлекторно повернулась, но этого мгновения хватило, чтобы Маэдзи незаметно зачерпнул мелочи из пластикового контейнера изобилия и быстро зашагал к месту происшествия. Предательский крик не ударил в спину, и Маэдзи даже позволил себе несколько замедлить шаг. Неприметный старичок оттряхивал заляпанные грязью брюки, стоя у обледеневшего бордюра. Рядом его спутница посылала проклятья в адрес уже уехавшей машины.

— Надо же, — с легким удивлением пробормотал под нос Маэдзи. — Забавно.

Настроение заметно улучшилось. Совпадения всегда радовали Маэдзи. Они укрепляли иллюзию, что во всем течении жизни есть какой-то смысл, проявляющийся только при особых обстоятельствах. А еще Маэдзи нравилось промозглое, но все же не слишком холодное, утро поздней осени. А вот люди в форме ему совсем не нравились. Но улица обещала встречу именно с ними на перекрестке. Маэдзи ускорил шаг, хотя и знал, что это скорее привлечет внимание.

— Молодой человек.

Усач бы и проигнорировал такое обращение, тем паче, что сержант казался на вид младше его самого, но в дело вмешался красный сигнал светофора.

— Молодой человек, представьтесь, — плюгавенький сотрудник правоохранительных органов вяло козырнул.

— Маэдзи Т.

— Чего? — сержант нахмурился.

Заметив, что старший чем-то недоволен, двое молодых дружинников подошли поближе.

— Почему Тэ? — спросил паренек с красной повязкой чуть выше локтя. — Кореец, что ли?

— Кореец, что ли, — безо всяких эмоций повторил Маэдзи.

— Вы утверждаете или спрашиваете? — начал терять терпение полицейский. — Предъявите документы.

Мужчина пожал плечами, расстегнул внутренний карман пальто и достал из него удостоверение личности. Протянул документ сержанту.

— Ну вот, — уже спокойнее продолжил тот. — Николай. Что ж вы, Николай, сотрудников полиции вводите в заблуждение?

Маэдзи ничего не ответил. В настоящий момент его больше занимали провода, искрившиеся от напряжения. Ржавый троллейбус чесал о них свои рога, притворившись линялым оленем. Бледный катафот луны еще отражал далекий солнечный свет.

— Где прописаны?

— Здесь.

Сержант подождал несколько секунд и сделал знак рукой, требуя продолжения ответа. Маэдзи посмотрел по сторонам, словно разыскивая невидимых зрителей, и с той же интонацией повторил то же слово.

— Здесь. Вот прямо здесь.

— В городе? — нахмурился, пытаясь разобраться сержант.

Маэдзи задумчиво погладил правый ус и утвердительно кивнул. Полицейский явно хотел спросить что-то еще, но потом пробежал взглядом по одежде Маэдзи и протянул ему удостоверение. На другом берегу дороги маячили двое пьяных рабочих в оранжевых униформах, и сержант поспешил к ним, пока светофор давал на это добро.

Встреча с циклопом — непременный атрибут начала путешествия. Именно такой мыслью успокоил себя Маэдзи, прежде чем выбрать дальнейший маршрут. Поворачивать назад было слишком рано. Идти вперед, вслед за циклопом, герою не хотелось. Не было желания случайно нарваться на дары, оставленные судьбой мелкому сержанту и его подручным. Дорогу направо Маэдзи хорошо знал. Сначала его бы ждал целый квартал из домов, первые этажи которых источили жучки модных бутиков. Затем путник бы увидел поочередно небольшой стадион, аптеку, авторынок, серые камни, серые камни, серые камни…

Мужчина даже не стал напрягать память, чтобы разобраться в череде образов. Он доверял своему внутреннему путеводителю по городу. Оставался поворот налево. Он вел куда-то в аппендикс центрального района. Ни одного знака, намека или подсказки Маэдзи не почувствовал. Оставалось положиться на интуицию. И она не подвела, подкинув за первым же поворотом ларек, в котором путник поспешил купить банку пива.

Маэдзи медленно брел по переулку, трогая озябшими пальцами холодные кирпичные ребра стен. Луна стыдливо пряталась за облаками, словно кому-то еще в этом городе было дело до ее чахоточно-бледного тела. Ветер поднимал из мертвых обрывки вчерашних газет и целлофановые пакеты, подбрасывал до третьего этажа, вдыхал в них силы, лишь затем, чтобы бережно опустить обратно на холодный стол улицы. А та умывалась дождем, и гусиная кожа луж дрожала, отражая серые облака. В другой раз мужчина спрятался бы под козырьком подъезда или стал ездить на автобусе от одной конечной остановки до другой. Но дух алкоголя уже начал свои странные алхимические опыты в потаенных комнатах существа, называющего себя Маэдзи Т. Ноги сами несли куда-то вдаль. Налево, налево, направо, налево…

Словно вышивая иглой шагов примитивный узор на полотне полиса, Маэдзи раз за разом упрямо повторял очередность поворотов. Неудивительно, что путь лежал на запад. Не к стране предков или ежедневному ложу уходящего солнца. Гораздо прозаичнее — к серебристой коробке здания вокзала. Усач понимал, что там-то поворотов уже не будет. Привокзальная площадь не оставляла вариантов маневра. Увы, так и вышло — промозглое танго Маэдзи прервалось в точке «налево, налево, направо». Вздохнув, мужчина сел на мокрую лавочку и посмотрел по сторонам. Исполинская каменная фигура, приветливо поднявшая руку, встречала каждого, кто выходил из здания вокзала. На одно из чудес света не тянуло, что казалось Маэдзи достаточно справедливым. Город встречал гостей честной серой мордой безразличия.

— Извините, у вас не будет полтинника?

Мужчина вздрогнул и повернулся на голос. Пока он разглядывал площадь, к нему подошла девушка лет двадцати. Мокрые волосы слиплись в тонкие вороньи перья, скрывающие взгляд.

— Может, будет, а может, и нет, — пожал плечами Маэдзи. — Но вот прямо сейчас, наверно, имеется.

Он не помнил точно, что за монета осталась сиротой в закоулках кармана. Но совсем не удивился, когда, разжав кулак, обнаружил на ладони именно полтинник.

— Благодарю, — кивнула девушка. — Устала стоять под дождем.

— Тогда не стойте.

— Вот и не буду, — шмыгнула носом незнакомка, но не сдвинулась с места.

Некоторое время она стояла около лавочки, словно давая понять, что сама решит, когда и куда ей идти. А потом, так же быстро, как и появилась, скрылась за ржавой спиной остановки автобуса. И тут Маэдзи начал осознавать, с кем он должен сегодня встретиться. Мужчина ощутил свинцовую усталость, а еще странное чувство, словно на шею ему уселся наглый бес. Тварь свесила ноги и била пятками в грудь усача. Кажется, врачи называют это тахикардией.

Путь предстоял неблизкий — надо было пройти через весь город, или ситэ, как с неприязнью называл его Маэдзи. Сбежать из этого ситэ он уже и не надеялся, смирившись с ролью одного из узников, или уродливого помощника всесильного genius loci, в лучшем случае. В ухе неприятно зазвенело. Вибрации шли откуда-то из глубин черепа, заставляя мужчину вспомнить байку о зубных коронках, принимающих радиосигналы. Впрочем, развить мысль он не успел. Драпово-синтепоновый Гольфстрим подхватил его и понес куда-то прочь от каменного исполина, вокзала и мокрой лавочки.

Где-то через полчаса Маэдзи осознал, что ходит по орбите вокруг небольшой площади со сценой. Помост, на котором возвышались две колонки и стойка с микрофоном, словно притягивал к себе все новых и новых людей, что яркий фонарь — мотыльков. Намечалось какое-то представление. Ответ крутился в голове Маэдзи: «Сегодня же День чего-то там». Но стоило замереть на каких-то пять минут и его окружили со всех сторон, лишили пространства для маневра.

Программа была стандартной для провинциальной эстрады. Сначала выступил детский коллектив — десяток мальков, пытающихся под фонограмму поймать ртом морозный воздух. Их сменили какие-то восточные единоборцы, которые боевыми петушками закувыркались на деревянном помосте. Маэдзи стало невыносимо скучно, и он попытался проложить себе путь сквозь толпу. Однако все его усилия привели лишь к небольшой передышке на отмели лотка с едой. Со временем лавировать среди тел стало значительно проще. То ли зубная коронка все-таки переключилась на режим локатора, то ли толпа поредела. Забрезжила светлая полоска асфальта. Это огонь фонарей, отраженный в луже, манил к себе Маэдзи.

Противный звук прорвался в эфир, разогнав все приятные мысли. Тягучий, как зубная боль — гул, рожденный в преступном союзе монитора и слишком близко поднесенного к нему микрофона. Маэдзи поморщился и притормозил, остановившись в круге света от фонаря. Взглянул под ноги на свое отражение в луже: аккуратно подстриженные усы, тяжелый взгляд, лошадиное лицо, черная полоса на шее…

— Стоп, — пробормотал под нос Маэдзи. — Это у нас что?

Нагнувшись, он поднял из лужи мокрый предмет. На ладонь мужчины лег черный выкидной нож с серебряным драконом на рукояти. Щелчок — и стальной язык выпрыгнул из пасти дракона, слизнув каплю дождя. Маэдзи стало не по себе. Совпадение было слишком очевидным, ситэ брезгливо бросил ему под ноги инструмент, играть на котором Маэдзи вовсе не хотелось. Но был ли у него выбор? Перейдя на быстрый шаг, мужчина оставил позади праздничную площадь. Он старался ни о чем не думать, ни о своем отражении в луже, ни о ноже, ни о совпадениях. Но непослушная цепочка ассоциаций затягивалась вокруг озябшей шеи. Трещина на разбитом лбе продуктового ларька скрылась за серебряным драконом изоленты. Тучи намокшими усами нависли над крышами. Стая птиц взлетела с тополя, и темными каплями расплескалась по небу. Маэдзи продолжал идти к месту встречи, а бес на шее все сильнее стучал ногами в его грудь. Мужчина хотел взяться за сердце, но рука сама полезла в карман. Развернув бумажный комочек, Маэдзи пробежал взглядом по написанному.

В одна тысяча девятьсот девяносто четвертом

Россия играла со Швецией.

Последний викинг и Черный жемчуг —

Рябил мутно-мыльный экран.

В одна тысяча девятьсот девяносто четвертом

Луна притворялась зеркалом,

Паря над крышей и отражая

Блуждающий солнца сигнал.

В одна тысяча девятьсот девяносто четвертом

Смарагдами светофоров

И странностью застеколья

Манила летняя ночь.

Маэдзи не помнил, когда он это написал, но на душе стало теплее. Бес на шее если и продолжал стучать, то звук его ударов терялся в вязком облаке ностальгии. Тропинка вела к длинной аллее, входу в парк аттракционов. Маэдзи не был в нем так давно, что уже не узнавал черные силуэты каруселей на темно-синем фоне неба. Мужчина не знал, как современные аттракционы выглядели при свете солнца, но мог поспорить, что их уже не опоясывали ржавые кольца, они не скрипели тоскливо и страшно, с них не сыпалась старая голубая краска. Почему-то именно мысль о голубых хлопьях на желтых осенних листьях подняла в Маэдзи очередную волну воспоминаний. И он почти дал образам оформиться, но помешало нечто на пути.

Слева от дороги в окружении старых кривых тополей стояла странная геометрическая фигура — куб со сторонами в несколько метров и цилиндром на боку. Сам куб покрывали рисунки, которые Маэдзи не разглядел в полумраке. Помогла память — из ее мутных омутов вынырнули Микки-Маус и Дональд Дак. Подойдя ближе к исполинской коробке, мужчина понял, что его данные устарели и мышь с уткой, улыбаясь, вновь скрылись в свинцовых водах.

— Иллюзион, — скорее утвердил, нежели прочитал Маэдзи, глядя на буквы, что радугой повисли над целым болотом веселых лягушек.

К его удивлению, из-за двери пробилась полоска света. В такое время, конечно, никакие аттракционы работать не могли. Маэдзи подумал, что может быть дело в празднике. Но Чертово Колесо не вращалось, не скакали по кругу лошадки, и огромная гусеница не ползла лениво в горку. А дверь «Иллюзиона» таинственно светилась в осенней мгле. Маэдзи попытался вспомнить, что же происходило внутри куба во времена его детства. Определенно, крутились стены, сходил с ума свет ламп, из пустоты выныривали все те же Микки с Дональдом, радостные зверушки, полки с книгами и, почему-то, советские космонавты. Маэдзи убрал нож в карман (только в этот момент осознав, что, вероятно, последние несколько минут нажимал на кнопку лишь затем, чтобы вновь сложить лезвие), поднялся по ступенькам и толкнул дверь.

В тесном закутке на табуретке сидела женщина среднего возраста и читала книжку. Подняв взгляд на Маэдзи, она приветливо улыбнулась.

— Здравствуйте. Хотите совершить незабываемое путешествие? — быстро и четко, словно за мужчиной стояла целая очередь ожидающих, спросила кассирша.

Маэдзи хотел ответить что-то, но все мысли куда-то разбежались, и он просто кивнул. Улыбчивая кассирша встала с табуретки, приоткрыла следующую дверцу и знаком пригласила гостя войти. Он принял предложение и попал в маленькую комнатку. Насколько тесной она была, Маэдзи не понял. В темноте казалось, что стены уходили куда-то в бесконечность. «Ну, с внешней стороны я кубик видел. Никак не больше того», — подумал мужчина и сел на лавочку. Кассирша опустила ему на грудь защитный поручень. Света в комнатке было совсем немного, но Маэдзи показалось, что женщина вновь ему улыбнулась.

— А теперь приготовься, — она отошла от лавочки и прежде, чем закрыть за собой дверь добавила: — Ты же у нас смелый?

Маэдзи пожал плечами, понимая, впрочем, что увидеть этого она не могла. Вытерев промокший лоб, мужчина положил руки на холодный металл и почувствовал ток электричества в его глубинах. Барабан вздрогнул, заскрипел механизм, сидящего на лавочке понесло вверх.

Сначала белые круги света выхватывали из темноты фрагменты нарисованных зверей. Алый язык дружелюбного пса, желтая шея жирафа, глаза-крыжовинки довольного кота. Затем вспышки стали короче и чаще, сознание Маэдзи выловило из калейдоскопа огней образ комнаты — старый деревянный шкаф, геометрические узоры на ковре. Затем другая комната — бежевые грустные обои, ширма из магнитной ленты на дверном косяке. Множество комнат: больших и маленьких, хорошо обставленных и скудно украшенных сменялось перед глазами Маэдзи. Вот пролетело пружинистое брюхо кровати, на которой он спал прошлой ночью, а следом мелькнуло загадочное переплетение канатиков, как у гамака. В застывшем мире одной из комнат (заваленной вещами, как будто с нее съезжали, или наоборот — заселялись), взгляд мужчины устремился куда-то дальше, за грязные стекла окна, к чахлому палисаднику, сквозь мокрые ветви, пронзая утренний туман, улетая от кирпичных пятиэтажек, неприветливых дворов и стылых луж…

Два ботинка на белой бетонной плите. Где-то далеко внизу двор. Мальчики играют в вышибалы оранжевым баскетбольным мячом. Девочки прыгают через резиночку…

Девушка с челкой цвета вороньего крыла удивленно глядит прямо. Из ее рта стекает струйка крови. Звон монетки об асфальт…

Голубой глаз манекена с наивной тоской и надеждой буравит небо потолка…

Мужчина с лошадиным лицом достает что-то из кармана серого пальто, встает на колено и опускает это что-то в грязную лужу. Под мокрыми повисшими усами расползается усталая улыбка…

Двое сидят на скамейке под равнодушно-серым небом. В руках у девушки желтый полевой цветок. Перед сидящими застыло непривычно белое, как мрамор, закатное солнце. Облако каменным жерновом ползет на пару со спины…

Темная клякса отделяется от края лужи. Минуя водовороты перекрестков и маяки светофоров, крадется от одного темного проулка к другому. Ныряет в подвал. Пылинки танцуют в лучах лампы, опускаясь на старый ботинок, лоб которого измазан в глине. Тень ныряет под кровать. Складывает руки на груди, прижав к себе нож с измазанным красным цветом лезвием. Не видно, улыбается ли тень перед тем, как окончательно раствориться в полутьме подкроватного пространства. Новорожденная радуга всходит на поверхности жидкости; а где-то вдалеке нарастает звук, то ли сирены, то ли охрипшего саксофона…

За весенними декорациями рождается запах сырой земли, а мир вокруг, как сливочное мороженое. Незнакомый двор напоминает остров, время на котором остановилось в ожидании чуда. Драконы спят на чердаках. Пылинки танцуют в лучах солнечного света, медленно опускаясь на тяжелые крылья…

Скрип механизмов прекратился, загорелся свет. Поморщившись от яркой лампы, Коля приподнял защитный поручень и, пошатываясь, вышел из комнатки. Молодая девушка все так же сидела на табуретке и мучила «Тетрис».

— С возвращением, космонавт, — кассирша улыбнулась, отложила игрушку и поаплодировала мальчику.

Тот неловко кивнул, смутившись такому вниманию, и прошмыгнул к выходу. Закрыл за собой дверь, спустился по ступенькам, и ошалело посмотрел по сторонам, безнадежно отравленный свежестью ночного воздуха. Мальчику впервые предстояло возвращаться в такой поздний час домой, и его будоражила мысль о лихом путешествии. Темная аллея, ведущая из парка, казалась туннелем в неизвестное. Все дороги лежали перед ним. Бесконечность ночного города манила огнями…

Дмитрий Маркевич

Дмитрий Маркевич — родился и живет в Петропавловске. Лонг-лист «Русской премии» в номинации «Малая проза» (2012) за сборник рассказов «Экзисториум». Лонг-лист Волошинского конкурса в номинации «Проза» (2016). Публиковался в журналах «Слово/Word», «Окно», литературном приложении к журналу «Мир Фантастики», альманахе «Русский Фантастический».

daktil_icon

daktilmailbox@gmail.com

fb_icontg_icon