Экстраверты и интроверты

экстраверты востребованы миром,

в интровертах

часто подозревают

социофобию, гордыню.

ни один интроверт не дойдёт,

не словив на себе посторонние взгляды,

до магазина.

экстраверт по пути

постарается что-нибудь да продать —

так на парик прохожему

идёт седая его борода.

интроверт

укутывается в воротник,

будто это воронка,

через которую он сольётся,

когда у него спросят,

как пройти напрямик.

он ответит прохожему,

что держит путь в никуда,

что в нём царит странная пустота,

иногда перемежаемая звуками,

и что единственный на данный момент

их источник —

это прохожий, шевелящий

своими булками,

мешающий постигать

тишину в подстаканниках,

в которых под шапкой

немодной

у интроверта море,

звучит

одно только море.

говорящие люди правят миром,

а немые подбрасывают им кроссворды,

а потом объясняют на пальцах:

верни!

не вернёшь — и зависнет купе

над ксилитом и

над карбамидом,

только Сциллы с Харибдой

мелькают поодаль огни.

и курящее

и некурящее не выясняют

отношений купе,

но пока между станций скользят,

то ли рыба из капельницы настоящей —

большая,

то ли шесть — в упаковке —

индейцев,

поставленных в ряд.

закрыта пицца,

с чем — не разглядеть.

она как человек

с расплющенной башкою.

что у него внутри?

быть может, был лошком он,

но добрым и счастливым,

как медведь.

быть может, в жизни

раза два плясал,

а может быть,

весь день он веселился,

собрал ансамбль,

распустил ансамбль,

споил басиста,

оттенил солиста,

стал сам солистом —

пицца-человек,

быть может, пил он чай

с Луной-Алинкой.

что у него внутри?

не разглядеть

всяк человек — как пицца,

мне — с маслинкой!

в свободное от работы время

я постоянно думаю про твои колени,

прорабатываю в голове каждый их изгиб,

как ты прогуливаешься,

как ты присаживаешься

и оставляешь открытыми их.

ко мне подходит скучающий начальник,

поставь, говорит, милый мой человек, чайник.

я ставлю чайник, и в это время

думаю только о том, как налью тебе чая, и ты

поставишь чайную кружку на блюдце к себе на колени.

если в короткой юбке гуляешь ты,

можешь оставить колени открытыми,

но если ты вышла в платье длинном на променад,

откроешь колени

только, если прольёшь на них свой лимонад.

все твои джинсы рваны в моём шкафу.

и когда на встрече с поэтами современности

мы выслушиваем

смущающуюся у микрофонов школоту,

я щёлкаю и выкладываю,

щелкаю и выкладываю в инстаграм

твои колени.

о, эта женщина

с бадьёй шестилитровой!

с балкона я увидел

и — немею,

а сам что сделал в жизни

бестолковой

я, наблюдающий за нею,

как бы с неба?

когда средь уничтоженной

листвы

горящим августом,

с которым не на «ты»

любой из нас,

она идёт по саду,

найдёт цветок — и приголубит сразу.

цветкам пяти, наверно,

жизнь спасла.

ни одного мне не видать с балкона,

и литр для цветка —

не так и много,

как показалось

мне сперва.

для самого красивого в мире мужчины

играет в кафе живая музыка.

а что же думают другие мужчины,

которые также в танце кружатся?

дым из трубы, плач сатаны,

песня Натали про ветер мусорный.

почему же другие мужчины обделены

старой музыкой, мёртвой музыкой?