Я пришел посмотреть, как сносят дом

Я пришел посмотреть, как сносят дом. Окруженный сигнальными лентами, он стоял у леса, совсем пустой и неживой. Из него уже вынесли раковины, два унитаза, чугунную ванну на стальных ножках и советскую газовую плиту, которую тетушка не хотела менять на новую, даже когда появились деньги.

На самом деле меня здесь быть не должно. Мне стоило бы сейчас собирать чемодан и готовиться к рейсу обратно в Нью-Йорк. Но утром, лишь встав с постели, я моргнул и уже оказался здесь. Перед домом, в котором провели детство я и моя сестра. Где каждый вечер у батарей в гостиной дядя, сидя в своем полосатом кресле, зачитывал нам правила этикета, обернутые в болотно-зеленую обложку. С тех дней от сада уже ничего не осталось, кроме обнаженной серой земли и одиноких ветхих сучьев. Черепицу на крыше разнесло ветром. И местный хулиган разнес окно на первом этаже.

Подъехал желтый экскаватор. Рабочие ставили стены из сеток. Моя сестра отказалась со мной ехать. В ответ на мой вопрос «Почему?» — она сказала, что я — последний глупец и «больше мне не звони». Она понимала, что кредитный долг дяди слишком велик для нас двоих.

И я понимал. Но почему-то детские игры на заднем дворе так и всплывали в моей памяти. Вспоминался и тетушкин воскресный сливовый пирог с присыпанной сверху сахарной пудрой.

Вспомнил и как я бежал из гущи леса. Царапал ладони о кору дерева. Но меня все равно цапнула дворовая собака. Тетушка тогда всю неделю проплакала. А потом еще неделю дулась на меня за то, что не слушаюсь ее. Врач сказал, что я тот еще недотепа и что мне еще очень повезло. Но мне было плевать.

В лесу было много неизведанных территорий. Там были мыши, змеи и маленькие как бусинки ягоды земляники. Там можно было найти разные забавные коряги и прямые толстые сучья, которые я потом использовал вместо трости. Хвойных запах одурманивал сильнее самых дорогих женских духов.

В лесу я мог бродить часами. Иногда забывался и возвращался домой уже после сумерек. Дядя меня за это никогда не ругал, лишь молча заставлял целый день сидеть дома и чистить картошку, мести двор или убираться на чердаке. Сестра ненавидела меня за то, что я ее оставлял одну. Ей было невыносимо скучно сидеть одной. В соседних домах не было детей, и она играла лишь со мной. Но в лес она ходить не хотела: боялась змей и мышей.

Как-то раз она мне все-таки отомстила за свое одиночество. Это был день, когда я совсем забылся и шел домой в непроглядной тьме. В тот раз меня околдовал луг, и я, уморившись на солнце, уснул под сенью деревьев. Я бежал домой так быстро, насколько позволяла темнота. Чтобы не скрипеть половицами, перед крыльцом я разулся. В доме все уже спали, ни одно окно не горело, и шторы были везде задернуты. Было тихо. Я осторожно открыл дверь, но и это меня не спасло. В темноте, поднимая на уши весь дом, что-то загрохотало. На моем лице застыло удивление с примесью ужаса, когда остальные спустились со своих спален. А на лице сестры было победное злорадство, которое она пыталась безуспешно скрыть.

На полу валялись все столовые приборы, что были в доме, а от потолочной трубы к полу была проведена веревка. Прямо по центру висело привязанное ведро, которое я, видимо, перевернул, открыв дверь.

Весь месяц с сестрой я не разговаривал. Пока она не нашла одним утром открытую банку с детенышем змеи внутри. Никогда не забуду ее испуганного крика, который я услышал с улицы.

Тетя и дядя относились к нашим проказам со снисхождением, иногда они злились и ругались, но никогда нас не наказывали за содеянное. Поэтому мы чувствовали полную свободу и развлекались как могли.

Были дни и перемирий. Зимой мы лепили войско снеговиков на заднем дворе и строили замысловатые стратегии против стана врага, который всегда обязательно скрывался где-то глубоко в лесу. Мы помогали тетушке в саду, поливая ее цветы, и на кухне, поедая все, что она не успела положить в кипящую кастрюлю.

— Вы бывший хозяин этого дома? — спросил меня незаметно подошедший рабочий.

— Можно и так сказать.

— Красивый дом, наверное, у него прекрасная история, — сказал он, развернул табуретку и поставил ее передо мной. — Садитесь.

Я не успел ему возразить, как он ушел. Садиться я не стал. Даже раньше дом не был особо красивым. У него были голые стены, которые мы с дядей перекрашивали каждую весну. Окна расположены не симметрично, крыльцо совсем маленькое. Я ненавидел этот дом, потому что здесь нас оставила мать. Она приезжала только раз в год и то не всегда, потому что не могла позволить себе отпуск. Я не виню ее за это и тогда не винил. Но в детстве мне казалось, что это этот дом меня держит. Что это мой мир, и как только я за него выйду, меня поглотит пустота.

Везде толпились рабочие. Я сел. Меня тошнило.

Это был жаркий летний день, который пах сливовым пирогом. Мы с дядей работали в подвале. Я помогал ему с новым столом для гостиной, потому что старый совсем износился. Да и лежал он на чердаке, поэтому его немного поели крысы. Сестра нам принесла холодного компота. За работой мы провели несколько часов, в итоге у нас получился очень хороший стол, даже чуть больше прежнего. А потом я уронил молоток себе на ногу. К моей удаче, которая меня никогда не подводила, то, что молоток упал довольно косо, спасло мою кость на пальце, но не спасло мой ноготь.

— Возьмите, — сказал тот же рабочий, он протягивал мне носовой платок. Серенький и свежевыглаженный.

Только сейчас я заметил, что у меня текли слезы.

Вдалеке раздался грохот. поднялась пыль, которую тут же заглушили водой. Чердак был разрушен. А с ним и мое детство.