Немного русских в холодной воде

Пётр Петрович Сухой, уроженец

посёлка Финский

Карагандинской городской

агломерации, готовится к пересадке

в международном аэропорту Шереметьево,

промаявшись в отстойнике лишние сорок минут, укоряет

себя за то, что взглянул на билет и прогуглил модель самолёта —

какая ирония, Петя! Неделю назад

ты вздрагивал от звука твоей фамилии в новостях, и вот —

погляди-ка!

Петра Петровича мучают вопросы:

проклятые вопросы — шепчет голос в голове.

Что останется от меня, если вдруг —

то есть шанс минимальный, конечно, но всё же, но что?

Вот от деда — набор фотографий, ещё серебром, дневник,

три медали, побитый верстак, но рабочий ещё и, пожалуй, —

подольше удержится, чем нынешнее

правительство. Вот — от отца —

пара крепких построек в райцентре и области, памятная

доска и библиотека из редких, почти что забытых, которых

сейчас вспоминают всё чаще и чаще… Немного, но ясно.

А — что от тебя, Петя? Что? Какой-то невнятный выходит реестрик:

— переписка в одном мессенджере с сотрудниками

— переписка в другом с бывшими жёнами и детьми

— в третьем — с семью студентами, двумя любовницами и парой ботов

— заспамленный почтовый ящик

— невнятные фотографии на фоне

ряда исторических объектов, где я заслоняю

собой то Крещатик, то Кремль, то Святого

Павла, немного ещё милых снимков с умершими или ушедшими

в пространства и жизни иные, свои, где неловкие кадры так редки, но так идеально ухватывают время, где так тонок свет и его преломления даже в разбивающих кадр снимках столь чисты и прекрасны. Что здесь от меня — даже тайны какой не найти в череде некрочатов, на свет не извлечь имена не то что любимых, но даже, похоже, друзей унесло на волне цифровых обновлений. Стоп. Петя, собраться, это лишь паника аэрофоба, сбивающая с мысли и цели. Встал, прошёл, пристегнулся.

Пётр Петрович удачно приземляется,

скажем, в Милане. Делает неудачный снимок в музее да Винчи,

покупает мясное рагу, Barbaresco и бренди. Засыпает

под утро. Во сне бородатые милые люди

приносят на блюде

всего два вопроса.

Пётр Петрович говорит: спасибо, Александр Иванович!

Пётр Петрович говорит: спасибо, Николай Гаврилович!

То-то же, Фёдор Михайлович! То-то же!

отсутствие пляжа буквально вынуждает окунуться в озеро

в местах предназначенных для любительского лова рыбы

укрытых от взглядов с дороги и набережной разве что

с того берега будут едва различимы фигурки

степенно ступающие по обломкам прежних

набережных боясь поскользнуться и

уйти целиком в холодные воды холод

представляется некоторой расплатой за то что турин

и милан взяты без боя без комиссий в банкоматах

и в целом без трат а стало быть в здоровом теле

здоровый дух как говорил фельдмаршал суворов

мы конечно не пойдём через сен-готард в швейцарию хотя

конечно сейчас не зима и французы не поджидают в засаде

но даже и в 2019 году это так же дорого и неразумно как в 1799-м

лучше представь как денщик зачерпывает воду из комо

несёт фельдмаршалу тот обливается залихватски ухает

крякает и приказывает скажем казакам тем что шли

в пешем строю из-за недостатка мулов закаляться

тысяча шестьсот душ погружаются в комо столько

жизни ещё никогда одновременно не входило в эти воды

и уже не войдёт на этих семи то ли восьми пляжах

лишь одинокие купальщики и купальщицы по ступеням

сходя и чувствуя как тяжелеют плавки и тело дрожит

понимают суровый нрав этого края этого рая холодный взгляд

лебедей и уток заискивающие поклоны

вот скользят за уточками селезни

вот идут полосой проливни

осторожно возможны оползни

воспоминаний больше нет,

завтра здесь могут появиться новые

воспоминания, —

пишет мне фейсбук

когда я дохожу до конца

хроники

мне иногда кажется, детка,

что это новейший завет

и что он даже может спасти

но как забыть, что тебя учил любви лакан, а меня фромм?

её учил юнг, а меня сартр,

меня генри миллер, а её

псы городских окраин?

как вытереть тот канкан нулевых

под любую (так называемую) музыку?

оттереть тот кокаин с ноздрей

ту блевотину и сперму со стен туалетов в ночных клубах?

как осмелиться удалить те немногие

сохранившиеся в хронике фото

и видео, на которых

счастливые поют?

да,

счастливые —

поют

фейсбук врёт —

воспоминаний есть ещё

фейсбук прав —

воспоминаний будет ещё

да пребудет с тобой сила,

мой падаван

просто люби меня:

как хроник хроника,

как лёлик болека —

пройдём гордо,

как держава с державой

в европе холодно в италии темно

киргизы чокают казахи шепелявят

кажется так ты говоришь дос

так и быть наливай свой чой

хотя я предпочёл бы окрепший шай

но ещё есть шелпеки и водка и мясо

и далеко до исчезновения чолпон с небосвода

скажи брат как можно было назвать это озеро тёплым я всё

понимаю зимой не пройти по нему не устроить катаний и всё же

брат ысык это наше ыстык то есть как бы вообще горячо

ключи говоришь хорошо дверь закрою своим ключом

здесь на дне древние города не полезу пожалуй туда

пусть скользят под водой залётные поляки балты голландцы

привычные к другим температурам и правилам

слава богу не в европе жаль конечно что не в европе

какая деколонизация брат рядом с памятником палачу

как же тут не курить если рядом чу и каракольский гашиш

мы конечно братья но если что уебу не шучу

да и ты брат вижу не шутишь

оседлаем лодку и в путь и пусть утром нам светит штраф

я не прав брат конечно прости но кто тут может быть прав

поплывём на тот берег где в старом двойном гробу похоронен

географ империи давший недолгое имя тому городу что меняет ныне

лишь кипяток в источниках да кривой фристайл на тенге и рубли

у меня нет другой земли у тебя нет другой земли

отдать швартовы пошли

пока плещется водка в походной фляге твоей

говори со мной на языке кузнечиков пей

это озеро что сегодня прозрачнее тёплых морей

чой — чай (кырг.)

шай — чай (каз.)

шелпек — жареная лепёшка

чолпон (каз. — шолпан) — венера

ысык (каз. — ыстык) — горячий

русский мальчик на санках

смотрит индейскими глазами

в глаза диего риверы — так

что сердце грозит остановиться

так, будто в ясном холоде глаз его — от рождения:

память о всех расстрелянных

заморенных голодом

забитых в подвалах

забившихся в бараках

затаившихся в ожидании смерти

мальчик смотрит в риверу, будто

уже ждёт его с той стороны, где фрида

соединилась с младенцем, где реки

полны молоком коренастых кормилиц, где прорастает

солнце сквозь корни растений, прибрежные камни, степенные воды

окрашивая небо в цвет ангельских песнопений

простой русский мальчик на санках

из 1956 года смотрит в меня

своими синими, как у короля ночи, глазами и

будто бы говорит: не переживай

печаль будет длиться вечно

но вечна будет и радость

просто не бойся, папа, держи

спину ровно, сворачивай, где придётся

дорога всегда рядом, а если что —

то санки — всегда здесь

на этой горе